Подхватив Мэдди, он прижал ее к дереву и начал целовать ее шею и ключицы. Ему тоже нужно было убедиться, что она настоящая.
— Я здесь, — сказала Мэдди, — и ты здесь.
— Мы здесь, — подхватил он.
Она выгнула шею и закрыла воспаленные, заплаканные глаза, забыв о темной вилле всего в ста ярдах отсюда. Мэдди чувствовала его руки у себя на талии, на бедрах, и ее захлестнуло возбуждение от его прикосновений, от его присутствия.
О Гае она не думала.
Он не представлялся ей спящим в полном неведении — такой доверчивый, благородный и добрый. Старый друг. Новый муж.
Она вцепилась в Люка и говорила ему, как любит его, слушала, как он отвечает ей теми же словами, и не думала о том, сколько раз твердил ей то же самое Гай. Забыла Мэдди и его фразу, прозвучавшую всего несколько коротких часов назад, что она — его жена, и Айрис — его дочь.
«Я не отрекусь от нас».
Глава 29
Дом престарелых «Высокие вязы», Англия, март 1976 года
В то утро косили лужайки. Ему было видно сезонных рабочих, старательно толкавших в лучах весеннего солнца газонокосилки. Они чертили на длинных склонах в саду темные и светлые полосы — туда и обратно. Через открытые окна в комнату влетал сладостный аромат свежескошенной травы; лето было на пороге.
Он что-то писал. Это он понял, увидев лежавший перед ним блокнот. Страница была наполовину исписана. Он предположил, что красивый почерк принадлежит ему. Только ему не удавалось припомнить, как он взял ручку. Однако она была в его руке. Он пошевелил узловатыми пальцами и уставился на тонкий предмет цилиндрической формы, который держали его пальцы. Наморщил лоб. Переведя взгляд ниже, на слова, которые написал, нахмурился еще больше.
«Та ночь в зарослях стала одной из самых счастливых и самых печальных в моей жизни. Я почти забыл свой страх и свою ужасную ревность. Я поверил, когда ты сказала, что всегда будешь со мной. Я в самом деле верил, что никогда не потеряю тебя снова.
Но я ошибался. Ты ошибалась.
Сегодня один из тех дней, когда память возвращается ко мне. Как видишь, я помню всё. Со мной каждая глава нашей с тобой истории, и я хотел бы, чтобы так было всегда. Но ее конец я, если бы мог, хотел бы забыть.
Ту главу, в которой ты меня оставила.
Как мне хочется, чтобы ты не делала этого, Мэдди! Я мог бы столько всего рассказать. Ты должна это знать…»
Он смотрел на незаконченное предложение и не понимал, о чем собирался написать дальше.
И кто такая Мэдди.
Она была важна. Об этом говорили написанные им же слова. И еще он чувствовал это. Закрыв глаза, он силился вспомнить, кто она такая, кем ему приходится, но нет, ничего, совсем ничего не приходило в голову. От усилий и отчаяния он так сжал ручку, что она едва не сломалась, но это не помогало. Вместо воспоминаний о прошедших десятилетиях была чернота. Жуткая пустота, которая простиралась на прошлое до того момента, когда он, будучи еще молодым, впервые стал пациентом другой больницы, солдатом в голубой больничной пижаме. Тогда он писал в записных книжках. Это он вспомнил. Он видел их на полке своей комнаты, будто оставил их там только вчера. Неужели тогда он тоже охотился за воспоминаниями? Он подумал, что так оно и было. В конце концов он сжег те записные книжки — они с Арнольдом (кто такой Арнольд?) предали их огню и подняли за это по стакану виски.
Что случилось с Арнольдом?
Этого он не знал.
И кем, кем же была Мэдди?
Дрожа и чувствуя себя отвратительно от потери всякой ориентации, он бросил ручку на блокнот и отпихнул его от себя.
— Очередное письмо? — поинтересовалась одна из медсестер — молодая женщина с веснушками и тихим голосом. Она посмотрела ему через плечо и, прочитав написанное, улыбнулась так грустно, что это даже нельзя было назвать улыбкой.
— Кто такая Мэдди? — спросил он у медсестры, поразившись твердости своего голоса. Ведь чувствовал он себя вовсе не так уверенно.
Она не ответила. Только закусила губу, будто решая, сказать или нет.
— Пожалуйста, — попросил он.
— Она была вашей женой, — медленно ответила медсестра. Он понял, что она не знает, следовало ей говорить это или нет.
— Была? — переспросил он.
Но больше медсестра ничего не сказала. Она сложила его письмо и убрала в карман фартука, отказываясь сообщить ему самые простые вещи: что случилось с женщиной, которая, как выяснилось, была его женой, и давно ли он находится в этом странном месте.
— Вы должны мне сказать, — принялся настаивать он. И, к его стыду, голос снова дрогнул.
— Вы опять запаникуете, — успокаивающе ответила она.
— Что значит «опять»? — спросил он.
— Не думайте об этом. Эмма придет с минуты на минуту.
— Эмма? — у него заколотилось сердце. «Кто такая Эмма?»
— Да, — сказала медсестра, — Эмма Литтон. Ваша добрая, хорошая подруга. Подождите немного. Она вам всё объяснит.
Глава 30
Бомбей, 1921 год
В ту ночь Мэдди не вернулась на виллу Гая. Они с Люком, тяжело дыша, прижались друг к другу: его голова к ее шее, ее щека к его волосам — «ты правда здесь», а потом, взявшись за руки и сцепив пальцы, медленно пошли вниз, к пляжу. На эти безмолвные белые пески Люк привел ее на первое свидание, и здесь же она горевала по нему каждый Новый год.
— Мне так тяжело думать, сколько тебе пришлось испытать, — вздохнул он, привлекая ее к себе.
— Со мной был Питер, — улыбнулась она.
— Лучше бы и ему не приходилось, — ответил он.
Им обоим хотелось того же.
Они просидели под пальмами до самого рассвета, не выпуская друг друга из объятий. Мэдди понимала, что ей нельзя дольше оставаться, что Гай встревожится, если проснется и не обнаружит ее дома, но ее обнимал Люк, она чувствовала его дыхание, и ничто, даже обида Гая, не заставило бы ее уйти.
Они говорили о многом. Он просил ее рассказать об Айрис.
— Каждую мелочь, — сказал он. — Я хочу знать все. Ничего не пропускай.
— Это займет время, — предупредила Мэдди.
— Время у меня есть, — заверил ее Люк. — Какой она была во младенчестве? Она хорошо спала?
— Не спала месяцами, — ответила Мэдди и продолжила рассказ, стараясь выудить из памяти всё, что могла: первые шаги Айрис, первые слова, то, от чего она заливалась смехом, и то, от чего она плакала, то, что она ела охотно и от чего отказывалась — словом, всё. Взгляд Люка был прикован к лицу Мэдди. И она смотрела только в его глаза — голодные, нетерпеливые и ненасытные.
— Я люблю ее, — сказал он. — Я никогда с ней не встречался, но всегда любил. Очень.
— И она полюбит тебя. Так же сильно.
— Она испугалась меня. Побежала к Гаю, — Люк постарался, чтобы его голос прозвучал ровно, но Мэдди все равно заметила, насколько это его задело.
Как это отвратительно, как несправедливо.
— Ей всего шесть, — постаралась объяснить Мэдди, — и настроение ей испортили еще до того, как ты пришел. Праздник получился ужасный, — она коснулась лица Люка, стараясь немного успокоить его; тепло его кожи по-прежнему казалась ей нереальной, — и повторила: — Она тебя полюбит.
— Я купил ей набор доктора, — сообщил Люк. — Мама мне подсказала…
— Надо поблагодарить Господа за твою маму, — просияла Мэдди. — Хватит уже кукол.
Она расспросила Люка, как отреагировали родители, когда узнали, что он жив, и он рассказал ей, как удивил их, явившись домой в воскресенье тремя неделями раньше.
— Любишь ты сюрпризы! — хмыкнула Мэдди.
— Мне хотелось сообщить им лично, — объяснил Люк, проводя пальцами вверх и вниз по ее руке. — Это было так… нереально снова оказаться в доме. Там все было так, как я помню. Сад, парадная дверь, чайки на крыше… Всё так же, — он всматривался в темное море, вспоминая. — Мать, она была в кухне. Просто сидела и смотрела на шкафчик, который я должен был починить.
— Я знаю про этот шкафчик.
Люк улыбнулся. (Та самая его улыбка.)
— Она тебе рассказала?
— Она сказала, что ты был пьян, когда пытался его починить.
Услышав это, Люк засмеялся.
Мэдди так любила его смех.
— И вот, — продолжил он, — она не услышала, как я вошел. И я сказал ей: «Может, позволишь мне починить его как следует?» Боже мой, как у нее переменилось лицо… — улыбка расплылась по лицу Люка. — Тебе надо было ее видеть, Мэдди.
— Жаль, что я не видела, — сказала она.
— Потом вошел отец и… ой, это было… нечто.
— Они, наверное, не хотели, чтобы ты уезжал, — предположила Мэдди, пытаясь представить себе, что ей пришлось бы отпустить Айрис после подобного возвращения.
— Они понимали, что я должен, — ответил Люк, и его лицо вновь посерьезнело. — Я должен был приехать, Мэдди.
— Конечно, ты должен был приехать, — отозвалась она.
В этом не было никаких сомнений.
Конечно, они говорили о войне и о том, что произошло с ним и со многими их знакомыми, не в последнюю очередь вспомнив Фразера Китона — юного симпатягу Фразера, на которого Люк набросил свой китель и которого похоронили вместе с жетонами Люка и его фотографией, не разобравшись в хаосе сражения.
— Я ездил проведать его родных, — добавил Люк, — перед тем как отплыть. Сказать, что это было ужасно, — не сказать ничего, — он внимательно посмотрел на Мэдди. — Его родители были так… благодарны, когда наконец узнали правду. Я соврал им, что он умер быстро.
— Я бы поступила так же, — кивнула Мэдди, и в глазах у нее защипало при мысли об убитых горем родителях Фразера.
Вспоминали они и Эрнеста, который, ожидая перевода в другой пансионат, пока оставался в Пятом королевском. Думать о том, что Питер, навещая там Эрнеста в 1915 году, разминулся с Люком на какие-то жалкие три месяца, было мучительно.
— Это просто убивает меня, — призналась Мэдди. — Сводит с ума.
— Знаешь, Питеру казалось, что он видел меня. На дороге в Меней после того, как меня ранило, — Люк нахмурился. — Он рассказал мне об этом вчера.
Эти слова не сразу дошли до сознания Мэдди. А когда это произошло, она вспомнила, сколько раз Питер клялся ей, что Люк не мог выжить. Она выпрямилась, испытывая недоумение и потихоньку разгорающийся гнев.