— Ты чего, дядь Паша? Так, что ли?
— Чего — так? — не понял Сомов. Следя за медленно мерящим его ошалелым взглядом, тоже посмотрел на себя и ахнул. В кальсонах, босой…
— Дядя Паша… — подозрительно выговорил Вася.
Зыркнув на пустой двор, Сомов полез обратно.
— Нормальный, нормальный… Ну, портки забыл. У тебя не бывает разве?
Кое‑как оделся, привычно обхлопал карманы брюк. («Надо же, — удивился, — не забылось, а уж сколько не курю!»), даже молодцевато пригладил остатки волос и, придерживаемый Васей, вылез наружу. Шумно, не экономя лёгкие, перевёл дыхание и тут, сделав шаг, обнаружил, что забыл палку.
— Лестницу убрать? — спросил Вася шепотом.
Сомов обласкал его взглядом.
— Потом, Васютка. Сперва ты полезешь туда…
— Куда? — испуганно выронил сосед.
Сомов кивнул на окно.
— Туда, — мягко повторил он. — За палочкой. У окна стоит.
Вася наотрез отказался лезть в чужую квартиру, но Сомов похлопал его по плечу, улыбнулся, и Вася, кряхтя, стал подыматься. Потом потащил лестницу на место, предупреждённый, что в случае появления Любы — ни гугу. Сомов тем временем быстренько проковылял через залитый солнцем двор, выметенный и по–утреннему политый.
Вася вернулся, недовольно сопя. Не нравилось ему все это.
— Всю дорогу, дядя Паша, выдумываешь что‑то.
— Та–ак, так–так, — с хитрецой похвалил Сомов. — Отчитывать учишься? Правильно, скоро пригодится.
А сам прикидывал, как о деньгах заговорить. Васька не скупой, даст, если есть, но вдруг, почуяв неладное, заартачится? Тогда придётся ехать в парк и разживаться там, как и задумывал первоначально.
— Ты не забыл, кто учил тебя змея делать? — так хитроумно, издалека начал Сомов.
— Вы, — насторожённо признал Вася — заподозрил-таки подвох.
— Правильно, — согласился Сомов. — Так что ты мой должник, Васютка. Выручай дядю Пашу. — Вася хмурился и молчал. Какую ещё шутку выкинет этот ходячий мертвец? — Червонец мне надо, Вася. До шестого.
С облегчением разгладилось круглое лицо.
— А я уж думал, на крышу лезть заставите. С парашютом прыгать.
— С парашютом после, — сказал Сомов. — В октябре этак. А может, и раньше.
Вася опять нахмурился.
— Что — в октябре?
— С парашютом сигану. Как раз готовлюсь сейчас. Форму отрабатываю. — Но Вася не понимал, и хорошо, что не понимал, иначе Сомов разве б заговорил об этом? — Так что, десятку дашь до шестого?
— Погляжу. Десятки не будет, кажись. А может, и будет. Погляжу. — Он пошёл было, но остановился. — А тётя Люба ничего?
Сомов принуждённо засмеялся.
— Ты тёти Любы не знаешь? Тётя Люба делает то, что скажет ей дядя Паша. Ступай.
Вася вынес ему восемь рублей.
— Жены нет, дядя Паша…
— Ничего, — остановил Сомов его оправдания. — И это хлеб. Сделай только ещё одно доброе дело для дяди Паши. Выгляни за ворота — не видать супруги?
Вася тяжко вздохнул, но подчинился. Да и как не подчиниться дяде Паше Сомову! Поглядев по сторонам, сделал знак: можно. Сомов вышел на улицу.
— И куда вы теперь? — неодобрительно спросил Вася.
Сомов приложил палец к губам.
— Тайна!
Мгновение колебался, в какую сторону пойти, чтобы ненароком не столкнуться с женой. Направо двинулся — от булочной, но на всякий случай зорко вглядывался вперёд. И недаром. Издали приметив широкую приземистую фигуру, успел юркнуть в подъезд. Зашёл поглубже и здесь ждал, привалившись к стене, когда прошествует мимо. В прохладном сумраке дышалось легко, глаза отдыхали. Заранее улыбался своим кривым ртом, рисуя в воображении, как она отпирает дверь, входит, а его нет. В окно выпрыгнул… Возвращается сын, подкатывает на своих ворованных «Жигулях» Кубасов, и все в растерянности: как мог он махнуть с такой высоты? Едва ведь ноги таскает, в чем только душа держится? Сомов захихикал.
— Я вам покажу душу! — Он чувствовал, как блестят в полумраке его глаза.
С унылым, мёртвым лицом прошла, не подозревая ничего, Люба. В авоське — батон, свёртки какие‑то. «Завтрак мужу несёт». И Сомов подмигнул сам себе. Выждав ещё минуту, на цыпочках выбрался из подъезда. Ярко светило солнце. Он был на свободе.
Такси поймал быстро, но шофер — незнакомый. А машина новая. И сразу вспомнился Сомову вчерашний разговор с Егоркой Алафьевым…
— Куда прикажете? — Весело и по–свойски. Не понравился Сомову этот тон.
— «Детский мир». Сначала — «Детский мир»…
Едва выговорить успел, как машина тронулась.
«Сапатов», — прочёл Сомов на шоферской табличке.
Потом перевёл взгляд на спидометр, всмотрелся. И тридцати тысяч не накрутил — этого года машина. Выходит, прав Егорка: не ветеранам достаются новые автомобили, как это раньше было и надо бы по справедливости, а вот таким. Исподволь наблюдал за ним Сомов. Ведёт мастерски, ничего не скажешь, но ведь и трёх лет не работает («если даже сразу после меня пришёл»), Миша же Старовайтов отфурычил десять, а катается на тарантасе. Растроганно вспомнил, как вчера на перекрёстке Миша дважды бибикнул ему. Этот разве выкинул бы такое!
— Вам в самый «Детский мир»?
— В самый, — сказал Сомов.
— Ничего не выйдет.
— Почему?
— Потому что не выйдет. — Играючи, тремя пальцами, переключил скорость. — В десять ноль–ноль открывается. Время московское.
Сомов посмотрел на часы. Было только половина десятого.
— Ничего, подождём.
Шофер опять переключил скорость.
— Такси не ждёт, дорогой товарищ. Такси — общественный вид транспорта. Пока оно будет ждать вас, кто-то другой опоздает на поезд. — И повернувшись, обнажил металлические зубы.
Незаметно на табличку глянул Сомов.
— У меня к вам вопрос, товарищ Сапатов.
Сапатов усмехнулся, тоже на табличку посмотрел.
— Вопрос такой. Вы давно работаете в парке?
Шофер думал. Ничего себе вопросики задаёт пассажир.
— Моя фамилия Сомов… Павел Филиппович Сомов.
Водитель посмотрел на него с весёлым недоумением.
— Очень приятно.
Кровь прихлынула к лицу Сомова. За идиота принял! Или решил, навязываюсь в знакомые. Но отступать было поздно.
— Я проработал в парке двадцать лет. Почти двадцать, — честно поправился он.
Сапатов сбросил газ, хотя впереди горел зелёный. Но рассчитал точно: до перекрёстка оставалось метров сто, когда вспыхнул жёлтый. «А ведёт хорошо», — опять мысленно отметил Сомов, с удивлением и неудовольствием.
Остановились. Не опуская с баранки рук, шофер несколько секунд снисходительно, с улыбочкой, изучал его.
— Коллеги, значит?
— Последние годы я работал диспетчером, — сдержанно объяснил Сомов. — Не разрешали за рулём… Но это неважно. Меня вот что интересует. Каким образом вы получили машину? — И сразу понял: не то, не так надо было, не в лоб, но сказанного не воротишь.
Сапатов поднял брови.
— То есть?
— Я спрашиваю, каким образом вы получили новую машину, проработав в парке меньше трёх лет?
— Почему — меньше?
— Потому что меньше, — отрезал Сомов. Дыхание сбилось, и он вынужден был сделать паузу. — Другие десять лет за баранкой, а на старых драндулетах ездят.
Сапатов прищёлкнул языком.
— Хорошая машина любит хорошего водителя. — Они тронулись.
— В парке много хороших водителей. Но они на старых ездят. Почему?
— Ну, это вы у них спросите.
— Спрашивал.
Сапатов осклабился.
— И что же они вам ответили?
— Перестаньте скалить зубы, — тихо, грозно приказал Сомов, и тут Сапатов впервые глянул на него без шутовства.
Сбавил скорость, и к перекрёстку подкатили тютелька в тютельку, под зелёный свет.
— Между прочим, я ведь тоже двадцать лет в системе треста. Только вы в таксомоторном, а я в автобусном. На «ЗИЛ-127» ездил. С Ударцевым работал. Потом — у Бугоркова, у Шомина. Бугоркова знаете? Александра Потаповича? Теперь у нас, диспетчером. Сегодня дежурит как раз.
Это «у нас» покоробило Сомора.
— Не знаю я Бугоркова.
— Шустрый старик! Был директором, а теперь в диспетчера подался. Бодрячок!
Ещё о чем‑то разглагольствовал — уже без покровительственной нотки, как равный с равным, но Сомов не слушал.
— Подождите меня здесь, — сказал он, когда остановились у «Детского мира».
Сапатов услужливо распахнул дверцу.
— А считалочку мы, пожалуй, выключим. — И щелкнул рукояткой.
Сомов, топчась, повернулся лицом к нему.
— Включите счётчик.
Шофер разнузданно улыбался.
— Зачем? Идите и спокойно покупайте что надо. А то тут, знаете, накрутит сколько. Вон народу‑то! — он кивнул на толпу, что осаждала закрытые ещё двери. — Канун учебного года.
— Включите счётчик, — тихо, внятно повторил Сомов.
Сапатов поморщился.
— Бросьте мелочиться, коллега! Кстати, я все равно завтракать буду. Раньше чем через полчаса…
— Сейчас же включите, — перебил Сомов своим слабым, теряющим дыхание голосом, и Сапатов подчинился.
Толпа на глазах разбухала. Мамы, бабушки, деды… Говорили о школьных формах и учебниках, о тетрадях, о неведомой Сомову новой программе. Седой крепкий старик дотошливо выяснял, что больше подходит для девочки — портфель или ранец.
— Разумеется, ранец! И удобно, и врачи советуют.
Старик движением мохнатых бровей выразил сомнение.
— Девочка с ранцем…
На добрый десяток лет был он старше Сомова. Тот глядел на него, и так тоскливо–тоскливо сжималось в груди у него. Зависть ли то была, обида ли, что ему, Сомову, никогда не познать этих забот… Но ведь он тоже пришёл сюда не в бильярд играть — покупать подарок внучке. Деловито ощупал в кармане деньги…
Массивные двери наконец распахнулись, и толпа хлынула. Пихали друг друга, злобно переругивались. Седого старика подхватило и понесло, а он откидывал голову и что‑то возмущённо, часто говорил — рассерженный гусь. Сомов с улыбкой наблюдал поодаль. «Спешат — дорога каждая секунда. А у меня больше всех времени…»
Он подождал, пока освободится проход, и спокойно вошёл. Игрушками торговали в правом дальнем углу, в закутке. Заводную обезьянку демонстрировала продавщица. Ловко кувыркалась она на прилавке.