е будешь отводить от меня этих прекрасных голубых глаз. Ты поняла меня?
Я отвечаю только мрачной улыбкой, которая зажигает мои глаза, и провожу языком по его пирсингу.
— Хорошая девочка.
И с этим приглашением Джек Соренсен начинает трахать мой рот.
Он хватает меня за волосы, запрокидывает мою голову назад, открывает горло для своего вторжения. Пирсинг прокатывается по глубине моего языка и стенкам горла, и я давлюсь, слезы текут по моему лицу. Но я не отвожу глаз от Джека. Несмотря на зверскую боль в челюсти и непривычное ощущение металла, проникающего в рот, я все равно хочу большего. Я не могу насытиться им. Болью в коже моей головы. Пульсацией в моем клиторе. Жгучей потребностью в проникновении. Я хочу всего этого.
Каждый толчок проникает глубже, давая мне достаточно времени, чтобы привыкнуть к его длине и обхвату, прежде чем его член снова заполняет мое горло. Я глотаю и принимаю его всего, каждый пирсинг, пока моё лицо не оказывается почти вровень с его тазом, а запах секса и ветивера не наполняет мои ноздри. Я провожу руками по его прессу, и он вздрагивает от моего прикосновения, скользящему по слою пота, собравшемуся на его коже, мурашки поднимаются в холодном воздухе. А затем обхватываю его за талию и ввожу его ещё немного глубже, покачивая головой во время толчков, пока я удовлетворенно стону вокруг его члена.
— Кири... — шипит он сквозь стиснутые зубы. Одна из его рук крепко обхватывает моё горло, и он делает длинный, глубокий и сильный толчок. Я чувствую, как его мышцы напрягаются под кончиками пальцев, как его твердый член пульсирует на моем языке. А потом он выкрикивает моё имя, звук прорезает холодный воздух, его сперма — горячее вторжение, которое я проглатываю со стоном удовлетворения.
Я обсасываю каждый сантиметр его члена, медленно выпуская его изо рта с громким хлопком. Джек дрожит, его выдохи затуманивают воздух. Он поворачивается и хватается за край каталки, как будто его ноги могут подкоситься, а я поднимаюсь, вытирая рот и щеки рукавом его одолженной рубашки.
— Это ещё не всё, не так ли, Джек? — спрашиваю я, отворачиваясь к полкам.
Он не отвечает, но я чувствую, как его немой вопрос повисает в холоде.
Я смотрю на аккуратный ряд пузырьков с лекарствами.
Сукцинилхолин. Адреналин. Ловенокс35.
Мидазолам.
С лукавой улыбкой я достаю с полки пузырек.
— Холод. Это не всё, что тебе нужно, — говорю я, беря шприц с подноса рядом с ампулами. Мои зубы сжимаются вокруг розового колпачка на игле, и я выплевываю его на столешницу из нержавеющей стали, чисто для театральности. Я погружаю заостренный кончик в пузырек с мидазоламом и переворачиваю его вверх дном, извлекая 2,5 мг прозрачной жидкости.
Когда я ставлю флакон обратно на поднос и поворачиваюсь лицом к Джеку, его взгляд прожигает меня насквозь. Возможно, он только что и кончил в моё горло, но вид иглы и всего, что она означает, заставляет его снова напрячься, поскольку адреналин, несомненно, заполняет глубины его сердца. Пройдет совсем немного времени, прежде чем он будет готов к следующему раунду.
— Ты хочешь спящую красавицу, — говорю я, останавливаясь у края каталки напротив Джека, пока он натягивает штаны и трусы. Движение его рук замедляется, когда он переводит взгляд со шприца на меня. — Сомнофилия36.
— Кири...
— Это твой шанс овладеть мной, пока я буду молчать, — говорю я, нахально подмигивая и греховно улыбаясь. Держу иглу между пальцами, а другой рукой подцепляю пояс леггинсов и стягиваю их с задницы и бедер, чтобы снять. Джек проводит рукой по волосам, когда видит мои голые ноги под рубашкой, моя кожа покрывается мурашками на холодном воздухе. — Разве ты не хочешь, чтобы я хоть раз была тихой и послушной? Ты сможешь делать со мной всё, что захочешь. Попробовать меня на вкус. Трахнуть меня. Управлять мной. Доминировать надо мной. Запачкать меня своей спермой, пока мои глаза будут закрыты, а конечности безвольны. Может быть, я проснусь и увижу, что твой член уже проникает по самые яйца в мою набухшую киску, и я буду умолять тебя продолжать. Всё, что ты захочешь, я разрешаю тебе взять это. Разве ты не хочешь этого, Джек? Разве ты не хочешь меня?
— Кири, господи Иисусе...
— Прекрати бороться с собой. Ты сказал, что больше не будешь стоять на пути к тому, чего ты жаждешь. Я предлагаю, — говорю я, хватаясь свободной рукой за боковой поручень каталки и перебираясь на матрас, поверхность ПВХ холодит мою голую кожу, когда я сажусь лицом к нему. Подношу иглу к яремной вене. — Я тоже хочу этого, Джек. Я доверяю тебе.
Борьба в глазах Джека — это восхитительная мука, которую я пожираю, как голодный зверь.
— Это опасно, Кири. Ты выпила алкоголь.
Вздох срывается с моих губ, когда я раздраженно надуваюсь, отводя шприц от шеи, чтобы проверить дозировку. Я нажимаю на поршень, пока несколько капель не просачиваются через иглу, а затем снова прижимаю её к коже.
— Ну вот. Теперь доволен?
Между нами повисает тишина. Джека разрывает на части. Потребность. Фантазии. Страх. Мужчина, который так мало боится, который берет то, что хочет, без сожаления и угрызений совести. Но он боится, и принимать это будет намного приятнее, если он просто сдастся.
Я погружаю иглу в свою плоть ровно настолько, чтобы почувствовать легкую боль и каплю крови. Сдержанность Джека держится на волоске. Это пузырь, почти готовый лопнуть.
— Я даже не знаю, в правильном ли я месте. Ты действительно хочешь, чтобы я промахнулась? — спрашиваю я, и прежде чем вопрос успевает слететь с моих губ, он выхватывает шприц из моей руки и вонзает его в яремную вену, вводя препарат.
Моя торжествующая ухмылка слабеет под жарким взглядом Джека, и я проваливаюсь в беспробудный сон.
17. БЕЗДЕЙСТВИЕ
Джек
Горькие ноты дягиля37 и сладкой ванили заполняют мою холодную комнату. Присутствие Кири в моих владениях так же всепоглощающе, как духи, которыми она пахнет, даже в бессознательном состоянии.
Как и сам цветок дягиля, который родом из арктического ландшафта, она создана для меня, её увядшие лепестки ждут, когда их оживят.
Я вынимаю иглу и беру её обмякшее тело на руки. Осторожно опускаю её на каталку и провожу тыльной стороной пальцев по её безмятежному лицу. Убираю красновато-коричневые пряди с её закрытых глаз, любуясь тем, как густые ресницы неподвижно лежат над высокими скулами.
Зажав в руке шприц, я наклоняюсь к её уху и шепчу: — Ты знаешь, как превратить меня в гребанного зверя, лепесток.
Я бросаю использованный шприц на поднос из нержавеющей стали и направляюсь к термостату. Температура снижается на несколько градусов. Не настолько холодно, чтобы она замерзла, но достаточно прохладно, чтобы я мог разглядеть, как её теплое дыхание образует пар в воздухе при флуоресцентном освещении. Искусственный свет придает её коже бледный оттенок, а её пухлые от природы розовые губы приобрели самый светлый оттенок голубого.
Такие же, как тогда, когда я впервые увидел её в морозильной камере, когда она испытывала мою сдержанность, играя на моих последних нервах, как на скрипке, пока я не был вынужден либо задушить её, либо трахнуть.
Мой член становится тверже от этой мысли. Ослабляя давление брюк, я расстегиваю молнию, мой хищный взгляд устремляется на спящую красавицу, беспомощно лежащую на моей территории.
Сколько раз я представлял её именно такой. С самого первого момента я услышал звенящую мелодию её смеха, и он проскользнул, как чертов вор, прямо под мои стены. Застигнутый врасплох, я не был готов к тому, что когда я повернусь, передо мной предстанет яркий луч солнца с сияющей улыбкой, который вторгнется в моё темное убежище.
Я посмотрел в её пленительные бледно-голубые глаза и в долю секунды понял — она станет моей погибелью.
И все темные, порочные мысли, которые я изо всех сил старался отогнать, пока пытался держаться подальше, — я чувствовал себя бессильным. Она была настолько чертовски красива. Её аромат был мучителен. Её смех разжигал огонь под моей холодной кожей, в то время как я тщетно пытался представить, как бы звучали её крики.
Она поглотила меня с первого дня.
С безжалостной яростью я жаждал наказать её за это.
Эта чертова рубашка с завязками на шее практически привела меня к переломному моменту, и я знал, что должен снять её, иначе сорвусь.
Я подпитывал голод, сначала рисуя её, запоминая каждую тень на её лице. Каждый соблазнительный, сексуальный изгиб её тела я запечатлевал в своей памяти каждым мазком угля.
Она единственная из моих объектов, с которой я никогда не снимал плоть. Я позволял себе только фантазировать о том, как бы выглядели её хрупкие кости, слишком опасаясь воплотить эти образы в реальности, боясь, что не смогу остановить себя.
Когда у меня не получилось выбросить из головы её голубые глаза, я вывел свои гималайские голубые маки, чтобы они точно соответствовали оттенку её поразительных радужек, и вся моя оранжерея стала святилищем её красоты.
В любой момент я мог прекратить свои мучения. Мог сдаться и разрезать её на части, чтобы мучительно содрать её кожу, пока не получил бы награду, которая, как я знал, скрывалась под ней, ту нежную подъязычную кость, которую я почувствовал, когда моя рука сдавила её красивое, утончённое горло. Настоящая звезда для моей витрины трофеев. Я мог бы превратить её в пепел, воспоминание легко стереть из памяти, а останки развеять по маковым грядкам.
Потребность отдаться неутомимому влечению и заставить её исчезнуть была мучительной, с ней я боролся каждый день, входя в двери университета. Потому что если бы я этого не сделал, если бы позволил этой одержимости овладеть мной, — это привело бы к нарушению моих собственных правил.
Она искушала меня бросить вызов собственной природе.
Она была угрозой.
И прямо сейчас провокационный вид её нежной кожи — слишком большое искушение, манящее меня потянуться к скальпелю на подносе.