— Потом, — отвечали они хором. — Потом.
Люк и Мэдди много разговаривали, свободно и непринужденно, будто у них впереди была еще вся ночь. Удовлетворяя любопытство Мэдди, Люк рассказал, как они подружились с Питером и как играли с ним в поло.
— Питер играет в поло? — удивилась Мэдди.
— В его особенную питеровскую разновидность, — ответил Люк, — которая если еще и не запрещена, то должна быть.
Люк описал свой дом в Ричмонде. И стал более задумчивым, когда упомянул об умиротворении этого местечка, хотя оно лежит совсем недалеко от Лондона. Прямо за садом несет свои воды Темза. Еще он сказал, что у него есть лодка, на которой он плавает при первой же возможности.
— Так вот где ты научился так ловко управляться с парусом, — предположила Мэдди.
— На самом деле нет, — покачал головой Люк. — За это я должен благодарить отца. Я вырос в Сэндбэнксе. И он брал меня с собой, когда ходил по проливу Те-Солент. Да и сейчас берет, когда я бываю дома.
Мэдди улыбнулась, представив Люка рядом со своей старшей версией в толстых шерстяных свитерах на волнах холодного, неспокойного моря.
Они покончили с кебабами и принялись за кулфи. Мэдди не стала упоминать, что Гай предупреждал ее не покупать это мороженое. Она и вовсе думать забыла о Гае за рассказом о маленькой деревушке в Оксфордшире, где провела детство, каникулах в Озерном крае, студенческой жизни в Сомервиль-колледже и демонстрациях суфражисток в Лондоне.
— Тебя когда-нибудь арестовывали? — поинтересовался Люк.
— Нет, — ответила она.
— Ну и не расстраивайся по этому поводу, — велел он.
Время шло час за часом, жара отступила, воздух стал свежее, и, хотя ни Люк, ни Мэдди не желали этого замечать, толпы народу стали редеть, а прибрежные воды пустеть: лодки загружались и отчаливали.
Люк поднял голову, и его каштановые кудри коснулись воротника сорочки. Он посмотрел в темнеющее небо, потом туда, где солнце окрасило горизонт кровавыми красками, и, сузив глаза, нехотя подумал о том же, о чем и Мэдди.
— Нам пора?
— Я обещал твоему отцу вернуться засветло, — произнес Люк. — Кажется, он не сильно уверен, что я хорошо умею ходить под парусом в темноте.
— Да?
— Ну да.
— Он такой паникер, — сказала Мэдди.
Люк улыбнулся.
— Подожди здесь. Я подгоню лодку.
Их обратный путь в сгущающихся сумерках был еще прекраснее, если такое вообще возможно. И неторопливее. Ветер сменил направление, и море стало спокойным, чернильным, и парус наполнялся только до той степени, чтобы мягко двигать лодку вперед. Они сидели друг подле друга. Люк показывал Мэдди, как работать румпелем, и направлял ее руку. Она смотрела на их пальцы, светлые свои и темные его, и удивлялась тому волнению и застенчивости, которые обуревали ее вначале; теперь ей казалось, что эти чувства терзали вовсе не ее. В городе один за другим зажглись огни; они призывно сверкали на берегу. Мэдди прислонилась к плечу Люка и вдохнула запах углей, которым пропиталась его сорочка, аромат мыла и его тепло. Она закрыла глаза, наслаждаясь теплым бризом, ласкавшим ее обожженное солнцем лицо, и бесконечностью моря, простиравшегося вокруг.
Когда они подошли к берегу, на небе появились звезды. Рыбаки разошлись по домам. Люк бросил якорь, спрыгнул в море и, повернувшись лицом к лодке, принялся подтаскивать ее на себя.
Мэдди положила ладони Люку на плечи и почувствовала, как его руки обхватили ее талию.
Она посмотрела вниз, и растрепавшиеся волосы упали ей на лицо.
— Спасибо, — произнесла она.
— За что?
— За этот день.
— Ты знаешь, я и выстроил его так, — признался Люк, — чтобы побыть с тобой подольше.
— Мне хотелось того же.
Медленно, чувствуя каждый удар сердца в груди, Мэдди наклонилась к нему.
На этот раз рядом не было Питера, чтобы помешать. Никого не было.
Она думала, что знает, что будет дальше. В конце концов, это был не первый поцелуй в ее жизни. В Оксфорде тоже были парни; несколько раз она целовалась украдкой в темных коридорах во время студенческих балов и вечеринок.
Но то было иначе.
В этот раз было совсем по-другому.
Его губы скользнули по ее губам раз, затем другой, и Мэдди почувствовала, что падает с лодки в его объятия со страстью, которой сама поразилась. Она не сомневалась, что это была страсть. Люк поцеловал ее еще раз, прижал к себе крепче, и Мэдди не раздумывала ни секунды. Она прильнула к нему, а его сильные руки держали ее, и их поцелуй длился восхитительно долго.
Мэдди жаждала полного счастья. Но, увы, кое-что омрачало его. Когда их поцелуй закончился, она приникла лбом к его лбу, не замечая, что замочила юбку, и по помрачневшему взгляду Люка прочитала его мысли. Откуда ни возьмись ей в голову пришло воспоминание об уходящем лайнере «Пи энд Оу». И теперь стало невозможно отогнать от себя мысль о предстоящем отъезде Люка домой. И глядя ему в глаза, Мэдди вдруг задумалась о причине, которая заставила его приехать в Индию — об этой войне, в начало которой ей не хотелось верить, несмотря на множество прочитанных статей о гонке вооружений в Европе и спорных территориях, которые все страны норовили отобрать друг у друга. Она почувствовала укол страха, терзавшего ее раньше, что это счастье, столь неожиданное и невероятное, с ней ненадолго. Эта мысль была как дурное предзнаменование, омрачившее светлый день. «Не верь своему счастью».
Люк прижал ее еще крепче, словно прочитав мысли.
Но он ничего не спросил. Так же, как она ни о чем не спросила его, когда они смотрели на исчезающий вдалеке лайнер.
Люк снова поцеловал Мэдди, и она постаралась отогнать от себя страх.
Для чего за него цепляться?
И тогда, в сгущающейся над морской рябью темноте, во всепоглощающей тишине, скрывавшей их от остального мира, она внушила себе, что в дурных предчувствиях нет никакого смысла.
«Все будет хорошо».
Глава 10
«Всe будет хорошо», — убеждала себя Элис, стоя у окна в гостиной и устремив печальный взгляд на дочь и этого парня, Люка Деверо. Они, едва различимые в полной темноте, показались в воротах виллы и побрели по усыпанной опавшими листьями подъездной дорожке к дому. Элис положила пальцы на оконное стекло и смотрела, как парочка медленно идет, держась за руки, склонив головы друг к другу и не замечая ничего вокруг. И тут вопреки сомнениям, каких у нее было великое множество, в сердце что-то кольнуло, а на лице проступила грустная улыбка. К воспоминаниям, каково это — идти вот так рядом с молодым человеком, примешивались печаль из-за того, что она не видела дочку счастливее с самого ее приезда в Индию, и страх из-за скорого отъезда Люка. Ричард сказал, что ему осталось меньше недели в этой стране. Значит, он либо добьется, чтобы Мэдди поехала с ним, либо обречет ее на ужасные страдания.
Заметив, что Мэделин без шляпы, Элис сильнее надавила рукой на оконное стекло и нахмурилась. Светлые локоны дочери в полном беспорядке мотались по спине. Конечно, она каталась на лодке; Ричард и в это посвятил ее, вернувшись с работы часом раньше. Элис была в ярости из-за того, что он не попытался остановить дочь.
— Наша дочь была с ним наедине? — восклицала она. — Весь день?
— Есть вещи и похуже, Элис.
— Неужели?! Мне что, в самом деле нужно объяснять тебе, что начнутся разговоры?
— Кому какое дело до этого? — ответил Ричард, разливая бренди по двум бокалам. — Пусть себе говорят. Какая нам разница?
— Вообще-то большая.
— Она взрослая женщина, нравится это тебе или нет.
— Возможно, это нравилось бы мне больше, если бы меня не лишили ее детства…
— Нет, — оборвал Ричард жену, — нет. Мы не станем обсуждать это снова.
Он повернулся и пошел наверх, не притронувшись к бренди. Бокалы из свинцового хрусталя так и стояли на серванте. На один из них опустилась муха и тут же утонула в бренди. (Веселый конец. «Есть вещи и похуже».)
С прошлого вечера Элис не видела Ричарда, продолжая на него сердиться, — привычное противостояние. Особенно сильно она негодовала на мужа сейчас, когда застала дочь в таком растрепанном виде. Но на Мэдди, подгоревшую на ярком солнце и такую счастливую, злиться она не могла. Элис начала представлять Мэделин в море — как та запрокидывает голову, как заходится переливчатым смехом, который она так боялась забыть каждый день на протяжении последних пятнадцати лет, — и почувствовала, что опять улыбается.
— Ты готова?
Элис вздрогнула от неожиданности, услышав раздавшийся во влажной тишине голос Ричарда. Он стоял в дверях, одетый во фрак по случаю ужина. По смягчившемуся выражению его обветренного лица Элис поняла, что муж заметил ее улыбку.
— Ты снова со мной разговариваешь? — спросила она.
— Я всегда с тобой разговариваю, Элис.
Ричард подошел к ней и обнял обеими руками за талию. Она посуровела, но не отстранилась. Какой бы сильной ни была ее обида, на самом деле ей никогда не хотелось отстраняться.
— Я всегда тебе говорил, — сказал Ричард. — Гай не тот мужчина, который ей нужен.
— Для нее он — идеальный мужчина, — ответила Элис.
— Нет. Просто он не уезжает в Англию. Но это не то.
— Он позаботится о ней, Ричард. Ты же знаешь, что это так.
— Для этого у нее есть двое идеальных родителей.
— Вряд ли Гай захочет быть родителем.
— Что-то мне не хочется об этом думать, — свернул тему Ричард.
Элис вздохнула.
— Он чуть ли не твой ровесник, — добавил он, — почти на двадцать лет старше Мэдди.
— Ты почти на двадцать лет старше меня, — парировала Элис. И это было правдой. Ричарду было шестьдесят, а ей сорок четыре. Они обручились, когда ей было двадцать один и она осталась с разбитым сердцем. (Спасибо, Фитц; спасибо, Эди.) Ричард приехал в отпуск на родину в Оксфорд. Он водил Элис гулять на берег реки, учил чаевничать за столами на мощенных булыжником улицах, убеждал, что все снова наладится. Они быстро поженились — Ричард сказал, что ужасно боится, как бы она не передумала (чего она делать не собиралась), и в тот же день отплыли в Бомбей, надолго прогневив родителей Элис. Мэделин (Элис всегда нравилась полная форма ее имени, и у нее язык не поворачивался произносить его коротко) родилась десять месяцев спустя. Она была единственным драгоценным ребенком, которого она доносила до конца, и только это имело значение с первого вздоха ее дочери и по сей день.