ать от того, как Хейс мог бы воспринять его слова.
Бывший агент делает шаг вперед, и я вкладываю свою ладонь в ладонь Джека, этим движением привлекая внимание Хейса.
— Если Вы нас извините, через десять минут у нас совещание по бюджету в исследовательском корпусе Басса, — говорю я, когда Джек забирает у меня из рук сумку, а его вторая рука сжимает мою. — Хорошего дня, мистер Хейс.
Хейс сдержанно кивает, но больше ничего не говорит, пока мы уходим.
Я не оглядываюсь, но знаю, что он смотрит.
Мы с Джеком молчим, пока выходим из здания, наши руки по-прежнему сцеплены, даже когда мы выходим на улицу, и порыв ледяного воздуха обдает нашу кожу. Все притворство могло быть унесено ветром. Но я держусь, по крайней мере, до тех пор, пока вновь не смогу обмотать вокруг себя свои формирующиеся планы, пучки и нити прядущихся мыслей, тонких и прочных, как паутинный шелк.
Я поднимаю глаза на Джека, пока мы идем, и смотрю достаточно долго, чтобы он встретил мой взгляд. Его глаза сужаются от моей лучезарной улыбки.
— Я твоя девушка?
Его взгляд становится ещё острее.
— Серьезно? Это то, что ты вынесла из разговора?
Я пожимаю плечами, и моя улыбка расцветает еще ярче.
— Это единственная неожиданность из всего этого, на самом деле. Я надеялась, что идея с Себастьяном сработает, но это было рисковое предположение, — я сосредотачиваюсь на дороге, прежде чем Джек сможет слишком глубоко вникнуть в детали моего выражения лица. — Не идеальный результат конечно, но и не последняя наша надежда.
— Не идеальный... Твоя способность видеть положительную сторону некоторых ситуаций... не утешает, — Джек отпускает мою руку, но только для того, чтобы обнять меня и притянуть к себе. — Он думает, что ты душевнобольная, — говорит он мне на ухо, понизив голос, когда мы проходим мимо группы незнакомых студентов.
Я фыркаю от смеха.
— Он не ошибается.
— Он явно беспокоится о нас обоих, если спрашивает о моей поездке.
— И ты проделал такую хорошую работу, изображая из себя воплощение невинности, сказав, что возьмешь меня с собой в следующий раз. Это совсем не звучало угрожающе.
— Мне нужно отвлечь его внимание от тебя, elskede.
Я поднимаю голову и встречаю взгляд Джека. Момент, когда я это делаю, подтверждает, что мне нужно действовать сейчас, пока у меня есть преимущество перед Хейсом. Потому что ярость — не единственный огонь, освещающий ртуть вокруг расширенных зрачков Джека.
Волнение. Смертельная жажда. Для нашего вида убийство — не просто желание, а потребность, и если она овладеет нами, то уже не отпустит.
Джек собирается охотиться на него. И мой инстинкт подсказывает мне, что Хейс будет готов, если он это сделает.
Челюсть Джека дергается, когда его взгляд пробегает по моему лицу. Ему удается усмирить свою хищную жажду, но недостаточно быстро.
— Нам нужно поскорее убрать Хейса из игры, пока он не наткнулся на что-нибудь стоящее. Чем дольше он остается здесь, тем больше риск.
Конечно, он прав. Хейс не так уж сильно отличается от нас. Неистовый. Непредсказуемый. Хейс не подчиняется никакому процессу, никакому хозяину, кроме своей одержимости.
Я одариваю Джека сияющей улыбкой, позволяя ей коснуться моих глаз, прежде чем обратить внимание на здание вдалеке.
— Не волнуйся, лепесток, — отвечаю я, похлопывая Джека по руке. — У меня есть план.
Наступает долгая пауза, пока мы продолжаем идти по извилистой тропинке.
— Не хочешь поделиться?
— Пока нет.
Джек ворчит что-то по-датски, но не отпускает меня, даже когда мы погружаемся в тишину, или когда мы проходим мимо трех студентов-криминалистов, которые приветствуют нас ухмылками, предвкушая сплетни. Только когда мы оказываемся в исследовательской лаборатории, между нами появляется хоть какое-то пространство, и впервые это расстояние приносит облегчение.
Глоток воздуха перед погружением в бездну.
19. СИЯЮЩАЯ
Кири
Мы с Джеком обмениваемся лишь несколькими взглядами, поскольку совещание по бюджету тянется почти два часа, и мы покидаем кампус, как только оно заканчивается. Мы едем прямо к Джеку домой, и хотя мне не хочется, я болтаю о всякой ерунде во время короткой поездки, сохраняя свою маленькую счастливую маску, несмотря на то, что мой мозг измотан до предела. К тому времени, как мы входим в дверь под звуки восторженного скуления Корнетто и жужжания моторчика нового робота-пылесоса, я чувствую, что готова выпить с горла остаток бутылки текилы, которую не допила прошлой ночью.
Но я не пью текилу. Мне нужно сохранить голову ясной, хотя я отчаянно пытаюсь заглушить это неумолимое, растущее беспокойство, которое расползается по моему нутру.
В конце дня я стою перед зеркалом в ванной, просто любуюсь своими глазами, их цвет так похож на цвет глаз моего отца, их форма так похожа на мамину. Все, что за скрыто ними, отличается от того, какой бы меня ожидали видеть родители. То, чего бы они хотели. Может быть, я должна чувствовать себя виноватой за это. В конце концов, я — их живое наследие. Но я не чувствую этого.
Все, что я чувствую, это потребность.
Потребность вонзить нож в горло Хейса. Потребность почувствовать, как его последний вздох испускается от моей руки.
Потребность защитить Джека.
Я сжимаю край квадратной раковины так, что побелели костяшки пальцев, когда он останавливается в дверях, как будто мои мысли призвали его.
— Думаешь о Хейсе? — спрашивает он, прислонившись к дверному косяку, скрестив руки на голой груди, спортивные штаны с низкой посадкой облегают его бедра. Я отрываю взгляд от восхитительной демонстрации мускулов, внезапная боль появляется в сердце в знак протеста, когда я переключаю внимание на свою бледную кожу, натянутую на изгибы костей.
— Может быть, немного.
— Ты волнуешься.
— Конечно. Наверное.
— Этот твой план, ты собираешься поделиться им со мной?
Я встречаю взгляд Джека через отражение в зеркале. Хотя я улыбаюсь, у меня осталось мало энергии, чтобы сиять очень ярко.
— После того, как я сначала улажу несколько вещей, да. Конечно.
— И сколько времени это займет?
Мои плечи поднимаются и опускаются в уклончивом пожатии.
— Максимум пару дней.
Я отпускаю раковину и поворачиваюсь лицом к Джеку. Это единственная ложь, которую я хотела бы не говорить. Сожаление распускается в моей груди, как цветок, тянущийся к далекому свету. Интересно, не забыла ли я, как его чувствовать? Оно необузданное и незнакомое.
Джек не двигается, не настаивает на большем. Если он и знает, что я лгу, то не говорит мне. Может быть, он просто думает, что Хейс выводит меня из себя, и это правда. Так и есть. Он просто поднимает брови, безмолвно вопрошая.
Что тебе нужно?
Я подхожу ближе, каждый шаг медленный и размеренный, и когда я оказываюсь в пределах досягаемости, Джек разжимает руки и выпрямляется. Мои пальцы скользят по его ребрам, когда я обнимаю его, очерчивая выступы мышц и костей на спине, его кожа мягкая и гладкая под моим легким прикосновением. Мои глаза закрываются, в то время как я прижимаюсь щекой к ровному биению сердца Джека и вздыхаю. У меня перехватывает дыхание, как будто к некоторым нежным моментам всё ещё нужно привыкнуть, но затем его руки обхватывают меня и крепко прижимают к себе.
Я долго наслаждаюсь ровным ритмом дыхания и сердцебиения, прежде чем делаю шаг назад в ванную, увлекая за собой Джека. Потом ещё один, и ещё, пока мы не останавливаемся на краю душа, и я отпускаю его.
Между нами не произносится ни слова, пока я стягиваю футболку через голову, бросаю ее на пол, а затем сбрасываю пижамные шорты. Выпрямившись, я захожу в душ и включаю его, не разрывая взгляд. Холодная вода окатывает мою кожу, вызывая дрожь, она покалывает кожу головы и стекает по плечам, превращая соски в болезненные бугорки, когда она каскадом стекает по моей коже. Но я не повышаю температуру. Вместо этого я протягиваю руку Джеку.
Он не берет её. Пока нет.
Прикосновение его взгляда начинается с кончиков пальцев ног и воды, которая стекает по лодыжкам. Оно движется против течения каждого ручейка, который словно змея спускается по моим голеням, проходя через старые вмятины, следам давно забытых несчастных случаев. Его взгляд прокладывает жаркую дорожку вверх по моим бедрам, задерживаясь на киске и узком участке волос, который блестит от холодной воды. Проходит долгое мгновение, и он поднимается по мурашкам на моем животе, моя кожа бледнеет, когда кровь приливает к моему сердцу, чтобы согреть жизненно важные органы. Взгляд Джека снова задерживается на двух моих шрамах и темнеет. С того момента, как мы впервые встретились, наша история была вшита в мою кожу, некоторые нити заканчиваются там, где переплетаются новые.
Джек сглатывает, прежде чем переместить свое внимание выше, сначала на одну грудь, затем на другую, наблюдая за тем, как они вздымаются и опадают с каждым вдохом. Он останавливается там, где мое сердце с учащенным биением скрывается во тьме. Его глаза следят за струйкой воды, которая течет между моими ключицами, проходит по шее, задерживается на моих губах, останавливается на щеке, где он иногда любит нежным поцелуем пощекотать мои ресницы. Когда он, наконец, встречается со мной взглядом, я чувствую себя обожаемой. Драгоценной и уникальной.
Сияющей.
Джек снимает штаны, отбрасывая их в сторону двери. Титан в верхней части его эрекции отливает оттенком темно-серого оружейного металла в мягком свете бра из дымчатого стекла. Он берет меня за руку, не отрывая взгляда до того момента, пока его губы не касаются моих.
Это медленное движение языков. Благоговейное прикосновение. Наслаждение общим дыханием и теплом под холодными струями воды. Духи и ветивер, зубная паста, последняя капля красного вина, которое Джек пил за ужином. Все это смывается.
Я теряюсь в каждом прикосновении губ Джека и ласке его рук на моей коже. Он целует меня так, будто таких моментов может быть миллион, и они лежат у наших ног, готовые быть сорванными из холодного потока, как нежные цветы.