, хочу сказать я.
Но только на мгновение.
Я отворачиваюсь, делаю несколько шагов в гостиную. Дом моего детства. Теперь он похож на скорлупу. Я не пытаюсь представить его таким, каким он был когда-то, когда останавливаюсь посреди комнаты.
Кончики моих пальцев холодные и онемевшие. Я знаю, что это значит.
Напряженные вдохи превращаются в удушье. Я стараюсь дышать диафрагмой, чтобы плечи не двигались слишком сильно. Знаю, что Джек заметит. Но боль начинает разгораться в моей плоти, как огонь, требуя внимания.
Моя рука прижимается к дырке на рубашке. У меня не получается скрывать её достаточно долго.
Я начинаю отклоняться в сторону. Комната кружится. Края деформируются и расплываются.
— Кири...?
Нотка беспокойства и подозрительности в этом единственном слове ложится тяжелым грузом на моё сердце, утягивая его вниз, как якорь на дно беспросветного моря.
Я сглатываю боль, сдерживая слезы, которые жгут, умоляя дать им волю. Мой взгляд падает на руку, которую я прижимаю к ране.
Темная кровь просачивается сквозь пальцы.
— Я не была уверена, что это всё реально. Пока не увидела тебя. Мой ангел мести, пришедший спасти меня во второй раз, — говорю я, улыбаясь через плечо, пытаясь удержать каждый момент благодарности, которую я чувствую. Осознание того, что у нас было, приносит мне радость. Трагедия в том, что это будет означать для Джека.
Не на это я надеялась, когда поклялась заставить Джека страдать.
— Спасибо тебе, Джек. За то, что дал мне всё, что мог. Время просто не на нашей стороне, — говорю я, поворачиваясь к нему лицом, моя ладонь все еще прижата к животу. Я больше не чувствую своих пальцев. Глаза Джека опускаются к моей ладони и снова встречаются с моими. Я вижу панику и печаль. Ужас и скорбь.
Моё сердце разлетается на осколки. Оно колотится так, словно пытается пробить себе путь на свободу к нему.
— Нет, Кири...
— Я люблю тебя, и всегда буду любить.
Джек бросается вперед, но не успевает дотянуться до меня, прежде чем я падаю.
Последнее, что я чувствую, — это не боль. Не прикосновение кремового ковра к моему лицу. Это не отчаяние в моем сердце и не оглушительный прилив давления в голове.
Это прикосновение прохладной руки Джека к моей щеке.
А потом мир погружается во тьму, и больше я не чувствую ничего.
23. ДО МОЗГА КОСТЕЙ
Джек
Кровь покрывает мою руку. Тепло слабеющего тела Кири проникает между моих пальцев. Я давлю на её живот, пытаясь остановить стремительный поток крови.
Она потеряла слишком много крови.
Она потеряла сознание.
Но я всё ещё чувствую слабый пульс ее сердца.
— Кири... пожалуйста. Проклятье. Не делай этого со мной, — я обнимаю её за плечи и прижимаю к своей груди. — Не давай последнему слову быть за этим никчемным куском дерьма Хейсом. Ты не можешь. Это просто невозможно, чтобы последнее слово было не за тобой, лепесток.
Она не отвечает. Её пульс слабеет. И дикая ярость разрывает мою грудную клетку, мир расплывается по краям моего зрения.
Я убираю ладонь ровно настолько, чтобы снять рубашку и использовать её как жгут и перевязать рану, закрепив её вокруг живота. Отчаяние проникает в мои трясущиемя конечности, когда я достаю телефон из кармана пиджака Хейса.
Дрожащим пальцем я набираю 9-1-1. На спокойный вопрос оператора я отвечаю: — Доктор Кири Рос была тяжело ранена. Ей срочно нужна медицинская помощь, — я называю адрес, затем прерывисто вздыхаю и опускаюсь на колени рядом с Кири, чувствуя, что теряю её. — Пришлите их сюда прямо сейчас, черт возьми.
Я бросаю трубку в ответ на бесполезные вопросы диспетчера, которые ничем не помогут мне спасти её. Телефон выскальзывает из моей перемазанной кровью руки. Я позволяю ему упасть на кремовый ковер с тихим стуком. Быстро подбираю его, а затем прижимаю Кири ближе, убирая спутанные пряди темных волос с её глаз — этих идеальных голубых угольков, которые я отчаянно хочу увидеть горящими жизнью.
— Открой глаза, — шепчу я ей на ушко. — Ну же, lillemejer. Ты несешь смерть, маленький жнец. Ты — сила. Ты ворвалась в мой мир и потрясла меня до глубины души... и это не то, чем всё закончится между нами.
Её кровь пропитывает ковер, просачивается в тот самый ворс, который она ненавидит, и меня затягивает в кроличью нору времени. Где я бесстрастно, холодно и бессердечно наблюдал, как умирающая девушка пачкала кремовый ковер своей кровью, в то время как смерть пыталась забрать её.
Всё это время она молча боролась за жизнь.
— Мне нужно, чтобы ты сейчас боролась, Кири, elskede.
Это моя вина. Это я виноват. Рядом со мной был ещё один хищник, а я его не заметил. Если бы я увидел, если бы я распознал Хейса таким, каким он был все эти годы, если бы моё эго не было бы так зациклено на преследовании и устранении конкурентов на моей территории, я мог бы давным-давно устранить угрозу, исходящую от Хейса.
Или когда агент Эрик Хейс появился в том конференц-зале, и я заметил реакцию Кири на него... Я должен был последовать за ним из здания и намотать удавку вокруг его толстой гребаной шеи.
Я должен был защитить её.
Теперь эта возможность упущенна, и всё, что я могу делать, это прижимать руку к её ране, умоляя свою вторую половинку не забирать свой солнечный свет и не оставлять меня в холоде.
Когда её пульс слабеет, из бездны моей черной души вырывается свирепое рычание, и я поднимаюсь на ноги, держа её на руках. Я выношу Кири на улицу и кладу её на землю.
Затем я поворачиваюсь лицом к дому.
С яростью, пылающей в онемевших уголках моего сердца, я беру вещи из багажника и оставляю их в той же комнате, где лежит безжизненное тело Хейса.
Быстрый осмотр кухни доказывает, что у Хейса там было всё самое необходимое. Сахар, мука, растительное масло. Идеальные ингредиенты, чтобы испечь торт или сжечь дом дотла.
Я раскладываю ингредиенты вокруг мертвеца в центре комнаты, останавливаюсь, когда дохожу до пистолета, и опускаюсь на колени рядом с ним.
— У меня нет сомнений, что я встречу тебя в аду, Хейс, — говорю я. — Но если она умрет... я приду за тобой раньше.
Жаль только, что мы не можем убить его дважды.
Обмотав руку полотенцем, чтобы не остался порох, я поднимаю Глок. Направляю дуло ему под подбородок и нажимаю на спусковой крючок, посылая пулю в основание его черепа и вышибая макушку.
После кладу пистолет в его раскрытую ладонь, отбрасываю полотенце в сторону, затем вынимаю кусок дерева, которым Кири проткнула его яремную вену. Я встаю над ним и обливаю его тело маслом, затем достаю из кармана серебряную Zippo.
Последним чирканьем кремневого колесика я поджигаю фитиль и смотрю на жар оранжевого пламени.
Затем роняю зажигалку на его грудь.
Я ухожу, чувствуя жар за спиной, когда его тело загорается.
Выйдя на прохладный воздух, я подхожу к Кири и подхватываю её почти безжизненное тело на руки, моё сердце почти останавливается, пока я пытаюсь нащупать пульс. Я иду до входа в её старый двор, где вой сирен разрывает тишину. Вдалеке расцветают вспышки огней, когда в поле зрения появляется машина скорой помощи.
Когда парамедики открывают двери машины скорой помощи, один из них задает мне вопрос. Я не отвечаю, пока укладываю её на каталку, все моё внимание приковано к ней и к мужчине, который слушает биение её сердца.
— Сэр, в доме есть ещё кто-нибудь? — переспрашивает парамедик рядом со мной.
Я смотрю в его светлые глаза, мои тверды, как камень.
— Нет. Она — ваша единственная забота.
— Вы ранены, сэр? — он задает ещё один вопрос.
Снова встретившись с ним взглядом на мгновение, я обдумываю тот факт, что он может усомниться в том, не я ли напал на Кири, и говорю: — Я не уверен.
Этого достаточно, чтобы парамедик посадил меня внутрь машины скорой помощи, где меня усаживают спереди. Мои руки сжаты в кулаки, я смотрю, как они разрезают рубашку Кири и ту, что я обвязал вокруг неё. Они прикрепляют электроды к её груди и предплечьям, а нижнюю половину тела накрывают майларовым одеялом. Я смотрю, не моргая, как её слабые показатели появляются на экране кардиомонитора.
Вой полицейских сирен соперничает с ревом клаксона пожарной машины, в то время как пасмурный день за окном машины скорой помощи превращается в яркий водоворот красок и хаоса.
Дверь машины скорой помощи захлопывается при виде мигающих огней и пылающего ада внутри дома детства Кири.
Я провожу руками по лицу, чувство бессилия от того, что я не в состоянии спасти её, уничтожает мой контроль. Тянусь к её руке, но один из парамедиков останавливает моё движение, и единственное, что останавливает меня от того, чтобы лишить его жизни, — это моя потребность в том, чтобы он спас её.
Когда монитор начинает издавать медленные, но уверенные гудки, какая-то незнакомая эмоция охватывает меня целиком — что-то похожее на надежду. Все моё существо цепляется за это ощущение, пока парамедики надевают ей на лицо кислородную маску и подключают капельницу для введения изотонических жидкостей.
Один из медиков подходит ближе и накидывает одеяло на мои голые плечи, пока другой продолжает осматривать Кири, а затем пытается проверить меня на наличие травм. Я смотрю прямо ему в глаза.
— Не я, — говорю я парню, сдерживая смертельную дрожь в тоне. — Она. Сосредоточьтесь на ней.
Затаив дыхание, я наблюдаю, как парамедики работают с отчаянными, но организованными усилиями, чтобы стабилизировать состояние Кири, одновременно замедляя кровопотерю, накладывая кровоостанавливающую повязку и оказывая прямое давление. Один парамедик достает пакет с кровью из холодильника рядом со мной и помещает её в портативный подогреватель, пока другой мужчина готовит проводник для экстренного переливания. Они смогут возместить её кровопотерю, пытаюсь сказать я себе, наблюдая, как кровь течет по трубке и попадает в тело Кири.