писцу...
Шамсутдин часто заносит продукты, оставляет у старухи деньги. Он вежлив, молчалив. Фарида не
смотрит на его узелки. Она ждет вестей.
Шамсутдин пожимает плечами:
- Наверное, скоро отпустят. Он ничего плохого не сделал.
Фарида уверена, что муж никого не убивал, никому не делал плохого.
В последнее время Махмуд-бек вспоминал о Самарканде, рассказывал о садах и улицах, о красках
Регистана, Биби-хану, Гур-и-Эмира, о веселом, шумном базаре. Он даже вспоминал свой институт.
Фарида слушала, прижавшись к его плечу, и представляла большой древний город. Эти рассказы - самое
дорогое воспоминание. Фарида не делилась этими воспоминаниями ни со старухой, ни с ее внучкой.
Подружки теперь беззаботно не смеялись, не мечтали о будущем. Они прислушивались к шуму
улицы, к шагам прохожих. Порою Фарида вскакивала:
- Шамсутдин пришел...
Но, кроме узелка с лепешками, мясом, фруктами, кроме денег, вновь ничего не было.
Старуха беззлобно ворчала, подталкивая парня кулачком в бок:
- Сказал бы что-нибудь, порадовал.
Шамсутдин пожимал плечами:
- Ничего не знаю.
Он действительно еще ничего не знал. По поручению неизвестного торгового человека Шамсутдин
отнес сверток с деньгами тюремному чиновнику. Сверток исчез в широких карманах. Но, кроме обещания
улучшить положение Махмуд-бека Садыкова, Шамсутдин в ответ ничего не услышал.
Шамсутдин слонялся по чайханам и караван-сараям, толкался в базарных рядах. Одни его узнавали,
выражали сочувствие, предлагали пиалу чая, угощали касой наваристой шурпы. Другие отворачивались,
искренне проклиная и муфтия, и Махмуд-бека, и всех, кто навлек на них беды, заманив в чужие края.
Шамсутдин искал встреч с иностранцами, торчал у зданий консульств, надеясь на чудо. Но его не
знали в этих тихих особняках. Калитки, двери, ворота обычно были закрыты: все попрятались, забились
в свои норы. Вздохнув, Шамсутдин уходил от особняков в сутолоку базаров и караван-сараев.
104
Уже долго он искал одного человека - купца Аскарали. Правда, он знал, что от купца ему обычно
передавали только деньги и приветы. Но Шамсутдин верил в Аскарали.
Купив продукты, Шамсутдин снова шел в тихий переулок, к домику, где жена Махмуд-бека вышивала
тюбетейки, а старуха, бережно завернув тюбетейки, спешила на базар. Несколько раз Шамсутдин хотел
поговорить со старухой о ее внучке, рассказать о себе... Он молод, он может работать... Но, вспомнив
тревожное время, судьбу Махмуд-бека, Шамсутдин только вздыхал.
Разве можно сейчас думать о счастье?..
В базарные дни арестанты рассаживались вдоль степ и продавали свое рукоделие. Из жалости к
людям, закованным в цепи, за эти кошельки платили хорошо.
Стражники строго вели счет каждой монете.
В один из осенних дней, когда солнце стало теплым, добрым, вывели и Махмуд-бека Садыкова. Он
уже шагал твердо, не сгибался под тяжестью цепей, не отставал от других заключенных. Отстать,
замедлить шаг - беда. Это значит задержать весь строй. Длинная цепь крепко соединяла всех
заключенных, а гнев тех людей, с кем находишься в камере, пострашнее гнева стражников.
Махмуд-бек пытался во время редких прогулок увидеть Мубошира, Курширмата, Рустама. Их не было.
Однажды Махмуд-бек спросил у доктора о судьбе лидеров эмиграции.
- Не знаю, - коротко ответил доктор. - К особо опасным преступникам я не вхож.
- А как же получилось со мной? Болезнь?
- У вас есть хорошие друзья, - откровенно ответил доктор.
Махмуд-бек понял, с какими трудностями был связан его перевод в общую камеру.
Стражники любили делиться новостями, сообщали о ценах на базаре, о казнях преступников, о делах
в городе. Информация была примитивной. Почти всегда доминировало желание напугать арестованных,
подчинить своей воле.
- Русского привели, - хвастался один из стражников. - Теперь его... Ох! - Он сверкнул глазами и сжал
кулаки. Какой будет расправа, медленная и страшная, можно было представить! Беда, если стражник с
первого взгляда возненавидит заключенного.
Махмуд-бек задал стражнику несколько вопросов, стараясь узнать подробнее о русском. Но, кроме
восклицаний и угроз в адрес арестованного, ничего не услышал.
При первой же встрече с доктором Махмуд-бек тоже спросил о русском.
- Вы знаете, в тюремной канцелярии очень сложная переписка. Сразу трудно установить.
- Меня он очень интересует. . - откровенно сказал Махмуд-бек.
- Хорошо... Я постараюсь о нем узнать.
Через несколько дней доктор сообщил имя и фамилию заключенного, его приметы, а также сведения
о причине ареста.
- Подозревается в связи с немцами, посягал на власть.
- Вряд ли, - покачал головой Махмуд-бек. - Этого человека я знаю. Он давно отошел от политики. С
трудом зарабатывал себе на хлеб. Кстати... - Махмуд-бек задумался. - Кстати, ему надо помочь...
- Увы! - Доктор развел руками. - Не моя компетенция.
Доктор учился в Турции и умел вести светский разговор.
- Надо помочь... - уже для себя повторил Махмуд-бек.
Он посмотрел на решетку. Там изредка за окошком показывались ноги проходящих мимо стражников.
Одни в грубых самодельных башмаках, другие, видать из тех, кто побогаче, в сапогах или заграничных
ботинках с блестящими подковками.
Заключенные по обуви, по шагам определяли стражников, их положение в тюремной администрации,
их достаток и даже характер.
Махмуд-бек резко повернулся к доктору.
- Что с вами? - испуганно спросил тот.
- Нет-нет. . - улыбнулся Махмуд-бек. - Вы не беспокойтесь. Просто мне пришла в голову мысль... О
русском, как ему помочь.
- Зачем вам связываться? - удивился доктор.
- Один христианин в тюрьме... Надо же о нем побеспокоиться, - улыбнулся Махмуд-бек.
- Довод, нужно сказать, не очень веский… - пожал плечами доктор. - Вы что, шутите?
- Не совсем. Здесь как-то один европеец объявил голодовку. И вы думаете что? Ему преспокойно
дали возможность умереть. Тут свои законы. Мы еще боремся, у нас есть друзья, а русскому придется
туго. Он здесь совершенно чужой.
Доктор внимательно посмотрел на Махмуд-бека.
- У вас у самих тяжелейшее положение... - сказал он. - Вам нужно думать только о себе.
- Кажется, я уже встал на ноги. И благодаря вам, дорогой доктор.
- Не только благодаря мне, - возразил доктор.
Приходя к Махмуд-беку, доктор старался понять, что представляет собой этот заключенный. Нелепо
верить предъявленному обвинению: свержение власти, государственный переворот. Полицейские
чиновники явно перестарались. На главаря какой-нибудь бандитской шайки этот узбекский эмигрант тоже
не был похож. Чего он хотел, чего добивался? Но тюремный врач так никогда и не догадается о
настоящей сути Махмуд-бека Садыкова.
105
- Вы считаете, что русскому нужно помочь?
- Да, доктор. Нужно.
- Что же, по-вашему, должен сделать я?
- Пока ничего... - улыбнулся Махмуд-бек. - Ему поможет вон тот. .
Он кивнул на окошко, за которым медленно, по-хозяйски двигался стражник.
Шрам на щеке оставался бледным, даже если стражник багровел от внезапного приступа злости.
- Ты вздумал надо мной издеваться?
Махмуд-бек не шарахнулся в угол, не отодвинулся от пылающего лица.
- Господин, вы заработаете хорошие деньги.
- Кому нужна эта собака? - злобно прошипел стражник.
- Министру, уважаемому господину... - Махмуд-бек назвал одного из крупнейших помещиков страны. -
У него пропадает земля.
- Откуда ты знаешь, негодяй, про дела министра?
- Вы сами рассказывали, что урожай в прошлом году погиб.
Стражник удивленно посмотрел на Махмуд-бека.
- Хитрый ты, чужеземец. Очень хитрый... - В его голосе уже не было обычной злости. - Чем же русский
поможет министру?
- Русский - агроном, ученый человек... - объяснил Махмуд-бек. - Он спасет землю министра, вырастит
хороший урожай.
Щеки стражника перестали наливаться кровью. Кажется, ему действительно предлагают хорошую
сделку. Многих заключенных водят на работу к высокопоставленным особам. Почему русский должен
сидеть в зиндане без дела! Ведь это просто...
- А что ты хочешь от меня? - напрямую спросил стражник.
- Вашей благосклонности... - туманно ответил Махмуд-бек.
Стражник хмыкнул и пообещал:
- Будет благосклонность. Но если русский заупрямится?
- Мне нужно с ним поговорить.
- Хорошо... Ночью...
Махмуд-бек Садыков действительно знал русского агронома. Года четыре назад муфтий Садретдин-
хан хотел прибрать к рукам этого человека. Он мило с ним беседовал, предлагал ему выполнить некое
задание на советской земле, обещал в награду привольную жизнь в любом европейском государстве,
даже выложил перед ним на столик пачку долларов.
Агроном спокойно, совершенно не реагируя на сладкую речь старика, поднялся и ушел. Муфтий
швырнул деньги в ящичек столика и выругался:
- Трус! Собака!.. - Муфтий, конечно, понимал, что агроном не трусит. Но старик боялся поверить
мысли, что среди эмигрантов туркестанских, азербайджанских, русских есть честные люди, которые не
пойдут на предательство. - Тьфу! Пусть подохнет с голоду... - заключил муфтий.
С той поры неподатливый русский стал для муфтия злейшим врагом.
К счастью агронома, Садретдин-хан не успел ему отомстить. Сейчас это сделал кто-то другой.
Ночью стражник снял цепи с Махмуд-бека и вывел его из камеры. Заключенные притихли, старались
не дышать. Так выводят из камеры на казнь.