– Нравится – не нравится, а ничего переделывать не буду. Так уж я вижу, извините, – она отодвинула клиента локтем к окну и сказала немного нервно: – Давайте уже продолжать.
– Да подождите вы! К чему такая спешка? – попытался он снова протолкнуться к рисунку. – Мне одна женщина сказала, что вы там вообще всё по-другому нарисуете, что красок будет много, а я буду выглядеть как с обложки журнала!
– Какая ещё женщина? – нахмурилась художница и нанесла на рисунок те самые морщины, которые только начинали проклевываться.
– Ну там… бабка одна, картёжница… – кашлянул он неуверенно, теребя от волнения занавески. – Я к ней случайно попал. Она сказала, что знает вас и знает, как вы рисуете. Обещала, что всё будет иначе! Деньги за это взяла…
– Картёжница, говорите? – усмехнулась художница и вернулась к рисунку. – Так, вот тут у нас получается… – задумчиво произнесла она, стуча карандашом по нижним зубам.
Украдкой взглянув на модель, она нанесла ещё несколько штрихов: дорисовала второй подбородок, рассекла щёку некрасивым шрамом, оставленным хирургическим лезвием, взъерошила редкие волосы, затонировала синяки вокруг глаз, на выцветшем воротнике рубашки добавила потёртости.
– Дайте посмотрю! – не выдержал мужчина и, подойдя к рисунку, прикрыл рот рукой: – Вы с ума сошли? Что, что это за безвкусица? Почему я выгляжу как ходячий труп?
Художница пожала плечами.
– Я. Так. Вижу.
– Нет, такое людям даже показывать стыдно. Меняйте, всё меняйте! – мужчина ходил по комнате и размахивал руками.
– Вот! – бросила она на стол карандаши. – Берите и рисуйте, если вас что‑то не устраивает.
Клиент остановился и посмотрел на неё совершенно озадаченно.
– Я не умею, – еле разомкнув губы, сказал он.
– Но вы же критикуете! Вот шанс! Покажите, как нужно делать. Рисунок ваш. Карандаши, кисти, краски, палитра – всё в вашем распоряжении, – полыхнула она злобой и отвернулась.
Судорожно потирая пальцы и облизывая сухие губы, клиент долго разглядывал инструменты. Наконец решение пришло. Дрожащей рукой он схватил палитру, затем нажал пальцами на тюбик с краской. Тот, издав смешной звук, выплюнул цветную каплю. Протерев рукавом вспотевший лоб, мужчина вдавил кисть в густую цветную жижу и, размазав её по палитре, взглянул на рисунок.
– Но я даже не знаю, с чего начать, – прочистив горло, сказал он.
– А вы начните сначала, – обиженно буркнула художница и добавила света в студии, чтобы клиенту было лучше видно.
Мужчина долго вглядывался в рисунок, а затем надавил кистью на бумагу.
– Блин, как‑то не очень вышло, ненатурально, – расстроенно оценил он собственное вмешательство.
– Хах! – прыснула она. – Это потому, что рисунок выполняется карандашами, а вы лезете в него красками. Сначала разберитесь, что вам нужно, а уж потом начинайте вмешиваться. Иначе выйдет какая‑то чушь!
– Ну… Ну что вы в самом деле? Можете хотя бы посолиднее меня сделать, раз уж внешне я не удался, как хотелось бы? – обречённо бросил он палитру на стол.
– Я рисую так, как вижу, – огрызнулась она. – Хотите, можете сами всё поправить. Не возражаю, если измените рисунок. Он ваш!
С этими словами она устало рухнула в кресло и сделала вид, что не смотрит.
– Можете сами… Я не возражаю… – пробубнил он себе под нос.
– Что?
– Что? А, нет, ничего. Сейчас попробую.
Он взял в руки карандаш и снова задумался. Часы на стене неумолимо тикали и подгоняли к действиям.
«Хм, добавим успешности!» – довольно улыбнулся клиент, радуясь собственной находчивости.
– Это что? – спросила художница, взглянув на внесённые изменения.
– Деньги!
– Не очень похоже. Даже фальшивками сложно назвать. На вашем месте я бы взяла ластик и либо вообще всё стерла, либо рисовала до тех пор, пока не получится достоверно.
– Нет, спасибо, мне и так нравится, – обиженно заявил он. – Но ластик я возьму. Нужно убрать этот живот.
Она недовольно цокнула языком.
– Ну смотрите, хозяин – барин. Главное, не перестарайтесь.
Он начал стирать живот и случайно задел ластиком один из пальцев на руке.
– Простите, вы не могли бы дорисовать мизинец? – виновато спросил он. – Я тут его стёр случайно.
– Нет-нет, – замотала она головой. – Вы же жалуетесь на меня. Раз уж хозяйничаете, то делайте сами.
– Да что вы заладили! – выкрикнул он. – Знаете же, что я не могу!
– Можете! Всё вы можете! Просто вы хотите быстро. А так не получится. Не в вашем случае. Придётся постараться, потратить время, чтобы вышло достоверно, а вы лезете посреди процесса и всё делаете тяп-ляп, лишь бы побыстрее закончить, – она взглянула на его правки собственной фигуры и еле сдержала смех. – Знаете, вы очень плохо стёрли предыдущий контур, не ясно – худой вы или толстый.
– Всё тут ясно, – обиженно буркнул клиент. Про мизинец он и вовсе забыл. – Чёрт-те что вообще, – потёр он уставшие глаза. – Я видел ваши работы. Вы людей сразу рисовали красивыми, успешными, счастливыми! Почему меня изображаете другим?
– Я уже устала повторять, – выдохнула художница, – я так вижу. Давайте сотру ваши потуги и верну всё на свои места, – она подошла и потянулась к рисунку.
– Нет! – оттолкнул её клиент так, что она ударилась спиной о стену и еле слышно вскрикнула. – Извините ради бога, не хотел. Но я не могу позволить вам оставить так, как было.
Художница молча махнула рукой и снова вернулась в кресло. Он принялся менять рисунок.
– Готово, смотрите! – пригласил он художницу оценить коррективы.
Она долго смотрела на картину со скучающим видом.
– Знаете, мало что изменилось. Суть та же.
– Ну как? Вот же – улыбка! А у вас я был каким‑то мрачным.
– Пф-ф, жалкая подделка.
– Вот деньги.
– Ненастоящие.
– Вот моя семья! Которую вы, кстати, забыли дорисовать.
– Она на заднем плане.
– Это потому, что я занимаю основное пространство на картине. Очевидно же! – брызгал он слюной, возмущаясь недальновидностью художницы. – Я всё изменил!
– Всё осталось на своих местах, – спокойно ответила она. – Всё не-на-ту-раль-но-е. Вы даже не старались ничего изменить, просто подделали то, что мной было предначертано.
– А мне кажется, что вы просто плохо видите! – схватил он рисунок. – А ещё говорят, что судьбу не изменить! Ха-ха! – издевательски посмеялся он. – Да я сам художник своей жизни! – и, приближаясь к выходу, вполголоса добавил: – Вы злая и несправедливая, – и вышел прочь.
Судьба смотрела ему вслед с совершенно спокойным видом. Она давно привыкла к этим обидам. Её постоянно называют проклятой, тяжёлой, несправедливой. А стоит кому‑то вручить краски или карандаши и предложить всё поправить самостоятельно, так сразу начинается: «Я не могу, не хочу, не умею».
Мужчина шёл по серым зимним улицам, нацепив на лицо ту самую поддельную улыбку, которую сам себе нарисовал. Он делал вид, что ему всё нравится: тяжёлая низкооплачиваемая работа, которую он не менял, потому что привык, одиночество и развод – дети и жена отошли на второй план ещё во времена, когда они были одной семьей, просто он больше любил жить ради себя, не замечая близких.
Мужчина зашел в банк и взял самый большой кредит, который ему смогли одобрить.
– Я покажу ей, – бубнил он, пересчитывая купюры возле кассы. Наличие денег в кармане создавало ощущение богатства и успешности. Он чувствовал себя победителем.
А потом была диета – долгая и изнуряющая. Здесь он, конечно, справился по полной программе – сбросил лишний вес, постройнел. Но в один прекрасный день сорвался и начал есть как не в себя. В итоге растолстел ещё больше.
Иногда по ночам мужчина долго не мог уснуть, ворочался в кровати до середины ночи, то и дело рассматривал во мраке свой рисунок и думал над словами судьбы: «Нужно постараться, потратить время, чтобы вышло достоверно». И вот, когда он потерял на работе мизинец, ему вдруг стало совсем страшно.
Достав из ящика стола кусочек ластика и огрызок карандаша, мужчина включил лампу и начал долгую и упорную работу над рисунком. Ничего более сложного он никогда не делал, но, несмотря на постоянные неудачи и истирающуюся бумагу, всё же продолжал. Спустя пару лет и пару сотен сточенных карандашей у него стало понемногу получаться. Улыбка становилась всё более естественной, фигура приобретала красивые, стройные очертания, окружающий фон заиграл цветом.
– А вы молодец! Не думала, что для вас это всё так серьёзно, – хвалила художница своего клиента, когда он спустя десять лет принес ей исправленный рисунок, чтобы похвастаться. – Картина и правда отличается от той, что рисовала я. Да что там – она совершенно другая! Вы получились именно таким, каким и хотели быть.
С рисунка на неё смотрел поджарый успешный мужчина, рядом с которым стояли жена и двое детей. Успех отражался не в нарисованных деньгах – он был заметен по лицам, по цветам, которые художник мастерски нанёс на каждую деталь.
– Да, вы правы, – согласился мужчина, скромно разглядывая носы дорогих кожаных ботинок. – Вот только все мои знакомые уверены, что это ваша работа, а я тут совершенно ни при чём. Пытаюсь их убедить, что они могут так же, но никто не хочет брать в руки карандаши и краски.
– А вы что, решили оставить меня без работы? – по-доброму хихикнула она в ответ.
– А вы против? Я же бесплатно, так, от души…
– Нет, я уже давно жду хороший затянувшийся отпуск. Надеюсь, что у вас всё получится. Удачи!
– Спасибо, ни к чему. Я как‑нибудь сам.
Иней
Гена ворошил кочергой уставшую золу, пытаясь найти в ней хотя бы один несгоревший кусочек фотографии. Три дня назад он кинул её в котёл, когда в дверь постучали.
Гена посмотрел на настенные часы – те показывали ровно двадцать один ноль-ноль. Сборщики налогов принесли топливо. Приёмщик закрыл остывшую дверцу «Эмоцинатора‑1000» и, нацепив шерстяные рукавицы, подошёл к входной двери. Мороз сегодня был таким суровым, что половина дверного полотна изнутри покрылась блестящим инеем. Гена не без труда оторвал прилипшую задвижку и, дёрнув посильнее, впустил внутрь ледяной ветер, который сразу плюнул в лицо колючими горошками снега.