Так что не удивительно, например, что, когда домашние компьютеры стали доступны для народа, меня пригласили их рекламировать. В то время я был одним из очень немногих, кто имел практические знания о компьютерах, проработав с фанерной и картонной бутафорией на «Энтерпрайз» три сезона. «Зачем покупать только видеоигру у „Atari“? — спрашивал я в, возможно, самой первой рекламе компьютеров. — Лучше купите замечательный компьютер восьмидесятых всего за триста долларов. Commodore Vic-20. В отличие от игровых приставок, у него есть настоящая компьютерная клавиатура. С „Коммодором Вик-20“ вся семья сможет учиться работе с компьютером на дому — а также играть в игры! Всего за три сотни долларов — чудесный компьютер восьмидесятых. „Коммодор Вик-20“!»
А если по-честному, то я вообще не разбирался в компьютерах. Я видел огромные ЭВМ в NASA, но, конечно, никогда не пользовался компьютером дома. Я даже не знал, как его включать. Это было задолго до того, как появился Интернет, и компьютерами тогда в основном были величавые калькуляторы да текстовые процессоры. Большинство людей использовало компьютеры для видеоигр, таких как «понг». Хотя по закону любой, кто рекламирует какой-либо продукт, предполагается, должен иметь некоторый опыт его использования. Поэтому мне домой из «Коммодора» прислали два «Вика-20», и они так и стояли нетронутыми в коробках. Мой юрист настоял, чтобы я их вынул из коробок и подключил, чтобы никто не мог сказать, что я даже не знаю, как их подключать. Вот это и были все мои знания о компьютерах: я знал, как их подключать.
Телевизионные шоу и документальные фильмы, в которых я был ведущим или рассказывал за кадром, буквально охватывали собой начало мира и простирались до края вселенной. Тут были и сериалы «Тайны глубин» (Secrets of the Deep) и «Мир морских глубин» (Inner Space) — оба об исследовании жизни в глубинах океанов, и специальная передача «Космическая эра» (Space Age), в которой были показаны все виды футуристических устройств, таких как домашний лазер и невероятная — для 1973 года — электрическая печатная машинка за девятнадцать тысяч долларов. В 1976 году я был ведущим в вышедшем на экраны кинотеатров документальном фильме «Тайны богов» (Mysteries of the Gods), основанном на бестселлере Эриха фон Дэникена «Колесницы богов», в котором говорится о пришельцах-инопланетянах, посетивших Землю миллионы лет назад и повлиявших на цивилизацию майя. А «Вселенная» (Universe) — короткометражный анимационный документальный фильм, спонсированный NASA, в котором исследуется вселенная от субатомных частиц до глубокого космоса, начиная аж с теории Большого взрыва, — была номинирована на «Оскар» как Лучший короткометражный документальный фильм. Хотя мы и не выиграли. «Волшебная планета» (The Magic Planet), в которой я был рассказчиком в 1983 году, являла собой ранние представления о том, как изменения погодных условий могут повлиять на хрупкую экологию планеты.
Я стал экспертом в индустрии развлечений в области науки и космоса. Я стал авторитетом. Но программой, в которой я был задействован по полной, был десятичасовой минисериал из пяти частей, снятый для телеканала TBS Теда Тёрнера, под названием «Голос планеты» (Voice of the Planet). Это был необычный формат; я играл вымышленного автора, Уильяма Хоупа Плантера, общающегося с духами Земли через установленный в буддийском монастыре в Гималаях компьютер. Духи предостерегали о чрезвычайных проблемах, поджидающих нашу планету в будущем, начиная с перенаселения и заканчивая нехваткой воды.
Я согласился принять участие в сериале, когда продюсер Майкл Тобиас сказал мне: «Денег здесь почти нет, а твоего времени займет очень много, и для этого нам потребуется объехать вокруг света».
Объехать вокруг света? Несколько недель спустя мы с Марси оказались в монастыре Тенгбоче в Непале, с видом на Эверест. Буддисты считают, что Гималаи — центр их духовного мира, и зона слияния тех гор расположена как раз в этой долине. В команде из пяти человек мы добрались туда пешком и расположились лагерем под небольшим навесом как раз рядом с сортиром.
Это место поистине вызывало трепет. Монастырь находится на площадке приблизительно на высоте пятнадцать тысяч футов над уровнем моря; там нет ни птиц, ни животных, совсем мало растительности. Только необыкновенные снежные горные вершины, врезающиеся в ярко-синее небо. Ни единого звука, кроме свистящего по долине ветра да сладкозвучного пения живущих там пятидесяти монахов; омммммм — звук вселенной исчезает в безмолвии долины. Это место совершенно не походило ни на одно другое из тех, где мне удалось побывать в жизни.
Много лет назад, когда я был подростком-вожатым в лагере B’nai Brith, я по ночам выползал из своей постели и смотрел в небо. Оно было блестящим от звезд, и я глядел на эти звезды, и меня поражало ошеломительным чувством ничтожности. И внезапно я понял, что во всей вселенной я — меньше любой из величин, в которой только можно измерить; меньше молекул, атомов, кварков, меньше, чем я только могу себе представить. Я продолжал смотреть вверх — и свалился назад.
Ощущение желания соединиться со вселенной не покидало меня с той ночи. Я стремился к нему, искал. Несколько раз в жизни у меня были так называемые Дзен-моменты — когда во время верховой езды я чувствовал совершенную гармонию с лошадью, когда занимался любовью или мысленно подготавливался пустить стрелу — но я никогда не ощущал себя слившимся со вселенной. Я никогда не испытывал того мистического чувства, о котором читал. И если мне и суждено будет когда-нибудь его испытать, то это должно случиться именно в этом монастыре, решил я.
В первую же ночь я, завернутый в спальный мешок, вышел на морозный воздух. Уселся, уставился на миллиарды звезд ночного неба и начал ждать, когда же духи этой долины придут ко мне. И я ждал. Ничего не произошло. В итоге я замерз и вернулся в жилище. Возможно, духи придут следующей ночью. Во вторую ночь я тоже вышел — и в третью, и в четвертую — смотрел в темноту, ожидая момент, Которого. Так. Ждал. В последнюю нашу ночь я опять сидел снаружи. Прождал час, и внезапно меня будто ударило. Ничего! Абсолютно ничего! Я понял, что ничего не произойдет. Возможно, я отморожу себе на ногах пальцы, но больше — ничего. И я ушел обратно.
А чуть позднее, когда я уже лежал в своем теплом спальном мешке, до меня дошло, почему я оказался в этой долине. И это открытие никогда не покидало меня. Я был там для того, чтобы понять, что мне не нужно сидеть ночью на морозе в монастыре в Гималаях у подножья Эвереста, чтобы разглядеть и оценить нечто удивительное, что есть в каждом предмете. И это со мной всё время, где бы я ни находился — даже на автостраде Сан-Диего. Это в нас самих, в наших руках, во всём. Всего-то лишь нужно остановиться и пристально рассмотреть ту или иную вещь, чем бы она ни являлась, и позволить себе изумиться ее существованием, и тогда ты окажешься на пороге того чувства Дзен-единения со вселенной.
Ради «Голоса планеты» мы объехали весь свет. В бюджете не было средств на каскадеров, и, стало быть, я взял на себя некоторые рисковые трюки, спустя время оглядываясь на которые я только диву даюсь. Я взбирался вверх по льду во французских Альпах. Меня высаживали с вертолета на плато горы Монблан. А когда Майкл Тобиас попросил меня вскарабкаться по вертикальной каменной стене, единственное, что я попросил его, это снять всё за один дубль — хотя как только меня должным образом прикрепили к страховке, я согласился сделать трюк несколько раз, чтобы получить правильный ракурс. Вполне вероятно, что зрители представляли себе Джима Кирка, взбирающегося на стену, — но если бы я сорвался, то переломал бы каждую косточку тела Билла Шатнера. Хотя при всём этом одна мысль прочно сидела в моем мозгу: звезда не получает травм! Звезда не получает травм!
Отклики на шоу были весьма скромными, но я очень им гордился. Однажды я сказал, что это была та программа, которую я бы с гордостью передал своим внукам. Да-да, но, что было более важным, я бы передал тем внукам всю любовь и признательность к Земле, что приобрел, работая над этим фильмом. Для меня это было прозрением. Внезапно меня стало волновать то, как мы используем Землю — совершенно безрассудно до недавнего времени. Я стал убежденным защитником окружающей среды и с тех пор делаю всё возможное, чтобы мне не было стыдно за собственное пользование нашими ресурсами — хотя, по правде говоря, время от времени я не могу поставить себя выше того, чтобы не попользоваться толикой нефтяных запасов нашей матушки Природы.
Мой статус главного телеведущего научно-технических шоу был закреплен, когда в 1978 году меня пригласили провести первую телевизионную церемонию награждений в научно-фантастическом кино (Science-Fiction Movie Awards). Это была обычная церемония награждений, не сильно отличающаяся от кучи других подобных шоу, показываемых каждый год и тут же забываемых. И так бы случилось и на этот раз, не скажи я тогда те роковые слова продюсеру Арнольду Шапиро: «А что, если я спою кое-что?»
Вот так родилась легенда. Легенда, которая, как мне кажется, будет жить в истории телевидения долгие-долгие годы. Потому что это было именно то шоу, в котором я исполнил свою незабываемую версию песни Элтона Джона и Берни Топина «Rocket Man».
Тогда о моем пении сказали, что это было очень смело. Но начиная с альбома The Transformed Man я пытался сделать акцент на поэтичности самого текста, исполняя его более драматично, чем просто пение под какую-нибудь мелодию, как это делают все остальные, все эти Синатры и Стрейзанды мира. Более того, в то время я как раз гастролировал с сольными выступлениями, театрально читая со сцены выдержки из произведений великой научно-фантастической литературы под аккомпанемент целого филармонического оркестра. Например, я мог прочитать выдержки из романа Артура Ч. Кларка, в то время как оркестр исполнял «Жар-птицу» Стравинского. Эти выступления имели невероятный успех — в «Голливуд Боул» мы собрали восемнадцать тысяч зрителей, а на «Стадионе Анахайм» зрителей было двадцать восемь тысяч.