— Да что вы… — Элла двигает баночку от себя, — заберите ради бога! Это вам! Если что помазать там… натрете или собьете… — заговорщицки шепчет. — Дело молодое.
Чувствую как лицо краской заливает. Стыд. Не пойму откуда она узнала… да и что было узнавать. Туплю глаза в ставший резко безвкусным чай. Тереблю чашку на керамическую ручку. Печенье поперек горла.
— Я слышала, что Илья Валентинович… а еще видела. Как он их! Молоток! Вдруг у него костяшки, мазь ты прибереги. Он врач, ему нужно руки беречь, — наклоняется и кладет мазь мне в карман. Улыбается со знающим, важным, участливым видом.
— Ссспасибо, — тихо шепчу, закрывая лицо большой кружкой с чаем.
Мы сегодня с Ильей Валентиновичем дежурим.
Рабочий день уже подошел к концу. И я просто валюсь с ног потому что старалась выполнить все в отделении. И с врачами и с медсестрами. Не присела ни на минуту.
На приеме с Тумановым как прилежная ученица выполняла все строго по протоколу. И быстрее спешила уйти после. Он же сверлил меня скептическим взглядом и вежливо держал дистанцию. Вот так то лучше.
Что было то было. Работаем и живем дальше.
— Ты сегодня забегай на дежурстве сюда. Бери и чай и сладости.
Я благодарю в стопятьсотый раз старшую медсестру и тащусь на пост. Проверяю карточки и листы. А когда смотрю на часы, понимаю, что до закрытия кафе остается каких-то тридцать минут и тороплюсь в ординаторскую. Хочу успеть купить ужин и завтрак.
— Я же тебе сказал, что смогу приехать только через два дня, не раньше, — Туманов усталым голосом беседует за ситцевой занавеской, ноги торчат на подлокотнике дивана. — У меня сегодня дежурство, завтра важное дело. — раздражается, я кожей чувствую его эмоции. — Да сколько тебе можно это говорить! Я не могу… — по слогам отвечает. Но тут же обрывается. Потому что дверца моего шкафчика скрипит на самом «неудобном» месте. Мое любопытство на равне со стыдом… как неудобно… и я не знаю чего во мне больше в этот момент! Да пофиг! Уже не скрываясь гремлю сумкой в тесном отделении вещевого шкафа.
Слышу как он поднимается с дивана, скрип кроксов по линолеуму…
Занавеска колышится… вижу боковым зрением темно пшеничную макушку.
— Ольга Валерьевна, ваши забеги на сегодня не все? Вы решили покорить соседнее отделение?
Плотно сомкнув губы терплю его болючий сарказм и сую сумку обратно в шкаф.
Чертово дежурство.
— Да, — отвечаю и смотрю как его брови вверх ползут.
Со стуком закрываю ящик и распихиваю по карманам телефон и карты.
— Да подожди ты, — перехватывает меня за руку у самой двери. Прислоняет меня к ней в развороте. Ловко так, умеючи. Опыт наверное у него огромный. Еденько так отмечаю про себя.
— Ты куда бежишь? Нормально ответь.
— Так как нам с вами сегодня дежурить, хочу к ужину купить что-то в кафе.
— А… оно закрывается, точно. Я забыл. Слушай, купи мне тоже что-то… А я пока организую место где нам поесть в тишине. Ок?
Недоуменно на него смотрю.
— Не смотри так, и… в общем ладно, беги, — наклоняется и целует меня в губы кратко, как ни в чем не бывало.
— Красиво тут, — кутаясь в тоненький плед на крыше нашего медцентра, смотрю на городские огни. Уже стемнело и в морозном воздухе пропали первые признаки наступающей весны.
Туманов привел меня сюда и усадил на заботливо принесенную подушку. Следил за тем как я ем сухую куриную котлету и овощной салат. Выбор в кафе к концу рабочего дня скуден. Сам так же давился такой же порцией еды. Погрели и на том спасибо.
— Красиво, — раздается совсем рядом, не заметила как подошел близко. На перилах по обе стороны от меня его руки упираются в деревянные поручни.
Громко дышит мне в макушку и шевелит волосы, заставляя мурашкам разбегаться без спросу по коже. Пахнет от него кофе и каким то вкусным парфюмом, так ему подходящим.
— Ляль… , — чувствую спиной что придвигается ко мне теснее. Опасно так. — Ляль, ты понимаешь… мне пиз.. очень неудобно и я не знаю какие слова подобрать за ту ночь. И …
— Ничего не нужно подбирать. Я не маленькая девочка.
— Дай мне сказать, хорошо? Ты такая вся понятливая, но дуешься. Бегаешь от меня… А я мудак вот такой и старый козел.
Ты всегда таким был, и четыре года назад был таким же. Ну а что? Он с надменным видом читал нам лекции. Потом поучал и щелкал по носу за нашу неуверенность и «плаванье» в знаниях и умениях. Отчитывал за дрожащие руки и отсутствие легкости и четкости.
— В смысле и четыре года назад?
Ой… я в слух сказала? Спохватываюсь в момент.
Разворачивает меня к себе лицом как куклу.
— Отойди от перил, — отодвигает меня от края и к себе утягивает, ближе к лавочке. — Почему ты сказал, что я четыре года назад был таким же? — смотрит внимательно на меня. Глаз не сводя и не моргая.
— Потому что ты таким был когда вел курс в медицинском.
Хмурится. Будто пытается вспомнить.
Глава 41. Розовые очки.
— Отойди от перил, — отодвигает меня от края и к себе утягивает, ближе к лавочке. — Почему ты сказала, что я четыре года назад был таким же? — смотрит внимательно на меня. Глаз не сводя и не моргая.
— Потому что ты таким был когда вел курс в медицинском.
Хмурится. Будто пытается вспомнить и на меня смотрит цепко. Ну… давай…
— Я всего два семестра отработал и потом… ушел. У меня было два потока студентов. Почти сто пятьдесят человек.
— Среди которых была я, — грустно продолжаю, не мудрено что он совсем меня не помнит. Сравнить мои старые фотографии и меня сегодняшнюю. Два разных человека. Ни мышиного хвоста, ни очков с диоптриями минус семь. Ни лишних кило на ляжках и необъятной задницы.
— Хреново Ляль выходит, — чешет языком зубы. — Я никогда не смотрел на девочек в меде как на… хм…
— Женщин? Я тебя поняла. Маленькие и глупые. Да.
Хочу уйти отсюда и побыть одна. Переварить услышанное и принять. Поорать и поколотить что-то. Выпустить наружу все эмоции. Обиду, досаду, горечь. Эта чертова горечь собралась непроходимым комом в горле и я не могу ее сглотнуть. Не могу протолкнуть ее.
Я видела его у здания меда в компании красивой женщины и не раз. Младший преподаватель на кафедре. Статная и ухоженная. Дочь профессорская. Всегда с высокомерием и превосходством плавала по коридору. Смотря на нас как на мышей в лабаратории.
Никогда не забуду.
Глупая была и наивная.
А как уж он меня обидел тогда, хотелось бросить учебу. Уйти… да хоть в экономику! Посвятить жизнь цифрам и графикам!
Но не в моем характере, да?
Поэтому хрен всем! Я там где хочу быть! Где чувствую себя нужной и полезной.
Теплые большие ладони ложится мне на плечи, стискивают слегка и ближе придвигают.
Носом утыкается мне в макушку. Дышит глубоко и молчит.
— Олечка… Я не знаю, что сказать тебе, малышка. Я вот такой какой есть. Весь перед тобой и … я взрослый мужик… Черт... — У меня в носу щипать начинает, он мне правду говорит, я знаю и верю. Просто слушать ее больно и тяжело. Розовые очки остались где-то там… на заднем ряду аудитории меда.
— И ты просто… — замолкает, подбирая слова, дыхание задерживаю, потому что страшно, что скажет дальше, — очень хорошая девочка, ты чувственная, искренняя, ты красивая, способная и талантливая. Но… я не знаю, что могу тебе предложить. Я привык жить так как живу. У меня работа в любовницах и женах. Я нихрена не успеваю даже в спортзал ходить. Я прихожу ночью, ухожу утром и часто даже ночи мои проходят на работе. И я не могу на работе отношения иметь. А тебе нужен хороший парень, который будет тебя на свидания водить, букеты дарить, слова красивые говорить…
— Да не нужен мне парень, — упираюсь ладонями в его грудь. Отталкиваю и сама от него отступаю. Слезы уже сами дорожки по щекам чертят. Да плевать! Пусть видит.
И он их видит, даже сквозь темноту вокруг нас. Ночь окутала нас. Только огни города освещают и лампочка над дверью металической. Скрипит от ветра, желтые лучи рассеиваются и блики по крыше расползаются. Освещая лицо Ильи напротив меня.
Зло стираю слезы ладонью. Еще отступаю.
— Ты… вы… — дрожащим голосом пытаюсь мысль свою сказать. Но слова путаются и язык не слушается.
— Ляль, ну не плачь, — шагает ко мне.
— Не подходи… те. Илья Валентинович. Я вас поняла и услышала. И по крышам меня не водите. Мне знаете ли, далеко, — рукой обвожу вокруг эмоционально, — Да и черт с этим! А знаете что самое страшное? То что я вас, Илья Валентинович… — затыкаюсь. Не договариваю. Пусть со мной это останется. Моя правда и моя тайна.
— Ляль, хватит плакать. Малышка…
— И парня я найду! И счастлива буду! А мы с вами просто коллеги.
Отворачиваюсь и ухожу с крыши. По ступеням спускаюсь и лицо вытираю. На этаже тихо и пусто. Весь дневной персонал домой ушел. В процедурной гремят стекляшками. На посту пусто. Сворачиваю в сестринскую. Щелкаю выключателем и присев на диванчик в углу, тихо вытираю злые и обидные слезы.
Но я же сильная? Я буду самой счастливой, назло всем сухарям в этом мире!
— По скорой, в приемный покой пусть спускается! И быстро! — разносится по коридору женский голос.
Глава 42. Мажоры.
Туманов.
Растираю уставшие глаза. Экстренная тяжелая операция. Пять часов в операционной.
Отыскиваю в ящике стола капли для глаз. Закапываю и пару минут сижу с опущенными веками.
Адреналин после операции сошел. И в голове вновь разговор на крыше.
Лицо ее печальное, обиженное и… разочарованное. Глаза бездонные. И в них столько эмоций невысказанных. Слезы тихими дорожками сбегающие по лицу. Нахмуренные брови и столько всего говорящие губы. Тихо. Безмолвно. Без слов. Руки обнимающие себя. Пальчики впившиеся до белизны.
Она такая сильная и терпеливая. Она совсем другая.
«Потому что ты таким был когда вел курс в медицинском»… она училась у меня?
Взъерошиваю волосы и откидываюсь на спинку кресла. Думай Туман, думай.
Открываю на компе свое личное облако.