Вероятно, поэтому московский букинист ни за что не дает дешевле десяти рублей «Туркестанский
край» Семенова-Тянь-шаньского».
И дальше так же весело:
«Имеется еще несколько поджарых брошюрок на русском языке о мечети Биби-Ханым и о городище
Афрасиаб, но купить их можно только в Самарканде под голубым куполом усыпальницы Тимура из рук
чалмоносного служителя культа.
В итоге - десять рублей переходят к букинисту, а «настольная книга для русских людей» - к советскому
путешественнику. Из этой книги он ничего, конечно, не узнает о теперешней жизни среднеазиатских
республик».
Жизнь менялась удивительно быстро. Огромная стройка - Турксиб - была событием для всей нашей
страны.
Сейчас, когда мчатся скорые поезда с комфортабельными вагонами, проносятся тяжеловесные
составы, странно будет выглядеть попискивающий паровозик. И уж совсем странно вспоминать
караванные пути. Но мне доводилось путешествовать с караванами, доводилось жить в странах, где
железные дороги считают метрами.
Новая магистраль соединила два огромных края - Туркестан и Сибирь. Мне рассказывали, что к
рельсам подходили старые люди и гладили металл, осторожно, словно маленьких детей по головкам.
В тридцатом году появились стихи Гафура Гуляма, которые выразили чувства миллионов людей:
И теперь по нему,
По пути, что так стар,
Вереницей летят эшелоны,
Мчится хлеб, и железо, и лес,
И руда
Днем и ночью, как неотвратимый,
Неуклонный,
В грудь врага устремленный
Удар,
Чтоб скорее покончить с врагом
Навсегда,
Чтоб исчезла беда
Без следа,
Чтоб не запахом крови и гари,
А свободы дышали ветра,
Обвевая счастливые эти года...
Из разговоров с японскими дипломатами стало ясно, что они разрабатывают план нескольких
диверсий. Цель одна: в случае войны прервать движение по Турксибу - отрезать Сибирь и Дальний
Восток от всей страны.
ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ
58
Муфтий скептически относился к «святым людям». В плохом настроении называл их босяками или
шарлатанами. Он брезгливо морщился, когда видел шумную толпу во дворе караван-сарая, старался
побыстрее проскочить мимо дервишей, бродячих табибов и предсказателей.
Устроившись на новой квартире, муфтий сказал:
- Уже ради того, чтоб не слышать этих шарлатанов, нам нужно было давно перебраться сюда.
Махмуд-бек выразил сомнение: в караван-сарае легче встречаться с нужными людьми.
Садретдин-хан одобрительно посмотрел на своего секретаря:
- Вы правы, сын мой. Меня, кстати, радует, что вы стали серьезно обдумывать каждый поступок.
- Я хотел сказать об этом раньше. Но, вероятно, японским друзьям неудобно бывать в караван-сарае.
- Да, да, сын мой. Они познакомились со мной на улице. Я просто сохранял в тайне наш разговор.
На улице произошла и еще одна встреча.
Вначале муфтий шарахнулся в сторону, по-женски испуганно замахал руками:
- Идите, идите...
Махмуд-бек узнал по ярким, но оборванным одеждам двух странников, упорно торчавших под окнами
Аскарали. Муфтий принял их за гадальщиков. Из-под живописных лохмотьев у оборванцев выглядывали
кривые жилистые ноги. На плечи одного, несмотря на жару, небрежно брошена потертая шкура барса.
Лица - смуглые до синевы. Странники приблизились к муфтию. Старику некуда было деться. Он
прижался к забору.
Встреча произошла в узкой улочке, ведущей к узбекской мечети, маленькому жалкому сооружению.
«Гадальщики», несомненно, поджидали муфтия. Он ежедневно приходил в мечеть, почти в одно и то же
время.
«Барсовая шкура» осматривал переулок, а второй «гадальщик», громыхая какими-то железками,
резко наклонился к муфтию:
- Муттахидал муслими.
Садретдин-хан давно не слышал этого пароля: «Воссоединение мусульман».
- Откуда вы, дети мои? - удивился муфтий.
- Из Индии, от ваших старых друзей.
В конце переулка показались сгорбленные фигурки верующих-эмигрантов. Их всех хорошо знал
муфтий.
- Дети мои, - заторопился он, - мы задержимся с вами в мечети после молитвы. Вы зайдите за
благословением.
«Гадальщики», сжимая сучковатые, отполированные крепкими ладонями палки, поклонились.
После молитвы произошел разговор, на который муфтий уже давно не надеялся. Индийские
мусульмане оказались агентами английской разведки. Они сообщили муфтию о положении в Кашгаре и
других восточных странах, о подготовке к борьбе с Советами. Эти люди, прикидывающиеся дурачками,
шарлатанами, глубоко разбирались в политических вопросах. Заканчивая беседу, «босяки» просили от
имени английских друзей держать под контролем Синьцзян.
- У нас есть там свои люди, - не выдержал Садретдин-хан.
- Очень хорошо, - похвалил тот, что был в барсовой шкуре.
Он сбросил это украшение и сидел гордый, с чувством собственного достоинства. Вытащив из
лохмотьев кожаный мешочек, он положил его к ногам муфтия:
- Это пригодится вашим людям.
Муфтий поблагодарил и, оживившись, подробнее рассказал о воинах ислама.
- Мы слышали о Фузаиле-курбаши, - скромно заметил «гадальщик».
Весь вечер у муфтия было прекрасное настроение.
- Смотрите! - восклицал он. - Босяки принесли золото! Ах, какие молодцы! Как они работают! - Эта
похвала относилась к англичанам. - Мы теперь можем вернуть долг Аскарали.
Представился удобный случай побывать в караван-сарае.
- Конечно, нужно вернуть, - согласился Махмуд-бек.
- И вот что еще, сын мой, - сказал Садретдин-хан. - Подумайте, кого бы мы могли послать на
несколько дней в Кашгар. Это, - он хлопнул по стопке газет и журналов, - нам ничего не дает.
Аскарали решил, что в Кашгар необходимо ехать Махмуд-беку.
Фузаил Максум снова ускользнул. Ускользнул ловко и неожиданно. В Синьцзян он двинулся дальней
дорогой через кочевья свободных племен и даже краем прошел соседнюю страну. Караван, который, по
предложению Садретдин-хана, курбаши должен был нагнать в пути, давно прибыл в Кашгар, купец уже
распродал товары и собирался в обратную дорогу, а Фузаил Максум все еще где-то петлял по чужим
степям. Сопровождало курбаши трое всадников. Он отобрал лучших джигитов за час до выхода из
города. Салима в их числе не оказалось. Фузаил не желал доверять новичкам, пусть их даже
рекомендует сам муфтий. Он словно чувствовал расставленные сети и, посмеиваясь, обходил их.
В кочевьях свободных племен жили лихие люди, далекие от политики. Но у них веками складывались
собственные обычаи и традиции. Фузаил являлся в кочевье и просил пристанища. Племя обязано было
укрыть его, будь он даже отъявленным преступником, который еще не вытер кровь с лезвия ножа.
Хозяева при случае даже вставали на защиту человека, искавшего пристанища. Пользуясь этим
59
обычаем, Фузаил Максум спокойно спал в дырявой юрте или под открытым небом. Рядом жались друг к
другу овцы, приглушенно ржали кони.
Курбаши отвык от походов, от ночевок в степи, в горах. Теперь к нему будто вернулась молодость. Он
лежал с открытыми глазами и мечтал собрать огромные силы. Даже - поднять эти племена, повести их
на столицу, захватить власть. Потом подготовиться к большому походу на Советы. Фузаил представлял,
как он врывается в Душанбе, Самарканд, Ташкент.
В степи просыпаются рано. Еще не потускнели звезды, а где-то заплясал под черным котлом первый
огонь. Дым от кривых веток саксаула какой-то сладковатый, напоминает становище и маленькие уютные
кишлаки.
Мечты обрывались сразу же, стоило только вспомнить темную комнатку полицейского участка и
унизительную процедуру, которая называлась - личная явка. Курбаши знал в лицо и по именам всех
полицейских. Когда за хрупким, стареньким столиком сидел офицер, процедура была короче и тактичней.
Сержант задерживал Фузаила несколько дольше, задавал ему вопросы. Рядовой полицейский в
полинявшей гимнастерке прятал под столик босые ноги и упивался временной властью. Фузаил скрипел
зубами. Лицо багровело. Но полицейские привыкли к налитым кровью глазам. В глубоких ямах зинданов
громыхали цепями подобные головорезы. Одежда тех бандитов уже изрядно потрепалась. Через
лохмотья проглядывала дряблая кожа да кости.
Добравшись до границы Синьцзяна, курбаши решил не ехать в Урумчи или в другой крупный город.
Он остановился в кишлаке, где жили узбеки, дунгане, уйгура и даже монголы. Такое пестрое население
устраивало курбаши. у
Фузаил Максум поселился на окраине кишлака. Мимо глинобитного домика проходила тропинка в
горы. По ней изредка поднимались стада. Хозяин домика, одинокий человек, по нескольку дней пропадал
на горных пастбищах. Вскоре вместе с ним стал уходить и Фузаил. Он боялся людей.
Ферганский чайханщик спешил навстречу. Он с должным почтением относился к ближайшему
помощнику муфтия. Лица посетителей чайханы тоже светились расположением к Махмуд-беку.
Чайханщик с поклоном поставил поднос. Махмуд-бек редкий гость. На Фруктовом базаре у него нет
никаких дел, значит, он пришел к нему, к хозяину.
- Что еще нужно господину?
- Вы нужны.
- Я ваш слуга, господин.
Махмуд-бек отпил несколько глотков, осторожно поставил пиалу.
- Мне нужен хороший человек. Я собираюсь в дальнюю дорогу.