Элис заметила, как задумчиво смотрела на них Мэделин. По выражению лица дочери непросто было понять, какие чувства она испытывает, но что-то похожее промелькнуло на нем и в тот день, когда Гай зашивал старую куклу Айрис. Элис была почти уверена, что догадывается, о чем думает дочь. Она и сама частенько обдумывала это: как бы ни был забавен Питер в роли крестного и как бы слепо ни любил малышку дедушка Ричард, никто из них не сможет занять место папы. (Милый, чудаковатый Питер вообще никогда не станет чьим-то папой.)
— Разве не любезно со стороны Гая подарить ей эту куклу? — спросила за ужином Элис у дочери в тот же вечер. Ей хотелось удостовериться, что Мэделин осознала всю щедрость Гая.
— Да, — ответила та, — он всегда был очень добр.
— Айрис так обрадовалась, — добавила Элис, подозревая, что ее неуклюжему вмешательству не хватает тонкости. — Они смотрелась, как Эмили и Люси с Джеффом.
— Передай, пожалуйста, воды, — попросил ее Ричард, подозревая то же самое.
Когда Гай только вернулся, Ричард предупреждал жену, чтобы та ни к чему не подталкивала Мэделин. «Я знаю, на что ты всегда надеялась, — сказал он, — но Мэдди выбрала не Гая, а Люка. Честно говоря, я сомневаюсь, что какие-либо отношения с ним теперь пойдут ей на пользу». — «Ты считаешь, будет лучше, если она останется одна?» — возразила Элис. «Я думаю, мы должны предоставить решать это ей самой, — ответил он. — И она не одна. У нее есть мы. Айрис. Питер с Деллой…» — «Этого недостаточно», — вздохнула Элис, отчаянно желая, чтобы слова Ричарда были правдой.
Но дочь до сих пор плакала по ночам. Не от того ли, что родители и друзья не могли заменить того, кто не придет?
Однако Элис не обольщалась. Шли недели, наступил октябрь, и Мэделин согласилась поехать с Гаем и Айрис поесть мороженого на открытой веранде «Таджа», потом пообедать в «Уотсоне» и даже сходить в клуб на игру в поло (поскольку Айрис любила лошадок). Внимание Гая приводило девочку в восторг, что Элис замечала. А вот в нерешительной вежливости ее дочери не чувствовалось никакой подлинной страсти. Ее бледное лицо никогда не вспыхивало от радостного предвкушения, когда она слышала приближающийся шум его автомобиля. Она никогда не бежала вниз встречать Гая, как бывало с Люком. Но она всегда улыбалась в ответ, когда улыбался он. И сидела с ним на веранде, пока Айрис там играла. Иногда часами. И всё это время они разговаривали и разговаривали.
Элис садилась за шитье в гостиной, предоставляя их самим себе. Ей было слышно, как Мэделин рассказывает о детях, с которыми она так замечательно работает в школе, об их с Айрис планах на Рождество (которого Элис страшилась не только из-за тишины, которая неизбежно воцарится на вилле, но еще из-за существующей возможности, что дочь решит остаться в Англии). Мэделин даже удавалось разговорить Гая на тему войны.
— Я ставил их на ноги, — сбивчиво произносил Гай, медленно помешивая чай. — Латал без перерыва, а через месяц узнавал, что их уже нет в живых.
— О, Гай, — вздыхала дочь с невыразимой грустью, — мне так жаль.
Мэделин любила его в какой-то степени. Элис слышала это по ее голосу. Она бы и помыслить не могла, чтобы поощрять то, в чем у нее самой были сомнения.
— Конечно, я люблю его, — согласилась Мэдди. — Он же друг. И всегда им был.
— Друг — это хорошо, — заключила Делла, беспокоившаяся о ней не меньше Элис. — Надо начать хоть с этого.
— Не знаю, — ответила Мэдди, сморщив лоб. — Просто не знаю.
— Он сделает тебя счастливой, — пообещала Делла, — если ты только ему позволишь.
Мэдди покачала головой.
— Не хочу говорить об этом.
— Оставьте все, как есть, — как-то раз прямо попросил Ричард Элис и Деллу, — пожалуйста.
— Если вы будете торопить события, — вставил Питер, — то всегда существует возможность что-то сделать неправильно.
Но Элис не собиралась мириться. Она не могла. Мэделин была одинока. Гай был одинок. Он просто обожал ее и Айрис, которая от него была уже просто без ума.
— Потому что он постоянно покупает ей мороженое и кукол, — заметила Мэделин.
— Это не так, — запротестовала Элис.
Мэдди вздохнула, зная, что мать права.
— Он мог бы стать лучшим папой, о котором может только мечтать любая малышка.
— У Айрис есть папа, — не уступала Мэделин.
— Нет, — возразила Элис. Она была жестока ради блага дочери. — У нее нет папы. И нет уже давно.
— Мама, пожалуйста…
— У вас могла бы быть семья, — продолжала она. — Настоящая семья.
— Пожалуйста, не надо, — взмолилась Мэдди.
— Мне придется, — настаивала Элис. — Ты уже довольно погрустила, — она наклонилась и сделала то, чему ей пришлось научиться заново, — взяла руку дочери в свою. — Я тебя умоляю, — добавила она, — подумай об этом серьезно. Не надо больше горевать.
Мэдди уже почти жалела о том, что Гай вернулся. До его возвращения все казалось простым и понятным. Легко не было, но была ясность.
И это ей помогало.
«Мне кажется, у меня теперь не осталось никого, с кем можно было бы поговорить, — писала она Эди. — Мама с Деллой дня не могут прожить, чтобы не спросить меня, когда придет Гай или сообщал ли он мне о своих намерениях (а он не сообщал, и мне кажется, я этому рада). Папа твердит, чтобы я не слушала маму с Деллой. Питер говорит, мне надо поступать так, как я считаю правильным. Но откуда мне знать, что правильно, когда каждый шумно отстаивает свою точку зрения? Даже Айрис вмешивается в общий разговор и настаивает, чтобы мы по дороге в школу заезжали к Гаю на виллу поздороваться, ждет, когда мы в следующий раз пойдем в „Си Лаундж“. И проще всех мне как раз-таки с Гаем. Он единственный не говорит мне, как мне поступать.
Но мне кажется, я не люблю его в том самом важном смысле, Эди. Он замечательный, душевнейший и добрейший человек, но мое сердце не трепещет, когда я с ним. Коленки не дрожат».
Эди написала в ответ:
«Мои дрожали от Фитца. И так же было у твоей мамы. Но посмотри, как всё обернулось».
«О нет, — ответила Мэдди, — неужели и ты с ними заодно».
Она шутила, но ей было не до смеха. Тем временем наступил декабрь, и Гай навещал их уже два месяца кряду. И хотя он пока ничего не говорил, Мэдди понимала, что это вопрос времени. Она ощущала это по долгим взглядам и улыбкам, а еще по тому вниманию, которым он щедро одаривал Айрис. И ей придется либо сделать решительный шаг, к которому она совсем не готова, либо опять ужасно ранить Гая. Мэдди знать не знала, как умудрилась угодить в такое затруднительное положение. И винила в этом Гая, человека, к которому была искренне привязана, но не могла по-настоящему, всем сердцем и душой, полюбить.
Или со временем смогла бы?
Уместно ли уповать на сослагательное наклонение?
— Не знаю, — печально сказал Питер, — но думаю, может, и нет.
И Мэдди продолжала задаваться вопросами.
Теперь она с еще большим нетерпением ждала поездки в Англию. От мыслей о ней ее била дрожь и захватывало дух. За несколько дней до отправления, точнее, первого декабря, Мэдди собрала чемоданы, поместив туда теплые платья и юбки, купленные в армейском магазине. Складывая вещи, она пришла в восторг, представив себе, как они с Айрис взойдут по трапу на корабль и увидят свою каюту, как потом каждый день будут на палубе есть пирожные, играть в кольца, плавать в новом бассейне, разрекламированном компанией «Пи энд Оу». Она прямо-таки видела, как они спускаются на берег в Тилбери и идут, держась за руки, по набережной туда, где их встречают Эди и родители Люка.
«Мне это необходимо, — писала она Эди, — по многим причинам, и не последняя из них — это возможность пожить спокойно, чтобы разобраться в своих мыслях. Мне постоянно хочется, чтобы Люк был здесь.
Когда он был со мной, мне вообще не приходилось ни над чем задумываться».
Она написала это письмо, защелкнув замочки на чемоданах.
Но, видимо, Мэдди на роду было написано готовиться к путешествиям, в которые ей не суждено отправиться. На самом деле, она совершила большую глупость.
Мэдди то и дело предупреждала своих учеников, чтобы они спокойно сидели на шатких стульях и не вздумали использовать их ни для чего другого. Однако на следующее утро, повинуясь неизвестно какому порыву, она сама, забравшись на один из этих стульев, начала развешивать мишуру — один из ее прощальных подарков детям — и упала у них на глазах. Было невероятно больно. Мэдди глубоко потрясло, насколько сильной оказалась боль. Она не могла сдержать слезы. Айрис, бедная маленькая Айрис бросилась бежать так быстро, насколько несли ее пухлые детские ножки, на виллу Деллы, поскольку та жила ближе всех к школе, и подруга приехала на выручку на машине.
— Мэделин Деверо, — прокряхтела Делла, помогая Мэдди сесть на заднее сиденье, — как можно быть такой бестолочью!
Мэдди и сама этого не знала.
По ее просьбе Делла попросила своего водителя отвезти их в больницу общего профиля, а не в военный госпиталь Гая, где лежала Элис, когда заболела, и откуда Люк отправился на войну, навсегда оставив Мэдди.
— Я не смогу там находиться, — стиснув зубы от боли, проговорила Мэдди. — Не смогу думать ни о чем, кроме Люка.
— Значит, в гражданскую общего профиля, — подытожила Делла.
Молодой доктор-британец поставил диагноз — перелом лодыжки и выписал малую дозу морфия для снятия боли. Две недели Мэдди предстояло провести на вытяжке, поскольку травма оказалась серьезной, потом, для большей уверенности, неделю в обычной палате, а дальше ее ждали несколько недель восстановления.
— По крайней мере, к Рождеству ты будешь дома, — пообещала мать. Она приехала перепуганная, сжимая в руке записку, которую Делла отправила ей с посыльным. Ричард, примчавшийся прямо из офиса, прибыл с ней. — Мы позаботимся о том, чтобы оно прошло чудесно.
Мэдди кивнула, но ответить ничего не смогла. Она боялась, что, если начнет говорить о Рождестве и своей долгожданной поездке, которую теперь придется отложить, не сможет сдержаться и разрыдается. Мэдди повернулась к Айрис, ужасно расстроенная тем, что так напугала свою девочку, и погладила ее по щекам со следами слез, стараясь примириться с неизбежностью: они останутся в Бомбее.