А у меня спокойствие всегда ассоциировалась со смертью.
После ухода отца дышать в машине стало легче. Я наконец оторвалась от дверцы, откинулась на спинку и прикрыла глаза.
Домой.
Оказалось, я произнесла это слово вслух, потому что тетя ответила:
– Верно.
И тогда я, выпрямившись, покачала головой и призналась:
– Мне кажется, у меня больше нет дома.
Тетя повернулась ко мне и взглянула с удивлением во взгляде:
– Почему ты так считаешь, Яна?
– Дом – там, где тебя ждут, – я пожала плечами, повторив то, что уже говорила про себя. – Или хотя бы там, где ты никому не противна.
Я посмотрела на Виктора, его русые-белые волосы, точеный профиль и морщинки в уголках глаз. И выдала, не продумав ничего прежде – эти слова как будто созрели в сознании помимо моей воли и только ждали возможности вырваться, ведь и слова стремятся к свободе:
– Скала хранит тепло внутри… Но это не делает ее слабее, напротив, лишь укрепляет, затачивает камни, – я смотрела в глаза тети, мечтая увидеть в них отклик. – Но лед, растаяв единожды, навряд ли вернется к прежнему состоянию. Понимаешь? Тепло для льда слишком опасно.
Я вглядывалась в два черных колодца.
В них были нежность и беспокойство – но больше ничего.
– Что ты пытаешься сказать? – уточнила тетя.
Я покачала головой.
Теперь не пытаюсь.
Нет смысла говорить, если тебя не понимают.
Не знаю, сколько времени мы добирались до квартиры моего отца – я перестала ориентироваться в пространстве, потерявшись вне его. Но добрались, и это был факт. Машина остановилась, и я уже собиралась попрощаться с тетей, как она сообщила, что проводит меня.
Я сразу заподозрила подвох.
Будто она не верила, что я дойду.
И подозрительность моя только увеличилась, когда из машины вышел Виктор, такой высокий по сравнению с моей тетей.
– И вы желаете меня проводить?
– А вы имеете что-то против? – уточнил Виктор.
Видимо, все ещё обижался. Помнил наш первый-последний разговор. Но правда заключалась в другом: с тех пор я поменялась, чрезвычайно поменялась, с ног на голову, с головы на ноги… с бока на бок…
Он обошел машину, открыл багажник и достал из него большой наполненный продуктами пакет с логотипом известной сети магазинов. Захлопнул багажник – и подошел к нам.
Я посмотрела на пакет с сомнением.
– Это мне?
Тетя обеспокоенно кивнула, взяла меня за запястье, свободное от кандалы, и потянула к подъезду. И я, как слепой котенок, последовала за ней, все ещё доверяя. Доверие потерять сложнее, чем кажется. Тем более, если оно с годами лишь укреплялось. Одним ударом, даже метким, эту стену не разрушишь.
Мы вошли внутрь.
Остановились возле лифта. Молча.
В окружении тети и Виктора я чувствовала себя донельзя неуютно. И если белых магов я никогда не любила, то вот тетю… С тетей я всегда чувствовала себя в безопасности, даже когда она не обладала магией. А теперь это чувство испарилось.
Лучше бы она ничего не вспоминала.
Лучше бы я тогда не целовала Влада.
Но ни один волшебник не обладает даром поворачивать время вспять – по крайней мере, мне на глаза они не попадались. И сожаление о том, что случилось, не может ничего исправить.
Лифт довез нас до седьмого этажа и выплюнул на лестничную клетку, прямо перед квартирой моего отца.
– Открывай, – произнесла тетя.
Как будто я не знала, что надо делать.
Однако ключ никак не находился, а потом отказывался попадать в замочную скважину, и с дверью я провозилась, по крайней мере, в пять раз дольше, чем обычно. А, когда дверь все-таки распахнулась, замерла на пороге, не решаясь шагнуть внутрь.
Не зря.
Виктор протянул мне пакет с продуктами, и тетя произнесла:
– Это тебе, Яна. Ты сможешь приготовить себе ужин.
Пакет я взяла – доверие вновь меня подвело. И заметила:
– Спасибо, конечно, но… Вы не войдете внутрь?
Тетя покачала головой.
И я все-таки перешагнула, потому что теперь помимо сумки одиннадцатиклассника на мне висел ещё и пакет, и это было уже выше моих сил.
Дверь захлопнулась, едва я оказалась внутри, и я, как наивная дурочка, в первые секунды поверила, что это бушует сквозняк. Однако дверь не распахнулась, когда я попыталась ее открыть, хотя была незамкнутой.
Я прислонилась к дверному глазку, вглядываясь в подъезд. Мои спутники все ещё стояли там, и тетя как раз заканчивала активацию охранного заклинания. Я знала, что это охранное заклинание.
Пара секунд – и она посмотрела на меня, потому что почувствовала, что я смотрю на нее. Посмотрела – и произнесла достаточно громко для того, чтобы быть услышанной:
– Мне правда очень жаль, Яна.
Что-то рухнуло.
Если не вся стена, то хотя бы ее часть, и я не имела власти построить ее заново.
– Надеюсь, тебя заставил мой отец, – пробормотала я, глядя, как они отдаляются, возвращаются к лифту. На третьем шаге не выдержала, крикнула:
– Тетя! – Она обернулась, потому что не могла не обернуться. – Пашка? Как там Пашка?
– Он знает, – ответил вместо нее Виктор.
– Он счастлив? – уточнила я.
Тетя кивнула.
И я отлепилась от звонка, потому что больше не могла смотреть.
Сползла по двери и сжалась подобно бутону, но не розы, а никому не нужного сорняка. Да так и замерла, забыв про чертовы продукты. Испортятся, не испортятся – какая теперь разница? Конечно, протухшие яйца я могла бы скинуть Виктору на голову, но что-то мне подсказывало, что он не придет.
Никто не придет.
Я услышала шорох в коридоре и произнесла:
– Ты был прав, мой зайчик. Ты был прав.
Прежде чем поднять пакет, я его пнула. Не со всей дури – а дури у меня много. Так, едва-едва, лишь чтобы немного успокоиться. Пнула и подняла. Кто знает, насколько долго я здесь останусь? А умереть от голоду не хочется. Я буду долго жить, очень долго, я всех переживу и ещё успею посмеяться, оставшись одна.
На самом верху пакета лежали зерна для Хомячидзе, и это только усилило мои опасения.
А ниже обнаружились продукты из самых разных отделов. Семь яблок. Две коробки молока. Крупа: гречка, овес, рис. Рыба в виде консервов. Консервы в виде фасоли. Морковка. Картошка. Шоколадка. Маленькая, на самом дне. Быть может, от тети.
Но вдруг пожар?
Вдруг дом вспыхнет, как лист бумаги, и в живых останутся все, кроме?.. Они вообще думают о моей безопасности? Ладно о моей! Но здесь ещё Хомячидзе, мой мальчик, и его отец тоже обошел стороной, хотя сам дарил мне его почти полтора года назад.
Хотел, чтобы я училась ответственности.
Разгрузив продукты, я пошла к себе в комнату.
(Школу, получается, опять придется прогулять).
И потянулась к магпочте, потому что знала – там меня ждет нечто. Вот только магпочты на месте не обнаружилось. И я поняла, что отец уже успел прибраться и в доме. Только когда? Когда умудрился? И как быть дальше?..
Радовало лишь то, что доступа к моим письмам отец не имел – они открывались только на определенную душу. В этой чудесной коробочке, пусть белые и считали ее своим собственным изобретением, сочетались обе магии. Белая позволяла перемещать послания, но черная давала возможность их получить…
Я упивалась хотя бы этим.
Раз больше нечем.
Вытащила телефон, зная, что меня ждет ещё одна подстава, и не прогадала. Связь в квартире пропала, хотя всегда ловилась превосходно. Я совершила обход, не постеснявшись даже заглянуть в кабинет отца, но все было тщетно.
Зараза.
Даже на улицу высунула руку, почти не боясь угробить новый телефон, но квартира будто была защищена с запасом, чтобы лишить Яну любой связи с миром.
А так уж хорош охранный контур?
Я хмыкнула.
Я могла бы – в самом деле могла бы! – проверить прочность отцовской защиты… использовав для этого окно, широко распахнутое. Затормозил бы меня воздух? Но я не стала этого делать. Потому что жить я пообещала самой себе.
Ужин.
Как много в этом слове.
Когда я ела в последний раз? Утром? Но что там была за еда…
Я взяла йогурт – обезжиренный, без добавок, будто кто-то побеспокоился о моей фигуре. И притащила его к себе в комнату. Села, прислоняясь к стене, и принялась есть. Сплошное удовольствие. Как бы не подавиться.
Вскоре йогурт остался позади, и я расправилась с шоколадкой. Быстро, даже мгновенно, без особых сожалений. И переключилась на курагу, которая тоже сюда затесалась. А потом решила вернуться к молочным продуктам и покончить с творогом, смешав его с завалявшимся в холодильнике джемом…
Яна погрузилась в депрессию.
Потому что все ее обманывали.
А, между прочим, из депрессии многие люди выходят посредством еды. И зачем мне становиться исключением? Зачем мне вообще кем-либо становиться? Янтарная мечтала стать той, на кого посмотрят, и разве это закончилось хорошо?
Однако моим планам уничтожить все запасы, что вместятся внутрь, помешали.
Я была на середине поедания творога, когда в дверь постучали. И первым мою голову посетило любопытство. Правда, меня интересовал не тот, кто пришел, а то, что с ним сделала отцовская защита.
Но через минуту стук повторился, и это значило лишь одно – этот кто-то все ещё в живых. Уже интересно.
Я отставила творог в сторону и подошла к двери.
Прислонилась к зрачку, боясь увидеть тех, кто меня предал.
А увидела Яра, растерянного и взволнованного Яра, моего вечного врага, моего лучшего друга, мою ненависть, мою любовь.
Я даже почти не удивилась, завидев его по ту сторону двери.
Он придет, я всегда знала, что он придет.
– Яр? – спросила слишком тихо для того, чтобы быть услышанной, но он все равно меня услышал.
– Это я, – согласился он. – Яна… Случилось что-то непоправимое, так? Ты мне откроешь?
Это стало последней каплей.
Из моих глаз брызнули слезы, и, как я не сдерживала себя, за ними последовал всхлип.
Он тоже не прошел незамеченным. Есть такие люди, которые чувствуют тебя насквозь, даже если и не видят. Возможно, Ярослав тоже относится к ним. Потому что я услышала обеспокоенное: