Наконец девушке в голову пришла светлая, шальная мысль. Она засунула букет под мышку, взяла в рот два пальца и громко, озорно свистнула, а потом завопила пронзительно, по-мальчишески:
– Шухер! Полиция!
Оба дерущихся отскочили друг от друга в то же мгновение, дико озираясь по сторонам.
– Мерси! – поджав губы, поблагодарила Женя, а потом, закинув на плечо пашмину, как королева мантию, с по-прежнему зажатым под мышкой букетом, не глядя на драчунов, распахнула кованую калитку ворот и скрылась в темноте двора, не удостоив более оставшихся стоять на тротуаре мужчин ни единым взглядом.
– Петухи Суматранские! – фыркнула она презрительно, распахивая дверь подъезда.
Женя вошла в свою квартиру, пребывая в каком-то удивительном умиротворении. Ее совершенно не волновали двое оставшихся на улице мужчин. Она скинула туфли и, вынув из-под мышки букет, прошла в комнату, мимоходом отметив несколько крошечных зацепок на тонком шелке платья, оставленных толстыми розовыми шипами.
Комната постепенно превращалась в оранжерею. В единственной приличной вазе возвышался пышный, но уже увядающий букет, подаренный Логуновым, в двух трехлитровых банках из-под соленых огурцов стояли букеты Скрябина и Суровцева. Если завтра кто-нибудь решит подарить еще один букет, ставить его придется в ведро для мытья пола.
Может, купить завтра вазу? Лучше две, размышляла Женя, снимая с антресолей последнюю пустую трехлитровую банку. Мысли ее текли на удивление спокойно, никакого волнения, связанного с недавней сценой или провалившимся свиданием с Логуновым, она отчего-то не испытывала. Скорее некое самодовольство и глубочайшее моральное удовлетворение.
«Но каков оказался Платон? Как он бойко Логунова отбрил! – расставляя в банке цветы, вспоминала Женя. – Кем он там работает? – Она постаралась вспомнить и не смогла, а ведь ей говорили. – Но точно начальником. Тогда вполне логично предположить, что он умеет построить подчиненных. Не понятно только, почему у него в обыденной жизни такой вялый, скучный вид?»
А как здорово они мутузились?! Женя почувствовала, что постепенно оживает. Вероятно, ее недавнее равнодушие было просто следствием избытка эмоций, их было слишком много, и ее организм просто не мог решить, как проявить этот фейерверк, а потому взял разумную паузу.
Женя наконец-то поставила цветы в банку, банку на пол, а сама уселась в кресло лицом к букетам. Шикарно! А Суровцев еще говорил, что она никогда мужика себе не найдет! Вот, пожалуйста, сразу трое!
«Интересно, как Логунов отреагирует на сегодняшнее происшествие? – покачивая ножкой, подумала девушка. – Оскорбится? Заинтересуется? Решит, что подобные сцены – чрезмерная плата за общение со мной? Или постарается доказать свое превосходство над соперником? Конечно, он сам напросился. Наговорил Платону гадостей, влез, куда не надо. И вообще, что он себе возомнил? Подумаешь, поужинали несколько раз и на катере покатались! Это не дает ему право распоряжаться моей жизнью. Я свободная женщина и могу общаться с кем захочу и когда захочу, по своему собственному усмотрению!»
Женя перестала трясти ногой и расправила плечи. Они даже еще ни разу не переспали, а уже такие собственнические замашки! А может, она ему все же нравится? На ее лице вновь появилась самодовольная улыбка, а нога опять принялась раскачиваться в такт приятным мыслям.
Девушка снова и снова вспоминала сегодняшний вечер, смакуя различные подробности, и особенно его финальную часть, пока воспоминания не утратили всякий вкус, как жевательная резинка, которую жуют слишком долго. Тогда Женя разделась и нырнула под одеяло, поближе к задремавшему на подушке Корнишону.
Глава 19
– Женька, спишь, что ли? Звоню, звоню, тишина, словно все вымерли, – раздался из трубки бодрый голос Володи Скрябина.
– Я не сплю, я в душе была, – придерживая плечом трубку, она пыталась замотать волосы в одно полотенце, при этом не упустив другое, обмотанное вокруг тела. – Чего тебе? – не слишком любезно спросила Женя, не имея возможности справиться с поставленной задачей.
– А почему так грубо? – тут же надулся Володя. – Я, между прочим, звоню тебе рассказать, как прошел допрос Стрижелецкой, но если тебе не интересно, – словно готовясь повесить трубку, обиженно протянул он, – то…
– Да интересно мне, интересно, – все еще раздраженно, но уже более сдержанно проговорила журналистка. – Дай мне одну минуту, футболку на себя натянуть, и я с удовольствием тебя выслушаю.
Володя снисходительно усмехнулся, пять минут терпеливо ждал, пока Женька оденется и намотает на голову махровый тюрбан.
– Ну, готова услышать новость? – спросил он, услышав ее «алло».
– Да. Извини, пожалуйста. У меня сегодня с утра день не задался, – решила поплакаться ему девушка в качестве оправдания собственной недавней грубости. – Мне днем в Москву ехать, а тут кот с попугаем подрались, залезли в кухонный шкаф, два пакета с крупой разорвали и на пол высыпали, кастрюлю с остатками супа с плиты скинули, пришлось убирать. Если бы было время, придушила бы обоих! – в сердцах посетовала Женя, глядя на завешанную покрывалом клетку, куда посадила наказанного Сильвера. Корнишон отбывал наказание в туалете. – Не представляю, как их одних на два дня оставить.
– Отдай кому-нибудь на время, – предложил Володя.
– Очень они кому-то нужны, такие сокровища, – вздохнула безнадежно девушка. – Может, ты возьмешь? – вдруг оживилась она.
– Нет, нет, – испуганно заспешил отказаться адвокат. – Пусть дома посидят, вряд ли с ними за два дня что-то случится. Я тебе лучше про Стрижелецкую расскажу.
– Ну, давай.
– Сегодня утром следователь вызывал Викторию Дмитриевну, я присутствовал неофициально, – приступил к подробному отчету Володя.
– И… – поторопила его Женя, которой еще вещи надо было собрать до поезда.
– Держалась спокойно, уверенно. В салоне раз или два была. Даже названия не запомнила. Марину туда не записывала. В квартире Кольцова бывала, но ключей не имела. Никаких ссор между ними не было, наоборот, планировали пожениться, как только его развод будет оформлен. От Марины отношения с Кольцовым скрывала из жалости и человеколюбия. Кто убил Кольцова, понятия не имеет, – оттарабанил почувствовавший ее нетерпение адвокат.
– И все? – разочарованно протянула девушка.
– И все. Предъявить ей пока нечего. Мотивов нет, вот что паршиво, – грустно проговорил Володя. – Может, встретимся сегодня, подумаем, как Стрижелецкую прижать, можем в киношку сходить, или просто погуляем? Погода, конечно, паршивая, но что-нибудь придумаем.
– Володя, я в Моск-ву уез-жаю, – по слогам проговорила Женя, возвращая замечтавшегося адвоката с небес на землю. – Девушку лучше свою пригласи.
– Ах да. Точно. Нет у меня девушки, – разочарованно произнес Володя и вздохнул. – Ладно, удачи тебе и не задерживайся в Москве, а то я что-то скучать по тебе начал, привык, наверное?
– Ну, да. Наверное, – поддержала его шутку Женька и бросилась собираться.
– Мария Юрьевна, вы не волнуйтесь, смотрите в камеру, ведь главное не чтобы гладко получилось, а чтобы от души, от всего сердца, – успокаивающе поглаживая по спине пожилую женщину, объясняла Женя. – Почувствовав вашу боль, каждый зритель захочет помочь, поддержать вас. Ну, начали?
Женя с оператором разместились в скромной гостиной семьи Шерстневых и готовились начать съемку. Мария Юрьевна, крепко сжав в кулаке платочек, кивнула.
– Ирочке всего двадцать три было, когда у нее проблемы с почками начались. Совсем молоденькая, – тихим, взволнованным голосом проговорила Мария Юрьевна. – Состояние дочери быстро ухудшалось, сначала диализ назначали, потом сказали, пересадку надо делать. Нам сразу объяснили, что донора годами ждут и не всегда успевают дождаться. Что лучше, если кто-то из родственников станет добровольным донором.
– Кто вам это говорил? – строгим голосом из-за кадра спросила Женя.
– Врач, – взглянула на нее растерянно Мария Юрьевна. – Когда мы на консультации были, в НИИ.
– А вы фамилию врача помните? – спросила Женя, ободряюще кивая.
– Да. Дробышева, – снова опуская глаза на руки, ответила Мария Юрьевна, потом, тяжело вздохнув, нерешительно взглянула на Женю, снова на руки, а после вдруг заговорила злым, решительным голосом: – Это она нас уговаривала. Мол, не найдете донора, дочь потеряете. Несколько раз нас вызывала. Торопила, запугивала. А кого мы найти могли? Денег у нас нет, здоровья тоже, у меня гипертония, у мужа астма, да еще всяких болячек миллион. Оставалась только Галя. Дочка моя старшая. – Мария Юрьевна судорожно вдохнула, подняла лицо к потолку, но смогла с собой справиться. – Она тогда уже замужем была, дочка у них с мужем подрастала, Олеся. И она сама вызвалась. Олежка, муж ее тогдашний, сперва против был, а потом согласился. Анализы сделали, все подошло. Ирочка, бедняжка, с одной стороны, обрадовалась ужасно, с другой стороны, переживала, что сестра из-за нее инвалидом останется. Галя всего на пять лет старше Иришки была.
– А дальше? – мягко подтолкнула женщину Женя.
– Дальше операцию сделали. Только Ирочка умерла, а Галя на всю жизнь инвалидом осталась! – Вот тут нервы Марии Юрьевны сдали окончательно, и она, согнувшись пополам, уткнулась лицом в колени.
Мария Юрьевна плакала, оператор снимал. Наконец, Женя не выдержала, махнула ему рукой, чтобы заканчивал, и, подсев к Марии Юрьевне, обняла ее за плечи. Что сказать матери, пережившей такую трагедию, Женя не знала, а потому просто сидела и гладила ее сгорбленную спину. Минут через десять Мария Юрьевна немного успокоилась, смогла взять себя в руки, и съемка продолжилась.
– Что было дальше? – тихим, ласковым голосом спросила Женя, постаравшись выразить интонацией все свое сочувствие и понимание.
– Ирочку похоронили. Галя осталась инвалидом. Она плохо себя чувствовала, тяжело восстанавливалась после операции, а когда выздоровела, от нее Олег ушел. Сказал, что она сама во всем виновата, что он предупреждал. Что ему нужна жена, а не домашний лазарет. Олесе, правда, он помогает исправно, на каникулы ее забирает, в отпуск с собой берет. Она к другим бабушке с дедушкой часто в гости ездит. И новая жена Олега не возражает. Хорошая попалась женщина, Галю очень жалеет. – Мария Юрьевна снова заплакала, но на этот раз тихо и не пряча глаз. – Галеньке, правда, повезло, через пару лет встретила хорошего человека на работе. Любит он ее, заботится, поженились они. Но вот только деток у них нет и уже никогда не будет, а ему очень хочется. Он Гале ничего не говорит, но мы все видим, и дочка переживает. Ведь если бы Ирочка жива была, тогда ладно! А так? И Ирочки нет, и Галя, бедная… – Договорить она не смогла.