Она неуверенно потопталась на месте, не понимая, почему вообще думает о поваре, и услышала сухое замечание Элис. Мать сообщила, что с удивлением узнала о новом неожиданном знакомстве дочери.
— Папа тебе сказал? — спросила Мэдди, хотя было и так ясно, что сказал.
— Да, — ответила Элис. — Он сказал, что это один из друзей Питера.
По холодному тону матери она заподозрила, что Ричард рассказал ей что-то еще, возможно, попросил не упрямиться и отпустить дочь, не навязывая ей своей компании. Элис с каменным выражением лица нервно продевала иголку через ткань и выглядела как человек, которого попросили не поднимать шума.
Неужели все только из-за того, что дочь отказалась взять ее с собой? Мэдди так не думала, но и спрашивать не стала. Она подозревала, что Элис не одобряет что она намеревается отправиться куда то не с Гаем. Но предпочитала не уточнять и оставаться при своих догадках. Она изо всех сил старалась не придавать значения все усиливавшимся опасениям по поводу определенных надежд матери и предпочитала не думать о том, что Гай начал считать себя не просто дядюшкой (неспроста были все эти бутылки с кипяченой водой).
И сейчас Элис снова завела разговор о том, чтобы Мэдди пересмотрела планы на день, осталась дома и предложила Люку попить чаю у них.
Мэдди не соглашалась ничего менять.
— Ты не можешь бездумно мотаться везде, будто мы абы кто в этом городе, — возразила Элис. — Подумай об отце, о его должности.
— Его это не беспокоило.
— Пойдут слухи.
— Слухи ходят всегда, — парировала Мэдди, уже привыкшая к этому явлению (спасибо тебе, дядя Фитц!).
Лоб Элис сморщился, словно она подумала о нем же. Но, конечно, она ничего не сказала вслух. Она никогда не говорила ни о нем, ни об Эди.
Она резко оборвала нитку, сложила шитье и встала.
— У меня болит голова, — объявила она. — Пойду отдыхать, вряд ли я спущусь, когда он сюда приедет.
— Что? — Мэдди в замешательстве уставилась на мать. Такого она не ожидала. — Ты его даже не поприветствуешь?
— Ясно ведь, что ты хочешь, чтобы тебя оставили в покое, — бросила Элис.
— Но… — Мэдди начала говорить и умолкла.
Хотелось ли ей, чтобы ее оставили в покое?
Частично — да. Но другая, как ни странно, большая часть ее души жаждала, чтобы мать поздоровалась с Люком, когда он придет, и, может быть, даже улыбнулась так же, как в тот вечер, когда они рисовали в саду.
Обидно, что она даже попытаться не хочет.
Но прежде чем Мэдди успела выразить это словами, Элис повернулась, велела дочери съесть что-нибудь, прежде чем куда-то идти, и ушла.
Мэдди стояла с открытым ртом и смотрела, как мать уходит. Элис исчезла так быстро, что она растерялась и даже не сообразила ее окликнуть. Когда она опомнилась, было уже поздно.
Мэдди упала в ближайшее кресло. Что вообще такое случилось? Она не могла взять в толк. Как не понимала и того, почему чувствует себя так, будто у нее выбили почву из-под ног. Неужели она на самом деле надеялась, что Элис может заинтересовать Люк, что она захочет узнать, кто он такой и откуда? Неужто она была настолько глупа, что решила, будто Элис обрадуется счастью дочери?
Разочарованно вздохнув — больше в свой адрес, потому что и впрямь на что-то понадеялась, хотя давно уже должна была все понять, — Мэдди подняла сетку с тарелки, на которой лежали фрукты и хлеб, и снова опустила ее, ни к чему не прикоснувшись. Кусок не шел в горло.
Стараясь выбросить Элис из головы, не позволить ей все испортить, Мэдди откинулась на спинку кресла и посмотрела через дверь на часы в гостиной. Оставалось меньше часа. Нервно вздохнув, она представила Люка в одном из отцовских залов для заседаний, красивого, в сорочке и жилете, рассказывающего о разных секретных вещах — подготовке индийской армии к войне, если она случится. Питер рассказал ей, когда они ехали домой. Мэдди представляла, как он выходит из конторы, бегом спускается по высокой парадной лестнице, выходит в уличный хаос, садится в служебную машину и едет к ней. К ней.
Мэдди встала, не имея понятия, куда идти и чем заняться. Но просто сидеть и рассматривать несъедобную еду ей не хотелось. Она оставила ее, мысленно извинившись перед поваром, и ушла в дом.
Поднаторевшая в тоскливом искусстве убивать бесконечные минуты, Мэдди принялась за обычные дела: скучную игру на фортепиано, наполняющую душную виллу нестройными аккордами, попытки начать читать, чтобы вскоре бросить взятый в кабинете томик Бронте, бесконечным улучшением прически у себя в спальне. Проходя в свою комнату, Мэдди прислушалась к тишине за дверью спальни Элис.
Когда до назначенного времени оставалось пятнадцать минут, Мэдди больше не могла выносить это бесцельное времяпровождение ни минуты. Стараясь не расстраиваться из-за матери и прислушиваясь, не слышно ли подъезжающего автомобиля, который, казалось, не приедет никогда, она надела шляпку, натянула перчатки и пошла дожидаться Люка на терракотовых ступенях главного крыльца.
Было жарко, слишком жарко, чтобы сидеть на солнце без укрытия. Повсюду стрекотали насекомые. Длинная пыльная подъездная дорога расплывалась в дымке.
«Где он сейчас?» — подумала она и тут же забеспокоилась сильнее. Прижав ладони к щекам, Мэдди приказала себе: «Спокойно, возьми себя в руки». На лужайках на редкость беззаботно что-то клевали птицы. И даже несчастные, вечно преследуемые павлины, бродившие у клумб с гибискусами, выглядели в тот момент спокойнее, чем было у нее на душе.
Ей снова стало интересно, куда он ее повезет.
Мэдди прикрыла глаза, уберегая их от яркого света; бисеринки пота выступили у нее на лбу. Она сидела и надеялась, что независимо от того, куда Люк собирается ее пригласить, он приедет уже скоро. Неизвестно, сколько еще у нее получилось бы так прождать.
Люк увидел ее в белом, отражающем солнечные лучи платье, задумчиво сидящую на залитых солнцем ступенях, еще до того, как она заметила его. Увидев ее, он остановился у ворот. Было так необычно смотреть, как она сидит, сцепив руки на коленях. Эти руки он, хоть и недолго, но держал в своих ладонях прошедшей ночью. Она ждала его. Его.
Все утро он сгорал от нетерпения, чтобы поскорее приехать к ней. Люк сидел в офисе у отца Мэдди, а Эрнест Элдис все говорил и говорил, приводя рациональные доводы тому, что ему ни при каких обстоятельствах нельзя отправляться в Европу, потому что его присутствие необходимо в Бомбее. «Сейчас мы обсуждаем, сколько солдат находится в запасе у вооруженных сил Британии», — напоминал ему Люк, причем не раз. Сам он при этом видел мысленным взором ее, думал о ее голосе, смехе, бесчисленном множестве подробностей, которых еще не знал о ней: что ей нравится, а что нет, что она читала и все в таком роде. И с каждым часом ему все отчаяннее хотелось уйти.
По счастью, ее отец был чрезвычайно добр и прямолинеен. Он не стал возражать, когда Люк сказал ему, куда он собирается пригласить его дочь.
— Питер за вас поручился, — сказал Ричард, — и моя дочь явно считает вас неплохим человеком. Этого для меня достаточно. Если счастлива она, я тоже счастлив.
Люку показалось, что в его голосе прозвучали нотки облегчения. Для него это не стало неожиданностью. Питер уже рассказывал ему, как Ричард обеспокоен интересом майора Гая Боуэна к своей дочери. Люк узнал это днем ранее, когда спросил Питера, почему Фразер Китон думал, что Мэдди помолвлена с Гаем.
— Может быть, потому что Китон еще не научился не принимать на веру все, что ему здесь рассказывают, — ответил Питер, а потом добавил, что парню надо быть осторожнее, чтобы невзначай не ляпнуть такую глупость в лицо Ричарду. — Пока мы были в отъезде, Элис часто писала мужу и рассказывала про поездки, в которые Гай брал Мэдди.
— Он их не одобряет? — поинтересовался Люк, понимая, что и сам этого не одобряет.
— Просто он думает, что это неправильно, — ответил Питер, — в отношении Мэдди.
Люк не стал выпытывать у него больше. Ему не хотелось обсуждать Гая Боуэна и что правильно в его отношении к Мэдди, а что нет.
И конечно же, у него не было никакого желания думать о Гае сейчас, когда он стоял в начале подъездной дорожки возле дома Мэдди и ждал, пока она, ослепленная солнечным светом, его заметит.
Люк стоял, не шевелясь.
Внезапно его осенило, что, как и вчера на базаре, он ждет, когда она посмотрит в его сторону и увидит.
На этот раз она увидела.
Даже на расстоянии Люку было заметно, что она заулыбалась.
Эта ее улыбка подействовала на него особым образом.
Больше не сдерживаясь, он пошел вперед, ускоряя шаг и сокращая расстояние, уже не понимая, как он вообще мог стоять и чего-то ждать.
Пока Люк шел к ней, Мэдди встала и дрожащими руками расправила юбки. Она всматривалась в него, понимая, что впервые видит при свете солнца. На нем был серый костюм. Пиджак и верхняя пуговица сорочки были расстегнуты. Его волнистые волосы под панамой были темнее, чем она думала, а кожа — светлее. Скорее легкий загар, чем коричневый, какой был здесь у многих. А его лицо было точно таким, как она помнила.
«Спокойно, — повторила она себе. — Просто успокойся».
Но Мэдди было совсем не спокойно. Даже ее голос прозвучал высоко и резко, когда она прокричала ему приветствие.
Его же голос, наоборот, показался низким и теплым.
— Я хотел принести цветы, — сказал он, подойдя к Мэдди. — Но тогда я бы опоздал.
— В таком случае я рада, что вы не принесли цветы, — ответила она.
Люк улыбнулся, и возле глаз у него появились морщинки. От его улыбки у Мэдди внутри что-то шевельнулось. Ей стало не по себе. Совсем немного.
— Мы зайдем? — спросил Люк, кивнув на виллу.
— Только если хотите, — ответила Мэдди, снова подумав о матери. На мгновенье она забыла о ней.
— Это не обязательно, — заверил ее Люк, и Мэдди, вспомнив свои слова, сказанные ночью: «Волноваться нужно не из-за отца», предположила, что он, наверное, тоже думает об Элис.
Если это и было так, то он не подавал вида.