на и, поддавшись порыву, обняла его, но столь же быстро отстранилась, почувствовав, что тело Гая сделалось деревянным.
— На самом деле я ничего особенного не сделал, — пробормотал он, и его загорелое лицо залилось румянцем, чего Мэдди еще никогда не видела.
— Ты очень много для нас сделал, — возразил Ричард.
В тот день Мэдди вернулась на виллу впервые за долгое время, приняла ванну, в которой отчаянно нуждалась, и сменила одежду. Благодаря Делле, ее вещи были уже распакованы и развешаны в шкафу. Мэдди стояла перед гардеробом не в силах пошевелить руками или ногами от усталости. Снова она оказалась в комнате, которую с такой радостью оставила всего несколько дней назад, и ее разум, освободившийся от страха за мать, вернулся к Люку и тоске по нему.
Мэдди была на вилле, когда от него принесли телеграмму; он будто почувствовал на расстоянии, как сильно его жена нуждалась в весточке. Люк сообщил, что они с Питером благополучно добрались до Карачи, и указал адрес отеля, в котором их поселили до момента, пока не подтянутся войска из Лахора. Люди добирались оттуда в сезон дождей по затопленной местности. «Пиши зпт пожалуйста пиши тчк Мы пока стоим здесь тчк».
Мэдди тут же схватила ручку. Она написала ему обо всем, что произошло после его отъезда, но больше всего о том, как по нему скучает. «Я тоже поеду, как только смогу».
На следующий день температура у Элис больше не поднималась, и Ричард вернулся к работе в офисе. Им не хватало сотрудников, поскольку многие находились в отпусках, а другие, такие как Питер и Люк, уже надели военную форму. Но, несмотря на это, округом по-прежнему необходимо было управлять. Сотрудники отца ведали согласованием торговых договоров, выдачей патентов на продажу товаров, рассмотрением заявок на подряды, а еще спорными делами по поводу заработной платы, нехватки воды, ремонта железной дороги.
— Просто удивительно, неужели мы не принесли в Индию ничего, кроме бюрократизма, — устало проворчал Ричард, вечером того же дня вернувшись в больницу. — Мне уже очень не хватает Питера.
— Я подозреваю, что ему вас тоже не хватает, — ответила Делла, улыбнувшись скорее храбро, чем весело. — Никак не могу представить его в роли солдата.
— Безусловно, — произнесла Элис.
И все обменялись взглядами, дабы удостовериться, что каждый слышал, потому что никто не мог до конца поверить в то, что она снова становится сама собой.
Впервые за без малого неделю они оставили Элис на ночь одну, и Мэдди отправилась ночевать в свою старую спальню. В этот раз она не стала печалиться о своем вынужденном возвращении; она просто рухнула на мягкие простыни, даже не запахнув москитную сетку, посмотрела на лежавшую рядом на подушке телеграмму от Люка, секунду послушала, как ходит в соседней комнате Делла, а потом закрыла глаза и уснула. Она спала, спала и спала. Мэдди не могла припомнить, когда последний раз спала так глубоко и долго.
Последующие ночи прошли так же. Мэдди подумала, что из-за постоянного волнения и стремления бодрствовать она достигала обратного эффекта: ее глаза закрывались сами собой. Она ложилась в кровать все раньше и раньше. Часто, к великой досаде Деллы, она уходила в спальню сразу, как только возвращалась из больницы. Иногда ей не удавалось даже дождаться ухода домой — Мэдди дремала рядом с матерью, положив голову на руки.
— Отдыхай, — говорила Элис и никогда ее не будила. — Очевидно, тебе это необходимо.
Но в больнице Мэдди не только спала. Впервые в жизни они с матерью долго, порой часами, разговаривали. Им обеим было ясно, что скоро у них не будет такой возможности, и ни одна из них не хотела упустить представившийся второй шанс. («Спасибо Господу за это, — писал Люк. — Мне только жаль, что меня нет с вами рядом и я не могу видеть облегчение, которое вы обе испытываете. Мне хотелось бы оказаться рядом по множеству причин».) Возможно, это случилось отчасти благодаря действию опиоидов, но Элис безо всякой просьбы Мэдди сама заговорила о своем предыдущем пребывании в больнице и о той операции на корабле.
— Ты знаешь, я уже была здесь раньше, — сказала Элис в первый день после того, как ее отпустил жар. Во время своего рассказа она не сводила глаз с Мэдди. Было видно, что ей приходится делать над собой усилия.
— Да? — спросила Мэдди тихо, чтобы мама не передумала и не замолчала.
— Да, — ответила Элис и сделала очень долгую паузу. Мэдди даже испугалась, что на этом рассказ и закончится.
Она решила немного подтолкнуть Элис и сказала:
— Папа сказал, что ты заболела по дороге из Англии.
— Заболела? — переспросила Элис, и на щеках ее появились глубокие морщины, выдавшие душевное страдание. — Нет, Мэделин, я не заболела.
Все было высказано не за один раз. Все, о чем Мэдди так давно хотела узнать, прозвучало не единым признанием. За первым горьким открытием, что однажды у нее почти появился маленький братик («О, — всхлипнула Мэдди, — о, мамочка, мне так жаль»), последовали другие. Элис постепенно, в течение нескольких дней, поведала дочери свои тайны. За одним секретом приоткрывался другой. Маленький сын, «похороненный в море», а потом долгие недели, которые Элис провела в больнице. «Хирург на корабле был… неопытен. Я больше не могла… надеяться выносить другого малыша». Фитц и Эди тоже не могли иметь детей, но у них жила она, Мэдди.
— Если бы я только знала… — проговорила Мэдди, не понимая, что сказать дальше и что сделать, но испытывая жгучее желание утешить Элис.
— Ты была еще маленькой, — сказала та.
— Но я рада, что ты выбрала папу, а не Фитца.
— На самом деле это он меня выбрал. Но я тоже этому рада.
Были и другие дети — всего восемь, — которым не суждено оказалось жить на свете. И один не родился в то лето, когда Мэдди уехала в Англию.
— Тебе надо было рассказать мне, — сказала Мэдди. Понимание, почему мать не приезжала, окатило ее, словно волна, и заставило сердце сжаться. Это было невозможно. Казалось немыслимым.
— Я не знала как, — ответила Элис. Долгие годы она предпринимала попытки уехать из Бомбея, но так и не смогла.
— Твои письма, — начала Мэдди, — они всегда были такими… — она умолкла и утерла слезы тыльной стороной ладони. — Казалось, тебе… нет дела до меня.
— О, Мэделин, — голубые глаза Элис увлажнились. — Прости меня.
Чудесных перемен в их отношениях не произошло. Слишком долго мать и дочь жили с постоянным ощущением неловкости в присутствии друг друга, и эту привычку не так-то легко было искоренить. Мэдди поражалась тому, сколько всего пришлось пережить матери. Поэтому она не могла позволить себе успокоиться и перевести разговор на другую тему, которая причиняла бы меньше страданий, и особенно заговорить о том, что она по-прежнему намерена вернуться в Англию, «домой», и жить там с Люком.
И они вместе читали, ели второй завтрак, переданный поваром через даббавалу, разгадывали кроссворды, говорили о Люке и о том, как Мэдди по нему тоскует, как боится, что он будет воевать, или просто сидели в тишине, которая постепенно становилась не такой пугающей. Шли дни, и на глазах Мэдди Элис снова набрала вес, а ее ужасная бледность исчезла. Гай заверил их, что если и дальше так пойдет, то к концу месяца Элис сможет отправиться домой.
— Слава богу, — обрадовалась она.
«Слава богу», — подумала Мэдди.
Из Европы просачивались новости о боях между войсками Франции, Германии и Бельгии на германо-французской границе, потом о наступлении Германии и о высадке британских экспедиционных сил, что по распространенному в то время мнению должно было привести к быстрому окончанию войны. Но немцы вводили в бой свежие части, оттесняя линию фронта от Монса к Парижу. Миля за милей французская территория переходила к бошам. «Все войска уже здесь, в Карачи, — писал Люк, — но половина людей больна малярией, и ни у кого нет зимней формы. Мы отправляемся завтра. И мне ненавистна мысль, что мы плывем не туда, где сейчас ты. Мэдди, мне так жаль, но мы направляемся не в Англию. Не могу сказать тебе, куда именно мы едем, но это место где-то во Франции».
«Где-то во Франции… Я даже передать тебе не могу, как это страшит», — в отчаянии написала она ему.
— Меня это тоже пугает, — сказала Делла. После поражений во Франции она больше не улыбалась при мысли о Питере-солдате. Он тоже писал, шутил, что они все едут в Европу в тропическом обмундировании, вероятно, надеясь на потепление климата. Но ко времени их высадки наступит октябрь, и это будет уже совсем не смешно. — Не нравится мне все это.
— Да, — согласилась Мэдди.
Все чаще она задумывалась о том, чтобы не поддаваться порыву остаться с матерью, а поскорее уехать в Англию. Она не сомневалась, что, даже несмотря на то, что Люк окажется во Франции, ей нужно добраться туда. И совсем не их с Люком дом в Ричмонде манил ее. Просто ей почему-то казалось, что это очень важно, чтобы она была в Англии.
— Только дождись маминой выписки из больницы, — попросил отец.
— А я поеду вместе с тобой, — заверила ее Делла.
Листовки каждый день сообщали новости о продолжавшемся отступлении близ Монса — о бегстве к морю, о котором никто не хотел говорить, потому что подобное для британцев казалось неслыханным. В Бомбей прибыл целый состав военнослужащих. Они готовились пересесть на корабли и примкнуть к обороне. Отель «Тадж-Махал» заполнили офицеры. Все они были в такой же форме, какую носил Люк. Но ни один из них Люком не был. Мэдди отправилась с Деллой выпить чаю в «Си Лаундже». Желанная передышка после долгих дней на жестких больничных стульях. Сидя на ротанговом шезлонге, Мэдди пару раз незаметно для себя вся вытягивалась, потому что на долю секунды ей казалось, будто у входа в отель мелькнули его темные волосы и характерный профиль. Потом Мэдди снова оседала в шезлонг, потому что это, конечно, ей только казалось. Это было невыносимо. Она наблюдала за офицерами: как они курят, смеются в вестибюле и на веранде, и ей становилось любопытно, в самом ли деле им так весело и их переполняет оптимизм по поводу всего, что будет дальше.