Он пересек двор, прошел несколько метров по тротуару, стояла непроглядная темень, прижав покрепче маску, он позвонил в дверь.
Мадам Бельмонт заставила себя ждать. Узнав Альбера, она молча отворила дверь. Следуя за ней, Альбер прошел по коридору в комнату, оконные ставни там были закрыты. Луиза спала глубоким сном на детской, слишком тесной для нее кроватке, поджав ноги. Альбер склонился над ней, во сне она была несказанно прекрасна. На полу, укрытый белой простыней, в темноте обретшей оттенок слоновой кости, лежал Эдуар, уставившись на Альбера широко распахнутыми глазами. Рядом стояла коробка с морфином. Альбер тотчас со знанием дела оценил, что ампул не слишком поубавилось.
Он улыбнулся, стремясь сбросить с себя тяжесть, надел маску лошади и протянул Эдуару руку.
Ближе к полуночи Эдуар уселся у окна рядом с Альбером, старательно разложив на коленях листы с эскизами памятников. Он разглядел лицо друга. Отметелили по полной программе.
Альбер сказал:
— Ладно, растолкуй мне все как следует. Эта твоя затея с памятниками, как ты все себе представляешь?
Пока Эдуар писал в новой разговорной тетради, Альбер перелистывал альбом с рисунками. Они всесторонне рассмотрели вопрос. В этом деле все было вполне разрешимо. Они не станут создавать подставное предприятие, достаточно счета в банке. Не нужно никакой конторы, просто почтовый ящик. Идея заключалась в том, чтобы выдать весьма привлекательное предложение, ограничив срок, собрать максимум авансов под набранные заказы… и тотчас укатить, прихватив кассу.
Оставалась лишь одна проблема — зато существенная: такое дело без денег не начнешь.
Эдуар не понимал, почему вопрос о необходимых средствах, который раньше приводил Альбера в бешенство, ныне выглядел несущественным препятствием. Вероятно, это было связано с состоянием Альбера, ушибами, с рассеченной бровью и фонарем под глазом… Эдуар подумал о свидании Альбера несколько дней назад, о разочаровании, постигшем его по возвращении; он воображал любовную историю, страдания. Он гадал, не принял ли Альбер свое решение под воздействием вспышки гнева? Вдруг он передумает на следующий день или через день? Но выбора у Эдуара не было, если он хотел броситься в эту авантюру (и бог знает, как ему этого хотелось!), то следует действовать так, будто решение товарища было обдуманным. И скрестить пальцы.
Во время разговора Альбер казался обычным, рациональным, он говорил вполне обдуманные вещи, разве что порой посреди фразы его вдруг с головы до ног сотрясала дрожь, и, хотя было не жарко, он страшно потел, особенно ладони. В такой момент в нем будто было два разных человека: один — дрожавший как заяц, ветеран, погребенный заживо, другой — рассудительный бывший бухгалтер, подбивающий счет.
Итак, чтобы вести дело, нужны деньги, как их раздобыть? Альбер долго глядел на голову лошади, та спокойно разглядывала его. В этом устремленном на него безмятежном благожелательном взгляде было поощрение.
Альбер встал.
— Думаю, что смогу найти деньги… — сказал он.
Он подошел к столу, неспешно освободил его. Сел, положив перед собой лист бумаги, чернила и ручку с пером, долго размышлял, а потом, вставив вверху слева свое имя и адрес, написал:
Уважаемый господин Перикур,
в тот вечер, когда вы меня пригласили к себе, вы были так добры, предложив мне место бухгалтера на одном из ваших предприятий. Если это предложение все еще в силе, знайте, я…
Март 1920
26
Анри Прадель, человек простой и прямолинейный, легко доказывал свою правоту, так как его грубость часто побивала разумные доводы собеседников. Так, он невольно считал Леона Жардена-Болье, который был ниже его ростом, заодно и менее умным. Что было явно неверно, но в то же время сам Леон развил в себе комплекс на этот счет, лишивший его уверенности, и Прадель всегда оставался в выигрыше. Превосходство было связано не только с ростом, но и с двумя другими причинами, причины звались Ивонна и Дениза; были они соответственно сестрой и супругой Леона и обе — любовницами Анри. Первая пребывала таковою более года, вторая стала за два дня до собственной свадьбы. Анри предпочел бы даже, чтоб это случилось накануне церемонии, а лучше — в то же утро, но обстоятельства этого не позволили; и без того результат был неплох. С того дня он охотно сообщал близким друзьям: «В семействе Жарден-Болье я не охватил только мать». Шутка имела успех, поскольку мать, мадам Жарден-Болье, была женщиной, малоспособной вызвать желание и исключительно добродетельной. Анри добавлял с присущей ему грубостью: «Первое объясняет второе».
В общем, в партнеры себе Анри выбрал двух людей, которых презирал, — полного идиота Фердинанда Морье и пребывавшего в ступоре из-за своих комплексов Леона Жардена-Болье.
До сих пор у него были развязаны руки и он все делал по-своему — быстро и результативно, а его «компаньоны» довольствовались тем, что получали дивиденды. Анри не посвящал их ни во что, это было его предприятие. Он уже преодолел столько препятствий, не ставя их в известность, так что теперь не было смысла все менять.
— Вот только, — сказал Леон Жарден-Болье, — в этот раз все более компрометирующе.
Анри бросил на него высокомерный взгляд. Когда он разговаривал с Леоном, он всегда умудрялся делать это стоя, чтобы заставить того поднять голову, словно разглядывая потолок.
Леон быстро заморгал. Он хотел сообщить важные вещи, но этот человек его пугал. Леон ненавидел его. Он страдал, когда узнал, что его сестра спит с Праделем, — однако разулыбался, как если бы был соучастником или даже сам подстроил это. Когда до него долетели первые слухи о Денизе, его жене, это было другое дело. Унижение вызвало у него желание умереть. Он женился на красивой женщине, потому что обладал состоянием, но никогда не строил иллюзий по поводу ее верности — в настоящем или в будущем, но то, что отвратительная новость оказалась связана именно с Праделем, было болезненней всего. Дениза всегда относилась к Леону пренебрежительно. Она злилась на него за то, что он добился своей цели, потому что имел необходимые для того средства. С начала их супружества она смотрела на него свысока. А он не стал противиться ее решению завести отдельную спальню и каждый вечер запирать дверь. Он не женился на мне, думала Дениза, он меня купил. Она не была жестокой, но надо ее понять, в то время в отношении к женщинам сквозило презрение.
Что до Леона, необходимость тесного общения с Анри по причине совместных дел ранила его чувство собственного достоинства. Как будто недостаточно злосчастных супружеских рогов! Он настолько затаил обиду на Праделя, что, если бы их баснословная затея с государственными структурами потерпела фиаско, он бы и пальцем не пошевелил — потери он бы пережил, — он даже с наслаждением дал бы компаньону утонуть. Но здесь дело не только в деньгах. Речь шла о его репутации. А слухи, которые доходили до него со всех сторон, были все более тревожные. Бросить Праделя значило потерпеть крах вместе с ним, ну уж нет! Говорили об осложнениях обиняком, никто не знал точно, о чем речь, но раз упоминают закон, то речь идет о его преступлении… Преступлении! Бывший однокурсник Леона, будучи вынужденным работать, занимал должность в префектуре.
— Дорогой мой, — сказал он обеспокоенно, — все это не слишком хорошо пахнет…
Что именно он имел в виду? Леону не удалось узнать, даже приятель из префектуры не знал. Или, что хуже, не хотел об этом говорить. Леон представил, что его вызывают в суд. Один из Жарден-Болье перед судьей! Эта мысль потрясла Леона. К тому же он ничего не сделал, совсем ничего! Но попробуй докажи…
— Компрометирующе… — спокойно повторил Анри. — Что же тут такого компрометирующего?
— Я-то понятия не имею. Это ты мне должен объяснить.
Анри поджал губы, мол, не знаю, о чем речь.
— Говорят о рапорте… — снова начал Леон.
— А-а! — воскликнул Анри. — Ты об этом? Это ерунда, все улажено. Недоразумение.
Леон этим не удовольствовался. Он продолжал настаивать:
— Судя по тому, что мне стало известно…
— Что? — прорычал Прадель. — Что тебе стало известно? Ну? Что?!
Внезапно с напускного простодушия он сорвался на резкий тон. Наблюдая за ним в последние недели, Леон вообразил себе кучу всего, потому что находил Праделя совершенно вымотанным и не мог избавиться от мысли, что тут не обошлось без Денизы. Но хотя у Анри были неприятности, усталый любовник все же счастливый любовник, а он оставался напряженным, еще более раздражительным, чем раньше, резким. Так эта внезапная вспышка ярости…
— Если все улажено, — отважился спросить Леон, — почему ты так злишься?
— Потому что меня достало, малыш Леон, достала обязанность давать тебе отчет, когда мне приходится все делать самому! Потому что вы с Фердинандом оба получаете свою прибыль, а кто тратит время на организацию, дает инструкции, следит за делом, считает… Ты?! Ха!
Смех был неприятным. Леон, подумав о последствиях, сделал вид, что не обратил внимания, и продолжал:
— Единственное, чего я хочу, — это помочь тебе, но именно ты отторгаешь помощь! Ты всегда отвечаешь, что ни в ком не нуждаешься.
Анри глубоко вздохнул. Что ответить? Фердинанд Морье — кретин, а Леон — бездарность, от него нечего ждать. По существу, если бы не его имя, связи, деньги — все эти не имеющие к нему самому отношения вещи, — кем бы был Леон? Рогоносцем, и все. Анри расстался с его женой два часа назад. Причем было это достаточно утомительно, каждый раз приходилось двумя руками отцеплять ее от себя, терпеть бесконечное кривлянье в момент прощания. Его и впрямь уже достала эта семейка.
— Леончик, все это слишком сложно для тебя. Сложно, но ничего серьезного. Успокойся.
Прадель хотел, чтобы это прозвучало успокаивающе, но его вид выдавал тревогу.
— Тем не менее в префектуре, — гнул свое Леон, — мне сказали, что…
— Что еще? Что там сказали, в префектуре?