– Яна? Что не так, Яна?..
– Прости, – пробормотала я. И добавила громче: – Прости! Но я не могу открыть. Просто не имею такой власти. Отец посчитал, что вправе принимать решения за меня, и запер в квартире. Теперь я могу быть только тут. Вот и все.
Он молчал – слушал и слышал – а я распалялась все больше, и говорила, говорила, говорила, потому что слишком устала молчать.
– А я ведь просто хотела ей помочь, Яр. Помочь Алине. И не только потому, что она моя тетя, но и потому, что я ее поняла. А они – нет. И разве она в этом виновата? Мы обе одиноки, Яр, и, может быть, именно это я в ней разглядела. Ты меня слышишь?
Сквозь зрачок я видела, как он кивнул. И продолжила:
– Столько всего произошло, Яр!.. Я пыталась помочь, а они вышли на Кирилла, ты ведь помнишь Кирилла? И он рассказал им все. Я не знаю, зачем он это сделал, – я вновь вспомнила слова отца и всхлипнула ещё громче, – быть может, и из-за меня. Все потеряно. Понимаешь? Все-все-все, Яр. Услышь…
Ярослав встрепенулся и произнес:
– Слышу… Безумно хочу увидеть, но не знаю, как это осуществить.
Он не стал осуждать мои действия, и за это я была благодарна.
Слезы меня душили.
И я плакала, пока слезы не застелют глаза, пока ком в горле не станет невыносимым, пока ничего – совсем ничего – не останется.
– И я, – сказала я тихо, – и я не знаю.
– До седьмого этажа лезть будет высоковато, – протянул Яр, как ни в чем не бывало. – Хотя в детстве я занимался альпинизмом… Но самой моей высокой вершиной стал двухметровый забор.
Я рассмеялась.
Рассмеялась сквозь слезы, а потом меня вдруг осенило:
– А помнишь… Тогда, тем вечером, когда мы встретили Кирилла, которого я подставила, ты сказал мне, что тебя здесь не будет? Помнишь?
– Помню, – ответил Яр. – И все-таки, Яна, я посоветую тебе не брать на себя вину за то, что…
– Где ты будешь? – перебила я.
Я решила не ходить вокруг да около, а задать вопрос в лоб, надеясь получить самый искренний ответ. Пусть лучше он добьет меня сейчас, чем если это случится позже.
– Возможно, я уеду.
– Уедешь?
Я спросила это не то с горечью, не то с облегчением.
– Уедешь, – повторила, – хорошо. Я уже успела подумать, что ты смертельно болен, или что с тобой тоже желают пообщаться родственники, или ещё что-нибудь в таком духе… А ты просто уедешь. Уедешь. Хорошо, уезжай, – разрешила, больше всего не желая его отпускать.
Теперь смеялся Яр.
Но я видела, что ему не смешно. Я тоже умела видеть.
– Я все расскажу тебе, – произнес он, – но позже. Сначала нужно решить, как мы тебя освободим.
– Никак? – предположила я. Вполне справедливо, между прочим, предположила. Потому что знала.
– Выход есть всегда, – поправил меня Яр. – Единственный тупик – это смерть, но мы о грустном сейчас не будем. Так что мы придумаем, как тебя освободить…
– И ты заберешь меня с собой? – вырвалось из меня. – Если… когда сможешь освободить?
– Заберу, – ответил Ярослав, ни секунды не раздумывая. А потом спохватился: – Вот только надо решить, куда.
– А ещё у меня здесь ребенок, – продолжила я, все больше погружаясь в эту иллюзию.
– Ребенок? – он выглядел недоуменным. – У тебя ведь нет детей?
– Люди считают его хомяком…
Слезы начали высыхать.
Быть может, все обещания Яра были не больше, чем словами, но в тот момент я им поверила, и это подарило мне облегчение.
Все может быть.
– Такого ребенка можно и забрать, – подытожил Яр.
– Ага, то есть, если бы у меня был настоящий ребенок, ты бы бросил его здесь?
– В первую очередь я бы очень удивился. Мне кажется, тебе рановато иметь детей…
– Какой ты все-таки правильный, Яр. Авантюрист, но правильный. Честный. По крайней мере, с окружающими. А с самим собой?
Я смотрела на него через глазок, ожидая какой-либо реакции, и Яр признался:
– Себя я обманываю. Говорю, что смогу жить дальше, потеряв важную часть своей жизни, и даже будто в это верю.
– Хочешь поделиться?
Он помотал головой, и тогда я попыталась его утешить:
– Но душа… Она ведь навсегда останется с тобой, Яр. И ты сможешь вспоминать.
– И утешать себя былым?
– И утешать себя былым.
Слезы на мне высохли.
А Ярослав ушел – я сама попросила его уйти, напомнив, что ему ещё надо учиться, на что белый маг пробормотал что-то невнятное, а я и не стала уточнять.
Яр ушел, но одна я не осталась.
Во мне теплилась надежда.
Что тетя спасется, что отец сказал неправду, что все образуется.
А надежда – это цветок.
Может быть, на вид он и невзрачный, всего лишь колючка, но погубить его сложнее, чем кажется. Он сможет себя защитить. И продолжит жить.
Я вернулась к творогу, но на твороге и остановилась.
Яр меня спасет.
Но как, если даже я сама не в силах это сделать?
Я ведь привыкла быть самостоятельной и решать свои проблемы без чьей-либо помощи. Поэтому, возможно, недооцениваю ее, эту помощь. Вдруг он придумает нечто такое, что не пришло в голову к черному колдуну с двадцатипятилетним стажем?..
До полуночи я просидела за уроками, готовая одновременно и к нападению, и к освобождению.
Но не дождалась ни того, ни другого.
Моя игра завершилась, и не в мою пользу.
***
Ночью мне приснился чудесный замок.
Его стены поблескивали янтарем, а на верхнем этаже, в прозрачной комнате, – я знала точно! – летала рыжая пыль. Но наверх подниматься я не стала. Вместо этого пошла в сторону залы, которая когда-то (всегда) мне очень нравилась.
Стены этой залы отражали и смех, и крики отчаяния.
Пол больше всего напоминал ритуальный алтарь.
И насчет алтаря хозяйка этой залы была полностью со мной готова.
Да-да, едва дойдя до залы, я вспомнила сон, что с недостаточной аккуратностью стер из моей памяти отец. Вспомнила, что Алина именно здесь признавалась мне в своих разочарованиях… И лишь поняла ее ещё больше.
Поздно.
Слишком поздно.
Почему все случилось так быстро? Привязанность – и расставание? Почему я не смогла ничего исправить?
Я ещё долго бродила по коридорам, заглядывая в каждую открытую комнату.
И даже добралась до башни с рыжей пылью.
Вот только Алины, моей тети, моей второй настоящей тети, нигде не было.
И я знала, что больше никогда ее не найду, сколько бы я здесь не ходила.
Глава 13. Не верь в спасение
Яр не успел меня освободить.
Может, если бы у него имелся ещё час, хотя бы час, Ярославу бы все удалось, но часа не было. Ни у него, ни у меня. В восемь утра я проснулась, вот только не от будильника – вчера я благоразумно его отключила – а от холодных (ледяных) слов:
– Вставай и собирайся.
Я распахнула глаза и увидела отца.
Хотя, честно признаться, его я хотела видеть меньше всего. Даже меньше моей тети, Натальи Заболоцкой, и меньше Вики, и меньше матушки, и меньше всех белых, что существуют на этом свете, и даже меньше самой себя.
– Куда? – спросила тихо, с трудом разлепив губы.
– Узнаешь, – отозвался отец.
На нем была черная рубашка, серый пиджак и серые же брюки. И я совсем не помнила, когда видела отца в таком наряде. Ладно, справедливости ради, в таком наряде я в целом видела его впервые, так что мое удивление вполне справедливо.
Куда он меня повезет?
И он ли?
– Мне сегодня в школу, – заметила я.
– Школа отменяется, – мгновенно отреагировал отец.
Он развернулся и пошел из моей комнаты, и тогда я, не выдержав, бросила ему в спину:
– А ты знаешь, что все это время, пока школа отменялась, я писала заявления о пропусках от твоего имени? Мне иногда кажется, что я умею расписываться твоей подписью лучше тебя самого.
Отец повернулся и наградил меня безразличным взглядом.
– Будет тебе заявление.
– Мне оно ни к чему, – я пожала плечами, поднявшись. – А вот моей классной очень нужно. Впрочем, ты ее ни разу и не видел, мою классную. Ты хотя бы знаешь, что она преподает математику?
Обвинения сыпались на отца, как из рога изобилия.
Мне нужно было куда-то девать свои эмоции. И если вчера я рыдала, то сейчас слез позволить себе не могла. А потому перешла в атаку.
– Знаю, – это было все, что сказал отец, прежде чем покинуть мою комнату.
Вот и поговорили.
Я встала, надеясь, что отец, обидевшись на несносную дочку, запрется в своем кабинете и не будет мешать моим сборам.
Что ж.
Посмотрим, кто кого перетанцует.
Было определенно точно известно, что я пойду не в школу. А интуиция и здравый смысл к тому же подсказывали, что место, куда мы отправимся, каким-то образом связано с Янтарной. И я не стала долго размышлять над своим образом.
Они не хотели Алину – что ж, они получат ее племянницу.
Почистив зубы и позавтракав остатками творога (тем утром я перестала любить творог), я вынула из шкафа то самое платье-паутинку, в котором была на шабаше. К счастью, к тому времени я уже успела привести его в порядок. Но вместо того, чтобы накрутить волосы, я просто расчесала их и бросила за спину – у меня они тоже шли волной.
Я подвела глаза, не став добавлять в уголки кокетливые стрелки. И очернила их тенями. Покрыла лицо пудрой, слишком белой для лица, с которого ещё не успел слезть загар. И нанесла на губы едва различимый блеск.
Племянница своей тети.
Конечно, меня нельзя было принять за Янтарную, даже издалека, но у нас имелось много общих черт. У меня, Алины и моей матушки, ее сестры.
Видела бы эта матушка меня сейчас! Что бы она сказала? Отругала непутевого ребенка – или похвалила? Она ведь тоже любила сбегать. А потом – однажды – сбежала и не вернулась.
Отец заглянул в мою комнату спустя сорок четыре минуты после моего пробуждения. Посмотрел на меня – и я подняла на него подведенные глаза. Спросил:
– Ты готова?
– Всегда.
И я вышла из комнаты.
Покинула свое убежище, в последний момент успев прихватить сумку с телефоном. Надежда жила. Связь не ловится внутри квартиры, но вне ее? Должно было сработать. Будет жалко, если не сработает.