«Устами младенца».
— Спокойной ночи, мамочка.
— Спокойной ночи, — отозвалась Мэдди и снова поцеловала Айрис.
Задержавшись, чтобы опустить москитную сетку и погасить лампу, она вернулась к Гаю в твердой решимости сказать ему, что сейчас же отправляется на поиски Люка, и не дать ему снова увильнуть.
Гай сидел на ее кровати и смотрел на дверь, вероятно, дожидаясь ее прихода. Он был без пиджака и галстука, верхняя пуговица сорочки расстегнута. Теперь он не притворялся ради Айрис и выглядел совершенно разбитым. Впадины на щеках при свете лампы стали землистого цвета. Плечи опустились. Несчастная жертва крушения любви, всем своим видом требующая сострадания… Мэдди замерла, схватившись рукой за дверной косяк, понимая, что ее решимость немедленно поговорить улетучивается.
— Я не хочу сейчас говорить об этом, — Гай буквально не дал раскрыть ей рот. — Пожалуйста, давай сначала поспим.
— Вряд ли я смогу уснуть, — ответила Мэдди.
— Тогда я разведу тебе снотворное. Тебе нужно отдохнуть. Нам обоим это необходимо.
— Гай, — начала Мэдди как можно ласковее, — мне нужно увидеться…
— Мэдди, — прервал ее Гай до того, как прозвучало имя Люка, — не сейчас. Умоляю, — он поднял глаза и встретился с ней взглядом. — Я не отрекусь от нас. Ты моя жена. Айрис моя дочь…
— Гай…
— Я слишком устал, чтобы вступать с борьбу, — он потряс головой, — и я проиграю, если начну. Поэтому, пожалуйста, не заставляй меня делать это сейчас.
— Я не хочу бороться.
— Я имею в виду бороться за тебя, — на этих словах его голос дрогнул.
Мэдди просто не знала, что на это сказать. Горло внезапно свело.
— Пожалуйста, — произнес Гай. — Можно, мы просто… подождем?
Она заколебалась.
— Пожалуйста, — повторил он.
Ее взгляд застыл на его лице. Гай тоже смотрел на нее с мольбой в глазах. (Только молил о другом!) От этого ей было больно — больно физически. Ведь он так мало просил у нее за время их короткого брака. Всего одна ночь отсрочки казалась сущей малостью в сравнении со всеми его усилиями, которые он прилагал ради нее.
Гай развел для нее гранулы какого-то снотворного и с просьбой принять его ушел к себе в спальню. Мэдди закинула склянку в раковину. Но все же вымылась, надела ночную сорочку и забралась в постель, натянув на себя простыню и опустив москитную сетку. Она даже закрыла глаза.
Он не пришел поцеловать ее на ночь. И уж конечно, не спросил разрешения на что-то еще. Мэдди не знала, принимал ли Гай снотворное, но вскоре услышала, как он негромко и ровно дышит за стенкой. Она ждала, сжав в кулаке край простыни, пока не убедилась, что он глубоко заснул, а потом встала, сбросила ночную сорочку и надела свободное платье. Кровь быстро и так громко стучала в висках, что ей казалось, это слышат все на вилле. С туфлями в руке Мэдди тихо выскользнула из спальни. Проходя мимо комнаты Айрис, она заглянула туда, чтобы проверить, не пробудилась ли дочка. Но девочка мирно спала, ее маленькая грудка мерно поднималась и опускалась, любимая игрушка лежала рядом. Мэдди спустилась по лестнице и вышла из дома в ароматное тепло шелестящего сада.
Откуда начинать поиски, она не знала. Но решив не использовать подаренную Гаем машину — это показалось ей неправильным, пробежала подъездную аллею и, выйдя на пустынную дорогу, направилась вниз по склону холма. Хруст гравия под ее ногами был единственным звуком, если не считать стрекота цикад и других ночных насекомых. В долине еще кипела жизнь, было светлее, и местные жители еще заканчивали свой долгий день: ели и пили возле своих домов, женщины в сари развешивали белье, подметали ступеньки, кормили стоявших на привязи коров… Мэдди миновала их и направилась к трамвайной остановке и стоявшим в ряд рикшам. И только попросив одного из парней отвезти ее к дому Питера, она поняла, куда собиралась.
Но у Питера их не оказалось.
Не было их и в «Тадже»; она не нашла их ни за столиком у воды в «Си Лаундже», ни в почти пустом баре или в еще более пустом ресторане. Номер Люк тоже не снимал.
— Вы уверены? — спросила она у служащего за стойкой.
— Вполне, мемсаиб, — ответил тот, подавив зевок.
Хмуро поблагодарив его, Мэдди вышла из отеля. Не удостоив вниманием выстроившиеся возле главного входа блестящие кабриолеты и кареты, она попросила портье кликнуть другого рикшу. Она чувствовала себя спокойной и уверенной. Пока. И даже, тщетно попытав счастья во множестве других мест, душевного равновесия не утратила.
Мэдди поехала к отелю «Уотсонс» и обыскала тамошний бар и рестораны, не заботясь, что разгоряченная, возбужденная и запыхавшаяся женщина невольно привлекает к себе взгляды служащих и засидевшихся гостей. («Пусть себе смотрят», — думала она.) Но там Люка тоже не оказалось. Тот же результат ждал ее в других более-менее приличных городских заведениях. Все они уже закрывались. Даже яхт-клуб (о, как мучительно было возвращаться туда!).
Паника накрыла Мэдди в «Джимхане». Обыскав все укромные уголки и закоулки — бильярдную, верхний бар, нижний бар и даже обрамленные пальмами спортивные лужайки, она замерла у обрамленного кустами входа, сжав липкие ладони и скрипя зубами от страха и досады. Где же он? Где?
В голову ничего не приходило. Оставалось только одно место, где еще можно было посмотреть. На этот раз она пошла пешком, пренебрегая опасностью быть замеченной одной в столь поздний час. Мэдди приказывала себе не надеяться и ничего не ждать. «Смысла нет. С какой стати ему быть там? Его там не будет. Точно не будет».
Она думала, что поверила собственным заверениям. Что убедила себя.
И тем не менее, добравшись до прежней квартиры Люка и найдя ее такой же брошенной, а ставни закрытыми, она разрыдалась — рухнула последняя надежда. Мэдди переводила взгляд с темных окон на запертую дверь, не пытаясь сдерживать слезы. Она проглатывала их на протяжении долгих часов, предшествовавших изнурительным и безуспешным поискам. Теперь у нее нещадно болела лодыжка, и рыдания вырывались из груди. Давясь слезами, Мэдди опустилась на ступеньки, которых он тоже когда-то касался, и уронила голову на руки. Она ужасно — больше всего на свете — жалела, что не побежала к нему сразу, как увидела на веранде, не убедила остаться.
— Где же ты? — снова и снова обращалась она к пальмам. — Куда ты ушел?
Она не знала, сколько так просидела. Ее не занимал ни ход времени, ни постепенно стихающий к поздней ночи шум улиц. Но постепенно рыдания утихли, слезы высохли. Так всегда и бывало. Мэдди неуверенно поднялась на ноги, прижала пальцы к припухшим скулам и, немного припадая на больную ногу, отправилась домой.
Как прошло это путешествие, она не помнила. Где-то нашла или встретила рикшу, и тот довез ее до виллы Гая, потому что к воротам она именно подъехала. Поблагодарив парня, Мэдди порылась в кошельке и дала ему больше рупий, чем было необходимо (на это указывало удивление на лице рикши), а потом устало сошла на мягкую обочину дороги; рикша укатил прочь.
Мэдди осталась одна. Вернее, она так думала. И собиралась зайти на подъездную аллею, не предполагая, что за ее спиной, на противоположной стороне дороги, от которой к морю спускались джунгли, стоит и ждет он.
Когда он заговорил — это был тот самый голос, которого она не слышала так невыносимо долго, тот самый низкий, проникновенный, его, его голос! — она вздрогнула.
— Здравствуйте, мисс Брайт, — сказал он.
У Мэдди перехватило дыхание, и она резко обернулась.
Он стоял, как и тогда на террасе: руки засунуты в карманы, взгляд устремлен прямо на нее. Вернее, она могла об этом догадываться, с трудом различая его силуэт под сенью темных деревьев. Но это был он, из плоти и крови, самый настоящий.
Настоящий.
Ее воспаленные глаза снова увлажнились. Еще не все слезы были выплаканы.
— Как жаль, что я уже не она, — с трудом выговорила Мэдди.
— И не миссис Деверо?
— И не она.
Еще секунду они стояли неподвижно. А потом одновременно стремительно рванулись друг к другу. Мэдди упала в его объятия, как мечтала каждую ночь с тех самых пор, как он ушел в 1914 году. Она цеплялась за него, не веря, что это явь, держалась все крепче, вдыхала его тепло, запах мыла и сигарет, осязала его… Мэдди почувствовала, как его руки сжались. Она чувствовала его спину под рубашкой, каждый удар его сердца. Он прижимал ее к себе все сильнее, будто не собирался больше отпускать. И ей хотелось, чтобы он держал ее в объятиях вечно. Она потянулась к нему, целуя сквозь слезы, и он ответил на поцелуи. И она заплакала навзрыд, понимая, что, прождав его столько долгих лет и веря, что он жив, сдалась, лишив себя надежды на его возвращение. А он все же вернулся, вернулся, а она ужасно, непередаваемо по нему тосковала.
— Где ты была? — спросил он.
— Где был ты? — спросила она в ответ.
Его щеки дрогнули; слабая тень улыбки. Его улыбки, так ею любимой.
— Ты первая, — сказал он.
— Я искала тебя, — ответила она. — Питер должен был позвонить…
— Это я не дал ему, — обронил он, растворяясь в ее глазах. — Мне нужно было время. Я был в порту, снял свою старую квартиру…
— Я как раз там и была.
— А я пришел сюда, — сказал он. — Смотрел на окна Гая, представлял тебя там.
— Не надо, — попросила она, собираясь снова поцеловать его, — прошу, не надо.
Он отстранился.
— Что же ты натворила! Мне страшно. Ты нужна мне, Мэдди. Я хочу, чтобы мы были вместе.
— Я тоже хочу, чтобы мы были вместе.
— Питер рассказал мне…
— Нет, — остановила она Люка и заставила его поцеловать себя. — Не хочу говорить про Питера. Вообще не хочу говорить.
Ей хотелось только чувствовать его прикосновения, осязать его кожу, ощущать его тепло — убедиться, что он в самом деле живой, — и больше ничего.
Она мягко, незаметно подтолкнула его к джунглям. Зная о его сомнениях и предчувствии дурного — «мне страшно», — Мэдди стала целовать его настойчивее. Его страх пугал ее.
— Пожалуйста, — попросила она, — пожалуйста, — и облегченно выдохнула, почувствовав, что он поддался ей и его сопротивление исчезло.