Вместе с мёртво вцепившемся в него Рексом шеф покатился по снегу, матерясь и подвывая на ходу.
— Сбейте вы его с меня, в конце концов, — проорал он, — этот пёс — сумасшедший!
Рекс продолжал рвать ему рукав дублёнки, добрался до живого тела — пёс давился вонью, мехом, застрявшим в зубах, но руку шефа не отпускал.
Из кабины «Урала» вывалился водитель, выволок за собой ружьё — промысловую «ижевку» с тремя стволами, двумя гладкими и одним нарезным, подбежал к шефу, наставил на собаку оружие, но Рекс, изогнувшись всем телом, переместился в сторону и водитель, выматерившись, отвёл ствол — побоялся зацепить шефа.
— Стреляй! — вновь закричал шеф. — Стреляй!
Водитель ткнул стволом «ижевки» в сторону Рекса и резким движением пальца притопил спусковую собачку. Рекс молча дёрнулся — пуля попала в него, — но руку шефа не отпустил.
— Стреляй ещё! — закричал шеф. — Бей!
Водитель нажал на второй курок.
В это время очнулся Батманов, перевернулся на одну сторону, вытащил из-под пробитой ноги ружьё и выстрелил в водителя. Бил не в человека, — чтобы выстрелить в человека, надо переломить в себе что-то очень важное, стать качественно иным, а этого Батманов не мог допустить, натура у него была совсем иная, чем у этих людей, — Батманов бил в ружьё.
И ещё — если он выстрелит в человека, то потом его затаскают по следователям и судам, это Батманов знал точно.
Жизнь научила его стрелять метко, не промахиваться, он и в этот раз не промахнулся, его пуля расщепила у «ижевки» ложе, отломила курок и буквально выдрала ружьё из рук матерящегося водителя.
Крутя руками в воздухе, будто случайно окунул их в кипяток либо схватился за раскалённую железку, — только человек, обжёгшийся до самых кишок, ведёт себя так, — водитель сунул одну руку за пазуху, выдернул оттуда пистолет и выстрелил в Батманова три раза подряд. Одна пуля попала в Батманова, обожгла ему плечо, он дёрнулся, перед глазами вспыхнуло яркое красное пламя, он подумал, что сейчас потеряет сознание — и тогда всё, но нет, сознание он не потерял, удержался, перезарядил ружьё и выстрелил ответно.
Водитель тем временем палил из пистолета уже в Рекса. Один выстрел, второй, третий — патронов он не жалел. Пуля Батманова выбила у него пистолет, пальцы окрасились кровью, водитель выругался, волчком развернулся вокруг своей оси и выдернул из кармана второй пистолет, направил его в сторону Батманова. Батманов понял — на сей раз этот мужик не промахнётся, попадёт, — сжался в комок.
В следующее мгновение он увидел, как из снега, бросив трепать шефа, выпрыгнул окровавленный Рекс и прыгнул на водителя. Тот перевёл ствол пистолета на собаку, выстрелил в упор в Рекса.
Пуля попала в пса. На Рексе даже загорелась шерсть, вспыхнула ярко, осветила снег и деревья. Во второй раз выстрелить прицельно водитель не успел — Рекс прыгнул на него, словил телом слепой выстрел и свалил водителя на землю, вцепился зубами в ключицу. Выпавший из руки «драйвера» пистолет нырнул в сугроб. Когда ключица хрустнула под крепкими зубами Рекса, водитель заорал.
В следующее мгновение он умолк и Батманов понял, почему умолк — Рекса не стало, умерши, пёс ослабил хватку, и Батманов протестующе замотал головой:
— Не-е-ет!
Ему казалось, что он кричит, протестует, вопит в полный голос, но никакого крика не было, даже сипенья, и того не было, — он потерял сознание и теперь плыл, плыл по снегу к Рексу, барахтался, видел пса совсем рядом с собою, протягивал к нему руку, чтобы ухватиться пальцами за шкуру, вытащить Рекса и спасти, но пальцы Батманова повисали в воздухе, шевелились слабо, а потом и вовсе задубели, перестали действовать…
Не думал Батманов, что он очнётся — всё-таки две раны, потеря крови, мороз должны были добить его, но не добили, — он очнулся. Выскреб головой из снега, позвал слабым голосом:
— Ре-екс!
Бандитов не было — ушли. Машину свою, дорогой «Урал» не бросили, угнали грузовик на скатах. Естественно, ушли без груза — тут порожними бы дотелепаться; Батманова не тронули — посчитали, что он мёртвый.
— Ре-екс! — вновь тихо позвал Батманов.
Пёс не отзывался. «Всё, нет Рекса, — мелькнуло в голове горькое, усталое, Батманов зашевелился в снегу, сломал окровавленную ледяную корку, в которую был впечатан, как в кокон, поморщился от боли и выцарапался из сугроба окончательно. Сквозь снег пополз к Рексу.
Пёс лежал в двадцати метрах от него, также в твёрдой тёмной корке, неподвижный.
— Рекс, Рекс, — пробормотал Батманов едва слышно, чувствуя, как слёзы забивают ему горло, ухватил пса за приподнятую лапу. Лапа гнулась и это вселило в Батманова надежду: пёс не умер, не остыл, не отвердел… — Рекс, Рекс…
Он запустил обе руки под тело собаки, откапывая пса, выломал его из ледяной корки и потом минут двадцать полз к домику, в котором обитал. Только добравшись до него и с трудом разомкнув замок, висевший на задней двери, Батманов почувствовал себя лучше.
В доме было холодно, в выбитые окна влетал снег, изморозь лежала уже не только на столе — белой солью покрылся даже закопченый чайник. Батманов, сипя, с трудом заткнул одно окно старым матрасом, второе — двумя подушками, потом кинул в печку несколько поленьев, приготовленных с вечера, и растопил с одной спички.
Надо было заниматься Рексом, а потом — собою. В том, что он не умрёт, Батманов был уверен, он восстал против смерти, против боли, против всего худого, что навалилось на него, ему важно было выстоять, и Батманов знал, что он обязательно выстоит. А раз выстоит он, то и Рекса вытащит, вернёт с того света на этот…
3
…Весной Батманов получил письмо. С заставы, на которой служил двенадцать лет назад. От человека, бывшего когда-то в воинских и пограничных премудростях полным несмышлёнышем — Сережи Сырцова. Ныне Сырцов выбился в люди, стал офицером, начальником заставы — носил на плечах капитанские погоны.
Сырцов сообщал, что дела пограничные по сравнению с тем, что было раньше, пошли на поправку, появилась новая категория служивого люда, которой не было прежде — контрактники, получают они очень неплохую зарплату, а главное — находятся при государевом деле, выполняют святой долг…
Это очень приятная, ласкающая душу штука — находиться при государевом деле, это совсем не то, что сидеть на тёплом топчане и охранять манатки какого-нибудь золотого туза… Видимо, во всех нас заложена тяга к воинской службе, к охране своей земли и того, что на ней стоит; задачу эту мы считаем святой, — и совсем не воспитана, не сидит в крови необходимость защищать имущество разных тузов, тем более что многие из них имеют не совсем приятные, чересчур сытые физиономии.
Получив письмо своего бывшего подчинённого, Батманов обвёл глазами просторное помещение, которое, как он ни обихаживал его, так и не стало пахнуть жилым духом, и Батманов никак не мог понять, в чём дело, — остановил взгляд на больших лосиных рогах, используемых вместо вешалки, потом — на оконце, в которое пробовало протиснуться солнце, но оконце было маленькое, а солнце большое и из этой затеи ничего не получалось, натянул на голову кожаную, как у московского мэра, которого он видел несколько раз по телевизору, кепку…
Хоть и большая у Батманова, по здешним меркам, зарплата, хоть и находится он вроде бы на своём месте, а приглашение принять надобно, государева служба есть государева служба.
Не чета угодническому служению в разных коммерческих структурах, олигархам и прочему брыластому, с шеями в толстых складках — тьфу! — люду: поди туда, поди сюда, принеси то, убери сё, нагнись пониже и почисти ботинки на ногах хозяина… И так далее.
За дверью раздался скулёж. Рекс, почувствовав настроение хозяина, примчался с реки и теперь старательно скрёбся… Если Батманов после ранения чувствовал себя неважно — особенно, когда на улице брала своё непогода, из прохудившихся небес начинал сыпаться дождевой и снежный сор, то Рекс восстановился полностью, все раны зажили на нём, словно бы их и не было.
Батманов открыл дверь псу. Рекс прыгнул, положил ему лапы на грудь, длинным влажным языком достал до лица.
— Ну, Рекс, Рекс, — укоризненно произнёс Батманов, — что-то ты не очень интеллигентно себя ведешь…
Во взгляде Рекса возникло что-то виноватое, он опустил голову. Верно говорят, что собаки — те же люди, всё понимают, только сказать ничего не могут. Пёс заскулил тонко, неожиданно тоскливо, покосился глазами на письмо, которое Батманов держал в руке, заскулил вновь. Батманов ухватил его за голову, прижал к себе, замер на мгновение, и пёс замер, на лице Батманова появилась слабая улыбка, словно бы он не выполнил какого-то обещания, данного Рексу и теперь просил его извинить за необязательность, затем, специально нагнав в голос бодрости, произнёс звонким деловым тоном:
— Вот, Рекс, видишь — я получил приглашение вернуться на заставу. Хорошее это дело — быть пограничником… Погранцом. Надо, Рекс, собираться и давать отсюда дёру, — в следующее мгновение Батманов поймал крохотные испуганные тени, заметавшиеся в глазах Рекса и поспешил поправиться: — Мы вместе уедем отсюда, Рекс, вдвоём… Ты и я.
Тени перестали метаться в глазах Рекса, пёс улыбнулся. Хоть и считается, что собаки не умеют улыбаться, это не так — они здорово умеют улыбаться; улыбка у Рекса была открытая, как у человека, и очень добрая. Чуть-чуть оголяющиеся сбоку зубы придают этой улыбке некий шарм, какого нет у людей. Вот так.
Через некоторое время Батманов вызвал по рации себе замену; начальнику охраны рудника, которому он подчинялся, сказал, что давно не был в отпуске, пора бы и отдохнуть, тот уловил в голосе Батманова некие нерешительные нотки, понял, что у Батманова есть и другая причина, чтобы просить отпуск, попробовал поднажать на него, но лучше бы он этого не делал — голос у Батманова зазвенел, будто пропитанный металлом, сделался твёрдым, как лёд, и начальник охраны, считавший Батманова ценным сотрудником, уступил.
— Ладно, если хочешь идти в отпуск — иди, — пробормотал он недовольно, голос его, скраденный расстоянием, был тих, — отпуск ты заслужил. После того, что с тобою было, люди вообще по полгода, по году не вылезают из госпиталей, а ты уже через полтора месяца, будто огурчик пупырчатый, приступил к работе… Иди в отпуск.