Конечно, сначала нужно было выяснить, где водитель, а если он в кабине, то находится ли рядом с ним еще кто-либо. Однако времени на выяснение уже не оставалось.
— Попытаемся проскочить? — услышал Беркут рядом чей-то голос, и не сразу понял, чей именно, слишком уж напряжены были его нервы.
— Не проскакивать нужно, а захватывать.
— Машину? — уточнил Мальчевский.
— Как только сдам назад, раненого сразу же ложите в кузов.
Беркут поднялся, но вместо того, чтобы пробежать эти несколько метров, совершенно спокойно направился к машине.
— Долго будем стоять? — спросил по-немецки, рванув дверцу, и, не ожидая ответа, уселся рядом с водителем.
В кабине было темно, склонившийся было на руль водитель поднял голову, что-то удивленно произнес, но капитан уже рывком обхватил рукой его шею, зажал рот и ответил хорошо выверенным ударом ножа в горло, чуть выше ворота шинели.
— Извини, война, — проговорил он, открывая дверцу и корпусом выталкивая еще живого, захлебывающегося собственной кровью водителя на снег.
— Выключи мотор, болван! Погаси фары, — издали прикрикнул на водителя тот, приотставший немец.
— Яволь! Гашу! — ответил Андрей, выглянув из-за открытой дверцы и на ощупь осваиваясь с рычагами и педалями.
Все оказалось на положенном, знакомом месте. Там, в глубоком тылу, у него было достаточно времени, чтобы освоиться с немецкими машинами. Выключив фары, Беркут «на ощупь» сдал назад, подогнав машину почти вплотную к полусгоревшему косяку двери.
Погрузка раненого и троих бойцов группы показалась ему целой вечностью. Еще медленнее давался разворот на небольшом пятачке, за которым чернела какая-то низина. Был момент, когда он чуть не загнал в нее машину, с ужасом понимая, что выбраться оттуда они уже вряд ли смогли бы. И буквально взмолился, когда опасное место удалось проскочить.
«А ведь раньше в подобных ситуациях ты вел себя хладнокровнее», — Андрей так и не понял: сказал он это, переключая рычаг скоростей, вслух, или только подумал.
— Но сначала попробуем поджечь ту, другую машину, — бросил усевшемуся рядом с ним с автоматом на изготовку Кремневу. — Чтобы не устраивать потом гонок.
— Время потеряем.
— Поджечь! — приказал капитан, не теряя времени на объяснения. — Только без пальбы.
Кремнев не сомневался, что приказ о поджоге машины был отдан ему, но почему выполнять его принялся сам Беркут, этого он понять не мог. Услышав его «Подстраховывай!», он ответил:
— Подстрахую, терять нам теперь уже действительно нечего.
Тем временем Беркут резко затормозил у второй немецкой машины. Кабина к кабине. Дверца уже предусмотрительно открыта. Водитель-немец тоже открыл свою, пытаясь выяснить, что понадобилось. Спрыгнув с подножки, капитан обогнул передок, захватил его грудь, рванул на себя, и пытавшийся было закричать водитель ощутил между зубами лезвие кинжала. Это было последнее, что он смог ощутить.
— Чего стоишь? — незло упрекнул замершего рядом с упавшим, хрипящим немцем Кремнева. — Капот. Зажигалка.
И, не дожидаясь, пока лейтенант опомнится, сам рванулся к капоту, выхватил из кармана брюк зажигалку, поводил ее пламенем по мотору. Но огоньки то вспыхивали, то угасали. Мотор был исправлен, ухожен, к тому же мороз…
— Божественно, — рванул из-под руки автомат. — Ты тоже очередь по мотору — и догоняй, — и первым прошелся свинцом по приборной панели.
— На кой черт далась тебе эта машина?! Мы потеряли время! — крикнул лейтенант, уже на ходу вскакивая на подножку и с трудом просовывая свое грузное тело в кабину.
— Но потеряли бы еще больше, если бы они рванулись за нами в погоню, — неожиданно спокойно, словно ничего не произошло, ответил Беркут.
— Но теперь они изрешетят нас.
— Прикрой дверцу. Не выношу сквозняков.
— И что дальше? — не мог успокоиться Кремнев, который сейчас очень напоминал ему ефрейтора Арзамасцева: тот тоже возмущался после каждого его слишком рискованного нападения на немцев. — Куда уводит эта дорога, на которой, очевидно, полно немчуры?
— Дальше будем действовать, исходя из обстоятельств, — невозмутимо молвил капитан.
Кремнев удивленно посмотрел на него, откинулся на спинку, поправил лежащий на коленях автомат и виновато проговорил:
— Извини, капитан, кажется, я веду себя, как необстрелянный салага-мокроносик.
— Не надо самоистязаний. Я тоже смертельно устал.
— Зато теперь я понимаю, почему ты с таким пристрастием выспрашивал, профессиональный ли я разведчик.
— Из чистого любопытства.
— Но о том, что сам — профессионал от разведки, почему-то скромно умолчал.
— Скорее «от диверсий», — мрачновато ответил Беркут. — Чистая разведка — это не по мне. А профессионализм определяется в деле, во время рейда по тылам. Причем каждый раз заново. Правда, не всякий раз получается убедительно, тем не менее…
31
К Каменноречью они подъехали по шоссе. Двое немцев, гревшихся у костра, разведенного между крайними, лежащими уже на склоне долины каменными глыбами, приподнялись со своих мест, однако останавливать машину не стали, решив, что прибыло подкрепление. Они слышали стрельбу, разгоревшуюся недавно чуть ниже по течению реки, поэтому не удивились бы, если бы командование захотело усилить посты.
— Нужно было оставить машину, — тихо проговорил лейтенант, приоткрывая дверцу. — И пробиваться через плавни.
— Не отвлекайся на разговоры, — сквозь полусжатые зубы проговорил капитан. — Лучше приготовся к рукопашной.
Беркут знал, что на ночь немцы отводят основные силы к деревне. Держать такую массу людей на морозе посреди камней и скал не было смысла. Оставались только посты. Но и они отходили вечером к краю плато, к долине, где легче блокировать этот речной полуостров. К тому же немецкое командование поняло, что русские вовсе не собираются прорываться ни в левобережные леса, ни на правый берег. И до поры это облегчало ему жизнь.
— Часовой, ко мне! — крикнул капитан по-немецки, как только машина приблизилась к проезду. Теперь он был освобожден от каменного заграждения, очевидно, немцы готовились применить танки.
Темная фигурка возникла рядом со скалой, как бы созданной природой специально для въездной арки, которую, однако, никто не удосужился достроить.
— Я сказал: «Ко мне»! — резко повторил Беркут.
Решив, что это приехал с инспекцией кто-то из старших офицеров, солдат, спотыкаясь о камни и путаясь в полах шинели, заторопился к машине. Но как только он оказался возле кабины, Андрей рванул его за висевший на шее автомат, притянул к себе и, приставив ко рту пистолет, приказал:
— Спокойно. Отвечать только на мои вопросы. Ты здесь один?
— Да, — затряс головой солдат, косясь на подскочившего из-за машины Кремнева.
— Остальные двое — у костра?
— У костра, — руки солдата дрожали, но Беркут понимал его состояние.
— У второго ограждения солдаты есть?
— Нет. Там бродят только русские.
— Мальчевский! — негромко окликнул капитан прижавшегося к скату сержанта, готового прикрыть его, если сюда вздумают подойти постовые. — Ко второму проходу.
— Сначала этих надо бы: по-тихому и в ножи.
— Предупреди наших. Выполнять. Арзамасцев!
— Здесь, — возник из-за кабины ефрейтор.
— За руль. Ко второму кордону. Туда, ближе к плавням, тоже посты? — только сейчас сорвал Беркут автомат с груди немца.
— До самого болота. Человек шесть.
— Эй, Фридрих, что там?!
— Проверка постов, — по-немецки ответил вместо него Беркут, чтобы выиграть время. — Это старший поста?
— Старший.
«Значит, нам здорово повезло», — подумал капитан.
— Позови его.
— Господин обер-ефрейтор, вас просят подойти сюда! — Голос солдата дрожал. Но обер-ефрейтор был довольно далеко. Судя по всему, слуха его эта дрожь не достигала.
Краем глаза капитан проследил, как лейтенант метнулся к ближайшему изгибу плато и затаился там.
— Лицом к скале, — развернул своего пленного Беркут. — И ни слова.
Но что-то там у Кремнева не получилось. Что-то не получилось в этот раз у разведчика: немец закричал, завязалась схватка. Почти в ту же минуту звонко отщелкала по камням автоматная очередь, прерванная лютым рычанием Мальчевского:
— Прекратить, сволочи нераскуркуленные! Своих перестреляете!
У Беркута было твердое намерение привести этого немца в каменоломни. Он помнил о просьбе штаба: нужны языки, нужны сведения о частях. Однако возиться с ним теперь уже было бессмысленно. Выстрелив в солдата, он сунул пистолет в карман и, поудобнее перехватив автомат убитого, бросился к пулеметной точке.
Прежде чем взяться за пулемет, он перебросил через бруствер три колодки с лентами и только тогда прошелся несколькими очередями по немцу, засевшему метрах в пятидесяти — Андрей засек его по вспышкам выстрелов.
— Лейтенант, — остановил он Кремнева уже по ту сторону вала, за воротами. — Сюда! Бери патроны.
Тем временем перестрелка разгорелась по всей ширине плато. Воспользовавшись тем, что бойцы отвлекли огонь других постов на себя, капитан перекатился вместе с пулеметом за каменный бруствер.
— Одну колодку — мне. Троих-четверых бойцов сюда, — негромко объяснял свой замысел лейтенанту. — Остаюсь у ворот. Пусть не вздумают палить.
Прошло несколько минут. Перестрелка все еще продолжалась, но уже не с той яростью, что вначале. Очевидно, немцы с дальних постов так и не поняли, что тут произошло. Но тот, третий, солдат, оставшийся у костра, оказался на редкость храбрым парнем. Постреливая с колена, перебегая от выступа к выступу и поливая камни и дорогу впереди себя свинцом, он все приближался и приближался к «воротам». А тем временем Беркут, затаившись, ждал.
Решив, что русские ушли, немец прекратил огонь и подбежал к своему, убитому Андреем, товарищу. Капитан еще дал ему возможность приподнять голову погибшего, убедиться, что тот мертв, и, сказав про себя: «А вот этого тебе, солдат, делать не нужно было», скосил его короткой очередью из пулемета. Приказывать ему поднять руки вверх он не решился: был уверен, что вместо этого немец бросился бы на землю и вновь открыл огонь. Уже не раз Беркуту приходилось сталкиваться с подобными храбрецами, и всякий раз говорил себе: «Это и есть настоящий солдат», жалея, что тот никогда не сможет оказаться в одном окопе с ним.