– Хочешь выпить, или…
Помня, что она воздерживается от алкоголя, я качаю головой.
– Нет, спасибо. Ты?
– Я только что выпила «Ширли Темпл», и лучше бы мне больше ничего не пить, а то всю ночь не засну от избытка сахара.
Обычно я цепляюсь за подобную отговорку, чтобы предложить надежный способ сжечь лишний сахар, но я решаю придержать язык за зубами. Бекка – не случайная любовница, которую я пытаюсь затащить в постель, и я не хочу, чтобы мои слова показались ей грубыми или заставили почувствовать неловкость.
– Пройдемся? – предлагаю я свою руку, и Бекка принимает ее.
– Давай.
Следующий час я провожу с Беккой под руку, окунувшись в толпу и продвигаясь сквозь нее. В обязательном порядке я здороваюсь с владельцем команды и его супругой, беседую с некоторыми из крупнейших спонсоров лиги и со всеми, с кем тренер Додд просил поздороваться.
Бекка великолепна и мила, как и всегда. Никогда не задумывался об этом раньше, но это круто, что она знает команду почти так же хорошо, как я. Если бы на ее месте была сейчас другая девушка, ее взгляд уже остекленел бы от скуки.
Но Бекка стоит на другом конце комнаты, смеясь над чем-то, что сказала жена О’Мэлли, и я не сомневаюсь, что в этой толпе она сможет постоять за себя. В этом есть что-то бесспорно привлекательное. Я и раньше приводил девушек на подобные мероприятия. Они висли у меня на руке, будто боясь утонуть в этом море, а потом задолго до того, как я действительно мог это сделать, начинали умолять меня уйти. Я закругляю разговор с Грантом, капитаном команды, и иду к Бекке.
Она поднимает взгляд и улыбается при виде меня. Миссис О’Мэлли говорит что-то Бекке и просит ее извинить.
– Развлекаешься? – спрашиваю я тихо, когда мы остаемся вдвоем.
Она широко улыбается.
– Ага. Ты?
Я киваю.
– Да. Но я уже не прочь свалить. Хотел узнать, как ты…
– Идем, – говорит она, беря мою ладонь в свою мягкую ладошку, и мое сердце пропускает удар.
Твою мать.
Глава 8
Чего хочет оуэн
Бекка
– Готова? – Оуэн снова предлагает мне руку, его губы изгибаются в улыбке.
Харизма и шарм исходят от него ленивыми волнами, и ему никогда не приходится беспокоиться о том, вписывается ли он в окружение. Он привлекает людей, куда бы ни пошел, и все встречают его как старого знакомого.
Я – скорее одиночка по жизни, которой каким-то невероятным образом повезло подружиться с Элизой, а потом усыновить всю эту команду, включая мускулистых жеребцов-хоккеистов. Но все это не дается мне само собой, и потому сейчас я очень благодарна Оуэну. За все эти легкие ободряющие улыбки, которые он бросал в мою сторону, нежные взгляды, которыми одаривал с другой стороны зала. Так хорошо было находиться тут рядом с ним, чувствовать себя со всеми на равных. Ощущать себя кем-то умным, кого он уважает. Кем-то, с кем можно посмеяться. Два часа пролетели как-то незаметно, я даже расслабилась.
– Давай, – говорю я, беря его под руку.
Может, я и пережила наш совместный вечер, но нечто подсказывает мне, что дальше будет сложнее.
Вдвоем мы спускаемся по широким ступеням музея. Все фотографы и журналисты уже ушли, тут достаточно тихо, чтобы слышать, как цокают по камню мои каблуки, слышен даже звук нашего тихого дыхания.
Снаружи нас ждет лимузин.
Лимузин, мать вашу. Для нас.
Когда Оуэн спросил меня, не хочу ли я уйти немного раньше, я ожидала, что уеду отсюда так же, как и приехала, – на заднем сиденье «Убера». Но мой лучший друг, который в этом смокинге выглядит словно модель, предлагает мне место на заднем сиденье лимузина.
Это круто.
Как только Оуэн закрывает дверь, он называет водителю мой адрес, затем поднимает перегородку, чтобы мы могли побыть наедине. Не уверена, то ли это потому, что он хочет интимной обстановки, то ли из-за нежелания давать водителю возможности отрапортовать таблоидам о том, что голкипер «Ястребов» милуется с ассистентом владельца команды. Такова жизнь, когда ты бегаешь по льду в толпе профессиональных атлетов, и я стараюсь не зацикливаться на этом.
А в темном роскошном салоне легко не зацикливаться, ведь я окружена мужественным ароматом Оуэна и его громоздким присутствием. Меня охватывает нервозность, в основном потому, что я понятия не имею, что будет дальше.
– Как тебе Нью-Йорк? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь не смотреть на его губы.
Все то время, что его не было, я не могла не думать о том, как он поцеловал меня, как его теплое дыхание призрачно коснулось губ, от чего пальцы на ногах поджались. Меня не целовали так примерно целую вечность. Думаю, его губы способны не только сыпать скверными словами на катке.
И, признаться, мне интересно, что еще умеют эти губы. Для меня это определенно нечто новое, и я все еще пытаюсь привыкнуть.
– В Нью-Йорке все было схвачено, – говорит он, вытягивая ноги до тех пор, пока они не упираются в мое сиденье. – Это была чертовски приятная победа. Я еще долго буду вспоминать, как я блокировал Кристофа.
– Заслуженное удовольствие. Весь офис гудел об этом. Видел бы ты отдел маркетинга, они с ума сходили над гифкой, на которой ты взял эту шайбу.
Оуэн смеется, откидывая голову на спинку сиденья.
– О, так я теперь – герой гифки, а? Эпично, чтоб его.
– Не загордись. Ты и так уже слишком гордый. – Я сжимаю губы, пытаясь сдержать улыбку.
Уголок его губ приподнимается, когда он бросает на меня дьявольский взгляд.
– Да, мне говорили, что мне есть чем гордиться.
И он вскидывает бровь, глядя едва ли не с вызовом. Я разрываюсь между: «а» – растаять прямо на заднем сиденье лимузина; «бэ» – стукнуть его по голове. И подумываю над вариантом «цэ» – попытаться скрыть краску, разливающуюся по щекам, драматически закатив глаза.
Почему я вдруг смущаюсь рядом с ним? Раньше шутки на тему секса лишь раздражали меня.
– Прибереги грязные шутки для парней, придурок, – со смехом отвечаю я. Только я знаю, что он не шутит. У него впечатляющая репутация.
Когда мы добираемся до моего дома, я пытаюсь прочесть что-нибудь в его глазах, которые приобрели знойный, дымчато-голубой оттенок. Его глаза всегда меняли цвет в зависимости от настроения: ярко-голубые, когда он счастлив или возбужден, и почти серые, когда серьезен. Этот средний оттенок – редкость, и я надеюсь, это значит, что он хочет подняться ко мне.
Чувствуя легкую смелость, я думаю, что готова сделать следующий шаг на пути преодоления своих страхов. Если пойму, как именно его сделать и что он может повлечь за собой. А Оуэн в этом смокинге выглядит чертовски аппетитно.
– Хочешь присоединиться ко мне ненадолго? – спрашиваю я, надеясь, что он прочтет между строк, что именно я предлагаю. К счастью, мое размытое предложение получает желанный ответ.
– Если ты этого хочешь. – Улыбка трогает губы Оуэна, когда дверь открывается. – Мы оба выйдем здесь, – говорит он водителю, помогая мне выйти, затем достает из бумажника пятьдесят баксов и отдает водителю, прежде чем догнать меня на ступенях крыльца.
Войдя, я тут же скидываю туфли на каблуках и направляюсь прямо к холодильнику, чтобы взять пару бутылок воды. На этом торжестве на каждого гостя приходилось по крайней мере три официанта, предлагающих подносы с шампанским, но воду там найти было просто невозможно. И мне нужно смыть сахарную сладость выпитого напитка.
– Есть хочешь? – спрашиваю я, бросая Оуэну бутылку.
Он ловит ее и качает головой.
– Воды будет достаточно. Думаю, я съел достаточно… как они называются? Маленькие тосты с помидорчиками? – Он хмурится, пытаясь вспомнить название. Выглядит так, будто он решает самую трудную математическую задачу в мире. Это странно очаровательно.
– Брускетта? – спрашиваю я, давясь смехом.
Он щелкает пальцами.
– Бинго. Брускетта. Я съел, наверное, штук пятьдесят. Мне хватит.
Открыв крышку бутылки, Оуэн опустошает ее двумя огромными глотками, а затем бросает ее, словно трехочковый, в корзину для мусора. Неплохой бросок для человека, построившего карьеру на том, чтобы отражать броски, а не делать их.
– Впечатляет, – говорю я между маленькими глотками. – Вероятно, если ты однажды устанешь от хоккея, тебя ждет карьера баскетболиста.
Оуэн коротко смеется.
– Ага. Как будто я устану от хоккея.
Я закрываю бутылку и протестующе поднимаю палец.
– Или если ты однажды решишь, что перспектива получить сотрясение мозга тебя не привлекает.
Застонав, Оуэн присоединяется ко мне у стойки.
– Давай пропустим сегодня лекцию по технике безопасности, Бек. Я понял… я занимаюсь опасным видом спорта.
Я фыркаю. Типичный парень. Раздражается по пустякам.
– Ты знаешь, я люблю хоккей не меньше, чем ты. Но я могу наслаждаться чем-то, одновременно понимая, что это опасно.
Усмешка кривит его губы, когда одной рукой он обхватывает меня за талию, пока мои бедра не прижимаются к его бедру.
– Ты мне нравишься в этом платье, – бормочет он, заправляя мне за ухо выбившуюся прядь. – В равной степени приятно и опасно.
По спине с рекордной скоростью бегут мурашки. Неужели мой лучший друг только что флиртовал со мной? И понравилось ли мне это? Судя по тому, как сердце стучится о ребра, весьма.
Прежде чем я успеваю сформулировать связный ответ, Оуэн прижимает меня еще немного ближе. Губы мои размыкаются, пока я пялюсь на него, затерявшись в этих туманно-голубых глазах.
– Оуэн, – говорю я, но не успеваю вымолвить и слова, как он заставляет меня замолчать лучшим из известных ему способов: нежным, но требовательным поцелуем, от которого у меня кружится голова.
Рот у меня раскрывается сперва от шока, но так и остается открытым, чтобы принять его язык, который нежно поглаживает мой. Твою мать, целоваться с ним так же крышесносно, как мне запомнилось, если даже не лучше.
С его обилием энтузиазма и огромными габаритами я почти ожидаю, что Оуэн – из тех парней, которые рвутся к финишу. Но, судя по тому, как он целуется: с бесконечной нежностью и удивительно безмерной лаской, – мне, кажется, придется проверить на практике все, что, как я думала, знаю о нем.