В ушах протяжно загудело, но гул скоро оборвался, вместо него все явственнее и явственнее раздавалось торопливое: «тик, тик, тик…»
«Значит, мину установили на три крата, и теперь прибор, чтобы встать на следующий крат, будет отрабатывать целых пятьдесят секунд», — догадался Алексютович. В это время, не опасаясь шума, можно делать с миной что угодно. Только бы успеть. Только бы успеть!
Пробка вывинчивалась, но секундная стрелка на ручных часах мчалась с невероятной быстротой. Алексютович не спускал с нее глаз; из-за этого ключ выпадал из выступов и сбивал ему руки. Если пройдут подаренные ему счастливой случайностью пятьдесят секунд — на пятьдесят первой сработает третий крат, боевой, последний.
Прошло уже сорок пять секунд, сорок шесть… Пора кончать, пробку все равно не вывинтишь. Руки минера застыли в воздухе, и вместе с ними остановился часовой механизм, мина зловеще замолчала, прислушиваясь к каждому шороху человека. Напрягая память, вспомнил все характеристики акустических мин. И за секунду их, кажется, тысяча промелькнула в его голове.
«Буду вырезать пробку».
Он снял ботинки, бесшумно, на носках подошел к мине. Конечно, вырезать пробку без шума невозможно, но он рассчитывал на временную характеристику звукового реле, равную, по его подсчету, секунде. Если длительность звука будет меньше, то стрелка не дотянет до контакта. Если больше — взрыв неминуем. Через каждые три секунды он может сделать лишь один надрез. Правда, это его личные догадки и предположения. Он, как и любой человек, может ошибиться и своей смертью расплатиться за просчет. Но иного пути не было.
Обливаясь потом, Алексютович поставил кончик ножа на край пробки и не дыша надрезал пластмассу. Прибор кратности не работал — его расчеты оказались правильными!
— Двадцать один, двадцать два, двадцать три…— беззвучно шептали губы, отсчитывая секунды.
Опять отсчет трех секунд и — новый надрез. Алексютович сердцем чувствовал, как стрелка звукового реле следит за ним, каждый раз отклоняясь к контакту, но продолжительности звука не хватало, и она нехотя шла на прежнее место.
Пластмасса, в палец толщиной, поддавалась с трудом: каждый раз нож делал лишь неглубокую царапину. Алексютович понимал: с такими темпами на вырезание всей пробки уйдет полдня.
— Двадцать один, двадцать два, двадцать три…
Наступило утро. Небо за городом стало желто-красным, и зеркало бухты, покрытое блестящей позолотой, отсвечивало всеми цветами радуги. Город просыпался, а порт и рейд подозрительно безмолвствовали. Сухие губы Алексютовича беззвучно отсчитывали:
— Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Иногда взгляд его рассеянно скользил по рейду или порту. А что, если оперативный дежурный по флоту забыл оповестить всех о минной опасности? Вдруг над рейдом пролетит самолет?! Или вблизи землечерпалки проскочит катер?! Тогда весь его труд пропадет. Прибор кратности мгновенно сработает от шума. Мелькнула мысль узнать об оповещениях у оперативного дежурного, но как с ним связаться? Телефона нет, он один-одинешенек на землечерпалке.
Ныла спина, руки наливались свинцом. Хотелось вытянуться во весь рост, развернуть грудь, размять пальцы, но за ним следила стрелка реле. Мина, казалось, только и ждала, что человек выбьется из сил, нарушит режим работы, — тогда она оживет.
С моря потянул легкий бриз. На мачте рейдового поста неожиданно повис толстый черный крест. «Ожидается шторм. Этого только не хватало!» — с горечью подумал он и с силой надрезал ножом твердую как камень пластмассу..
— Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Пробка была прорезана примерно на одну треть круга. В узкую щель виднелись два тонких провода: красный и синий. До них и добирался минер. Но он так мало сделал за шесть часов работы. Нужно прорезать хотя бы еще столько же и тогда попытаться оборвать один из проводов. А сколько на это понадобится времени?
Ноги подкашивались от усталости. Во рту пересохло, и хотелось пить. От переутомления в ушах гудело, голова начинала кружиться. Перед глазами мелькали картины последних событий: свадьба, нарядная и счастливая Валентина… А вот они идут по балкам разобранного моста… Под ними бурлит Свислочь. Валентина вдруг вырывается из его рук и падает в реку…
Алексютович встряхнул головой и широко раскрыл глаза. По спине поползли колючие мурашки: он мог упасть на мину, и она бы сработала…
— Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Нож надрезал пластмассу. Несколько минут, тяжело дыша, Алексютович соображал, как выломать пробку. Потом вставил нож в прорезь и, затаив дыхание, нажал на рукоять, стремясь приподнять пробку. Пот струйками стекал за воротник кителя. Пробка чуть выгнулась, минер навалился на нож, и ее изрезанный край приподнялся над горловиной. Пальцы левой руки подхватили пробку и выломали ее. В то же мгновение нож выскользнул в ковш, а пальцы в мертвой хватке вцепились в красный провод. Рывок на себя, режущая боль в кисти, и Алексютович в изнеможении грудью повалился на грязную мину…
Когда он отдышался и пришел в себя, то заглянул в утробу обезглавленной мины. Его интересовала боевая установка крат. Указатель на приборе кратности стоял против цифры «три». Третий крат был боевой.
Взгляд минера остановился на короткой бронзовой цепочке, с помощью которой запал прикреплялся к корпусу.
«Возьму на память. Для Валентины». Когда-нибудь, под старость, он расскажет ей, как достался этот свадебный подарок…
ЖАЛОБНАЯ КНИГА
Три моряка — офицер и двое старшин — остановились около летнего приморского ресторана. Из раскрытого окна, перебивая привычный шум моря, доносилась бойкая мелодия фокстрота.
— Она, —показал офицер рукой на темный тяжелый шар, который качался на волнах.
— Что же будем делать с ними, товарищ майор? — старшина кивнул в сторону ресторана. — Суббота сегодня, вот и веселятся.
Вместительный зал был заполнен до отказа. На полукруглой сцене играл джаз; почти все танцевали, и на вошедших моряков никто не обратил внимания. Алексютович остановил юркого официанта:
— Мне нужен директор.
Официант вскинул бесцветные глаза и ловко переложил полотенце с одной руки на другую:
— Я улажу все недоразумения. Чего изволите? Отдельный столик? Будет сделано…
Официант поспешил к буфету, но Алексютович удержал его:
— Директора мне нужно.
— Ах, вы насчет жалобной книги?! — сообразил официант. — Старая кончилась, а новую еще не успели завести.
В это время в ресторан вбежал какой-то гражданин и завопил истошным голосом:
— Мина! У самого берега!
Он подбежал к веранде и, вытянув руку, показал на черный шар.
Тут и директор появился:
— В чем дело? Какая мина?
— Обычная. И ничего страшного пока нет, — спокойно ответил Алексютович. — К вашему ресторану дрейфует немецкая мина и может взорваться.
— Как это — взорваться! — возмутился директор. — Что же теперь делать?
— Освободить на время ресторан.
Около веранды уже толпились любопытные, спорившие, куда двинется мина.
— Она плывет к ресторану! — доказывал один.
— Их две, — уверял изрядно выпивший посетитель.— Я вижу две мины.
Джаз прекратил игру, и на какое-то мгновение в зале наступила тягостная тишина. Но вот к веранде пробрался юркий официант и истерически закричал:
— Взорвется сейчас, спасайтесь!.. Опрокидывая на ходу стулья, публика ринулась из ресторана, в дверях создалась пробка.
— Спокойно, товарищи! Никакой опасности нет. Выходите по одному.
Но Алексютовича никто не слушал. Зал быстро пустел. Лишь растерянный директор донимал Алексютовича вопросами:
— У меня полный склад продуктов. А как же с буфетом? А я должен оставаться?
— Не волнуйтесь, можете остаться, — успокоил его Алексютович.
Но директор безнадежно махнул рукой, почему-то схватил со столика салфетку и выскочил на улицу.
Алексютович окинул взглядом пустой зал ресторана и улыбнулся.
— Старшина Чунин, останетесь здесь охранять. И чтоб у меня ни-ни, — показал он на бутылки с вином.
— Понятно, товарищ майор.
Старшины Кондратьев и Чунин были самыми способными учениками минера. Они пришли к нему с тральщиков. С ними он обезвредил более двухсот мин.
У входа в ресторан Алексютовича терпеливо ждал Кондратьев. Они надели резиновые костюмы и направились к морю. Около берега вода доходила до колен. В тихую погоду можно было бы спокойно дойти до мины. Но теперь штормило, волнами сбивало с ног. Там, где покачивалась рыжевато-зеленая от водорослей и раковинок мина, было глубоко: волны накрывали моряков с головой, мина грузно поднималась и вдруг стремительно падала.
— Ударится колпаками и может взорваться, — крикнул Кондратьев.
— С них и начне-ем… — захлебнулся Алексютович. — А я хотел сегодня в баню идти.
Кондратьев вцепился руками в скользкий корпус мины, стремясь удержать ее на плаву. Алексютович выхватил из висевшей на шее сумки ключ и торопливо стал свертывать свинцовые колпаки. Свернув три колпака, Алексютович передал ключ Кондратьеву. Тот ухватился за четвертый колпак. Неожиданно волной мину бросило на старшину и он погрузился в воду. Алексютович плечом уперся в корпус мины и оттолкнул ее. Старшина, отфыркиваясь, выплыл позади мины.
— Осторожно! — сердито прикрикнул инженер-майор.
Когда последний свинцовый колпак слетел в воду, мина могла сколько угодно ударяться о дно. Но она все еще была опасной — в ее утробе находился запал.
— Толкай ее к берегу, — приказал Алексютович.
Лавируя на волнах, они стали подталкивать мину к пляжу, стремясь одновременно перевернуть ее горловиной вверх. Наконец это им удалось, и мина села на грунт, показав морякам горловину…
Через десять минут, пошатываясь от усталости, Алексютович и Кондратьев вышли из воды на берег. Подъехала грузовая машина с матросами.
— Тащите и грузите, — выдохнул инженер-майор и повалился на песок рядом с Кондратьевым.
В роще, за белым домом, минеры встретили посетителей ресторана. Вид у них был далеко не праздничный.