Окна. Спрятанные окна. Надо найти одно из этих таинственных спрятанных окон. И, скорее всего, где-то за этими стенами прячется и инопланетянин, улыбающийся во весь рот создатель миров.
Он знал, кто они такие. Он знал, чего они добиваются. Извращенная банда невероятно умных и могущественных старых пердунов.
Его гипотеза, да, теперь он ее вспомнил, его блестящая гипотеза заключалась в следующем: они строят миры и заселяют их жизнью, потому что кормятся страданием живых существ, которых и создали. Получают наслаждение, сравнимое с оргазмом. Блестящая гипотеза, не какая-то ерунда. Они создали нас, чтобы мы умирали, умирали десятками миллиардов на протяжении столетий, потому что наши смерти что-то им приносили, обеспечивали чем-то важным. Может, в момент смерти живого существа высвобождалась какая-то энергия, энергия, недоступная восприятию человека, которую они использовали для того, чтобы приводить в движение свои космические корабли или тостеры, а может, впитывали сами, чтобы обеспечить себе вечную жизнь. Или, будучи настоящими утилитариями, следуя во всех своих начинаниях законам биоэтики, создали нас с тем, чтобы мы приносили им пользу, от момента рождения до самой смерти, и чтоб ничего не пропадало.
До этого ты не додумался, Фрэнсис Крик. До этого не додумался ни один из нобелевских лауреатов. Академический мир наградил бы его не только жалкой Нобелевской премией, но и всеми остальными, если бы он смог представить доказательства своей гипотезы.
Чтобы найти подтверждения собственной правоты, Престон и провел последние четыре с половиной года, колеся по стране, от одного места, где видели НЛО, к другому, встречаясь с теми, кого похищали инопланетяне, от захолустья Арканзаса до Сиэтла, бывая и в пустынных горах, и на густонаселенных равнинах, стремясь подняться на левитационном луче и вынести свою гипотезу на суд невероятно умных создателей миров в широких штанах с нагрудниками и в соломенных шляпах. Поэтому он и приехал в Нанз-Лейк, только для того, чтобы разочароваться вновь, только для того, чтобы искать окно, плюя себе на колени.
Плевать себе на колени? Какая мерзость. Осталось только напустить в штаны. Возможно, он уже и напустил.
Однако, несмотря на всю его брезгливость, так оно и было: он сидел в каком-то углу этого странного места и набирал в рот черную мокроту и отхаркивал ее себе на колени. Он также оглашал свою гипотезу. Униженный тем, что кричит, словно уличный пьяница, он тем не менее не мог заставить себя замолчать, потому что, в конце концов, глубокий анализ явления и его философское осмысление и составляли суть его работы. Этим он всегда занимался. Такой была его профессия. Аналитик, мыслитель, убийца. Стесняться он мог лишь одного: разговаривал сам с собой… но внезапно понял, что он, в конце концов, не один.
Слушатель нашелся.
Серый дым внезапно рассеялся, воздух разом стал чистым, и в этой чистоте возникло необыкновенное существо. Размерами с Руку, но не Рука. Такого существа Престон не мог себе и представить. Из семейства кошачьих, но не кошка. Из семейства собачьих, но не собака. Покрытое густой белой шерстью, блестящей, будто мех горностая, но шерсть эта чем-то напоминала перья… да, что-то в этом белом покрове было и от шерсти, и от перьев. На него смотрели круглые золотистые глаза, большие, как плошки, ясные и светящиеся, которые, несмотря на их красоту, повергли Престона в ужас, хотя он и понимал, что незнакомец не собирается причинять ему зла.
Когда существо заговорило, Престон не удивился, хотя сам голос, мелодичный, словно у мальчика в Венском хоре, поразил. Должно быть, существо слушало его болтовню, потому что задало вопрос:
– У вашей гипотезы есть один минус. Если невероятно умные и могущественные инопланетяне создали этот мир и все живое, что на нем есть… кто создал инопланетян?
Ответ ускользал от Престона, он сумел разлепить губы лишь для того, чтобы в очередной раз отхаркнуть черную мокроту.
Серый дым вновь заклубился вокруг него, незнакомец растворился в нем, исчез, блеснув напоследок желтыми глазами, единожды оглянувшись.
Престона охватило невыносимое чувство утраты.
Разумеется, это существо – фантом, рожденный его воображением, причины тому – потеря крови и интоксикация организма. Фантомы говорили редко. Этот говорил, пусть Престон уже и не помнил, что именно он сказал.
Огонь тускнел в пелене дыма, который из серого становился черным. Наверное, слишком много трубок с опиумом курились одновременно.
Из дальнего угла донеслось: ба-а-а-ах! Звук повторился: ба-а-а-ах! Раздался в третий раз: ба-а-а-ах! Словно какой-то великан медленно хряпал об стол костяшками домино. Зловещие звуки.
Он чувствовал приближающуюся смерть. Волна воздуха. Внезапная тьма, абсолютная. И уже никакого воздуха, только сажа, забивающая легкие.
Престон Мэддок закричал в черную подушку, закричал в ужасе, осознав, что пришел его час выделить толику энергии для звездолета инопланетных создателей миров.
Ба-а-а-а-а-ах…
Идущий последним в заднюю часть дома, навстречу огню, которого раньше там не было, Ной озабоченно оглянулся, посмотрел туда, где почерневшие страницы журналов летали, как скаты, где стайки неонов-искорок тыкались в стены, увидел, как черное цунами решительно двинулось по лабиринту, и закричал, точно так же, как кричал много лет тому назад, когда тетя Лили подстрелила его.
Ба-а-а-а-а-ах…
Стены лабиринта рушились, пачки газет, журналов, прочий мусор вываливался из стен, вызывая дальнейшие разрушения.
Ба-а-а-а-а-ах…
Пол задрожал от третьего удара, на какое-то время последнего, но цунами приближалось, волна дыма, такого густого, что он скрыл огонь, который распространялся следом.
– Вниз! – закричал Ной.
Дым они обогнать не могли. Оставалось только упасть на пол, вдавиться лицами в истертые половицы, в надежде, что под черным облаком останется хотя бы тонкий, в дюйм толщиной, слой пригодного для дыхания воздуха.
Здесь, сейчас. О боже. Темнота такая же глубокая, как в пещерах или гробницах. И действительно, только тонюсенький слой вонючего воздуха у самого пола. Становящийся все менее тонким и более вонючим. Потом воздуха не стало вовсе, а потом…
Черное облако смилостивилось, вдруг отступилось от них, и они оказались на крохотном пятачке, где воздух пах, как в утреннем лесу, без малейшей примеси гари. Черный дым продолжал клубиться вокруг них, над ними, пролетал мимо, но не мог накрыть их, они словно попали в глаз тайфуна.
И прямо на них из черноты вышло существо такой завораживающей красоты, что Ной упал бы на колени, если б уже не лежал на полу. Ослепительно-белое, как снег в горах, существо словно и не замечало грязи, по которой шло, а сажа не марала его белизны. Огромные блестящие золотистые глаза, которые вроде должны были повергнуть Ноя в ужас, потому что ничего подобного видеть ему не доводилось, наоборот, успокаивали и подбадривали, вызывали чувство умиротворенности. Он сразу понял, что незнакомец увидел его таким, каким не видел никто, заглянул в самые тайные глубины сердца и не отшатнулся от найденного там. Не ужас, не страх испытывал Ной, а благоговейный трепет. Его охватила радость, какой он не знал много лет, он вдруг понял, что жизнь для него не закончена, а только начинается.
Медленно поднимаясь, он посмотрел на Кэсс… Микки… Лайлани. И увидел, что они охвачены теми же чувствами, что и он. Волшебным был этот момент, и когда Ной услышал хлопанье крыльев, то были его крылья, крылья небывалого душевного подъема.
Удивительное существо приблизилось к ним, как леопард, но встало на задние лапы, как человек, оказавшись чуть выше Лайлани, с которой и заговорило, невероятно, голосом мальчика. Пожалуй, даже не мальчика вообще, а Кертиса Хэммонда.
– Ты по-прежнему лучишься, Лайлани Клонк.
– Ты тоже, – ответила девочка.
– Тебя нельзя сломить.
– Я пришла в этот мир сломленной.
– Только не сердцем.
Слезы выступили на глазах девочки, и Ной вместе с Микки и Кэсс придвинулись к ней. Он не знал, что здесь происходит, не понимал, как это волшебное существо может говорить голосом Кертиса Хэммонда, но отчаяние, которое уже давно не отпускало его, исчезло, и отпала нужда понимать что-либо еще, потому что мир для него изменился, окончательно и бесповоротно. Он коснулся плеча Лайлани, Кэсс коснулась его руки, Микки взяла руку девочки в свою.
Золотистые глаза обежали всех, прежде чем вернуться к Лайлани.
– Только не сердцем. Страдания не могут сломить тебя. Зло не может изменить. Ты рождена для великих дел, Лайлани Клонк, великих и удивительных. И будь уверена, я не мелю чушь.
Лайлани рассмеялась сквозь слезы. Отвернулась от своего спасителя, словно смутившись от слов, только что сказанных им, оглядела черный дым, клубящийся над защитным куполом.
– Эй, звездный мальчик, ловко ты разобрался с дымом.
– Дым – всего лишь частицы материи. На микроуровне, где сила воли побеждает, я могу передвинуть некоторые частички с того места, где они находятся, туда, где мне хочется их видеть. А молекул в дыме куда меньше, чем в штыре врезного замка. Это простой фокус. Да и вообще, я владею только тремя фокусами, и все они очень простые, зато полезные.
– Ты у нас лучше Бэтмена, – похвалила его Лайлани.
Улыбка у существа оказалась такой же лучезарной, как глаза.
– Ну, спасибо. Но фокус этот отнимает энергию, на ее восстановление потребуется много сосисок, так что нам лучше уйти отсюда.
Сквозь дым и огонь, под защитным куполом, они шли, ориентируясь на кровавые отметины, оставленные Ноем.
Пересекающиеся коридоры, кухня, заднее крыльцо, заваленное пустыми бутылками…
И наконец они увидели серое небо. Дождь все лил, но не такой сильный, как в тот момент, когда они входили в дом. Никогда раньше Ной так не радовался дождю: чистому, свежему, бодрящему.
Полли ждала во дворе, держа в руках мокрые одежду и кроссовки Кертиса. Сама промокшая до нитки, заляпанная грязью, она улыбалась, словно блаженная, не замечая дождя.