Вы бы слышали голос тети Лены, когда я сказал, что сам приеду за банками с вишневым конфитюром. Тем, который с косточками.
Евгения Штольц. Чувство жизни
Книжной эта улица звалась везде: и в документах, и среди местных. Почему она Книжная, не знал никто. Даже в далекие советские времена здесь не водилось ни магазинов, ни домов культуры, ни каких-либо литературных кружков. Сейчас на этой улице и вовсе жили одни старики, если что и читающие, так только газеты или руководства по садоводству. Может, книги у них все-таки и имелись, однако, скорее всего, уже давно пылились на чердаках и в летних кухнях, держа последнюю оборону от мышей. Вполне вероятно, этим книгам мечталось, что хозяйские внуки когда-нибудь да вспомнят о них и увезут в далекие-далекие прекрасные края, где, говорят, водятся самые настоящие книжные шкафы.
В любом случае сейчас по Книжной улице несли самую настоящую книгу, и не про огород!
Стояли ранние летние сумерки. Подойдя к старенькому дому, Аня запихнула томик под мышку, затем освободившейся рукой открыла калитку. Дома была почти вся ее семья, кроме отца; мама сидела на кухне, пока два брата ссорились из-за того, чья очередь играть на компьютере, ибо Великий компьютер был один, а их – двое.
Чуть позже Аня возила ложкой в супе, смотря в тарелку отсутствующим взглядом.
– Что, сильно мучают на работе? – спрашивала сочувственно мама, сидя у маленького окна.
– Да нет. Все как обычно…
– А проверка договоров? – голос у мамы был тревожный. Как всякая мать, она беспокоилась из-за проблем своих детей.
– Да, проверка. Ничего страшного. А папа где?
– Задержался на складе.
– М-м-м, ясно.
Аня продолжала черпать суп, разглядывая на краях тарелки сине-белый гжельский узор. А за окном уже вовсю сгустилась темнота – и легкая прохлада залетала через веранду в маленькую кухню вместе со стрекотом кузнечиков. Мама поставила чайник, достала всем кружки, включая большую отцовскую, напоминающую скорее ведро, с надеждой, что тот скоро вернется. А сама между делом разглядывала лежащую на скатерти зеленую книженцию с оранжевым неотклеенным ценником.
– Ты книгу купила? – спросила она.
– Да, – прозвучал сдержанно-усталый ответ.
– А разве вы, доченька, не читали «Обломова» еще в школе?
– Читали…
– Понравился, получается?
– Не знаю, мам, вот и выясню. С нашей второй учительницей мы в школе все книги читали только в кратком пересказе.
– Ах, ну да, точно… Ирина Георгиевна была совсем другой. Не как эта. Но, наверное, хорошая книга. – Мама налила кипяток из пыхтящего чайника, привычно спросив: – Тебе две ложки сахара?
– С горкой, – также привычно отозвалась дочь.
Зачем она на самом деле купила «Обломова»? Ответа не было. Когда Аня шла мимо закрывающегося книжного магазина, ей вспомнились те теплые уроки литературы – и покупка стала скорее порывом, нежели осознанным действием.
Их первая учительница, Ирина Георгиевна, была совсем старушкой, но старушкой занятной, носящей к рубиновому пиджаку рубиновые бигудишные волосы, а также большие очки. Литературу она боготворила – и любовь эту пыталась привить всем своим ученикам, которые по ее воле ставили спектакли и устраивали культурные чаепития. А дальше… Ну а дальше Ирине Георгиевне пришлось уйти по старости, а на ее место явилась другая, чье полное имя отчего-то упорно ускользало из памяти. Мария… Мария… Как же ее отчество? Аня его совсем не помнила, хотя эта женщина вела их класс куда дольше предшественницы. Но уроки литературы у нее стали ничем не примечательными, серыми, сводящимися к «читаем, а я скоро вернусь, и будем писать тест».
Глядя на зеленую книгу, на обложке которой развалился полный барин, Аня допила уже не горячий, а теплый чай, вымыла посуду и вышла во двор. Там обосновалась ночь. Аня вышагивала по уложенной плитками дорожке, мимо будки с псом Мухтаром, мимо клетей с перепелами, мимо квохчущих кур, по огородной тропинке к саду и назад.
Летний зной рассеялся, и вот уже ветер игриво вскидывал темные волосы Ани. Она, в общем-то, была симпатичной. И точно это знала. Невысокая, худенькая, не имеющая ни одной отличительной черты, которая делала бы ее дурнушкой. Правда, ходила Аня как-то присогнувшись, но причиной этому считала сидячую работу с договорами. В темноте она помогла убрать матери тяпки и вилы.
– Сегодня у пекарни виделась с Лениным отцом, – сказала ей вдруг мама.
– Ты о какой Лене?
– О твоей же однокласснице.
– А-а-а, ну и что она? – безучастно спросила Аня.
– Ее отец рассказал, что она полгода назад переехала в Санкт-Петербург. Устроилась там дизайнером в какой-то фирме. – Мать закрыла сарай. – Лена же хорошо рисует после художественной школы. А еще на неделе я встречалась с матерью Даниила. Он так вообще в Москву перебрался и устроился помощником к знакомому своего отца, хозяину ТЦ!
– Ну молодцы… – вздохнула Аня. – Вот только у Ленки бабушка там живет, поэтому небось на квартире у нее Лена и обитает. А Даниил бы разве поехал в Москву, не будь там папиного знакомого?
Она плотно сжала губы, опустила глаза, надеясь, что темнота это скроет. Мама тоже опустила глаза и тоже печально вздохнула.
Ночь разрезал просочившийся сквозь облупившийся забор свет фар. Подъехавшая машина перестала рычать и тарахтеть. Тогда мама отряхнула платье от пыли, сняла рабочие перчатки, в которых прибиралась, и радостно сообщила:
– Ну вот и папа приехал. Ты еще чай будешь?
– Да я же полчаса назад его пила, – развеселилась Аня, зная любовь родителей к чаю.
– Вот именно, полчаса назад! – ласково улыбнулась мама, будто возмущаясь. – Что такое полчаса! Уже все желудок миновало. Пошли, отца встретим. Я его просила купить зефир, надо узнать, купил или не стал.
И они вдвоем направились к дому, поглядывая над клетями с птицей. Хлопнула дверь старенькой машины, затем раскрылись ворота – и мимо отчаянно гавкающего Мухтара прокатилась старая «копейка», припарковавшись под раскидистым орехом. Отец вышел из нее в расстегнутой рубахе, вспотевший, игриво выставляя вперед одну растопыренную огромную ладонь, но пряча другую и лукаво улыбаясь. Глаза у него были словно у хитрого старого кота.
– Неужели купил?.. – улыбнулась мама.
Тут отец достал из-за спины пакет с зефиром и вручил его довольной супруге, зная ее слабость к сладостям. И они все прошествовали в дом, где снова пили душистый чай и делились впечатлениями о дне. А где-то в другой комнате, весьма небольшой, близнецы продолжали отчаянную борьбу друг с другом за право владеть Великим компьютером.
В больших городах небо всегда затянуто мутной дымкой, сквозь которую едва просачиваются блеклые очертания редких звезд. Но здесь же, в небольшом поселении, небо скорее напоминало поле, на котором звезды разбросали, будто пшено. Здесь оно притягивало взгляд и лежало во всей своей красе над головами, заставляя всматриваться.
Только-только спала удушающая жара, и едва ощутимый ветер проносился между зелеными улочками, дышал столь желанной свежестью. Аня вышла на улицу. Она тихо походила по двору, пока не увидела над машиной дрожащий огонек; пригляделась – то курил отец, умостившись на капоте своей «копейки».
– Чего бродишь, а? – поинтересовался он, зажимая в губах дергающуюся сигарету.
– Да так… Думаю, дай похожу, воздухом подышу. А ты?
– Так же. Садись. – И он похлопал по капоту, подвинулся.
Аня умостилась рядышком, не понимая, почему отец сидит не на уличной лавке, а здесь, на машине. Но затем она вскинула взгляд и поняла: «копейка» стояла аккурат под раскидистым старым орехом, который укрывал машину, оставляя под бледным светом звезд только капот. Слева храпел в будке старый мохнатый Мухтар, сторожа их покой, справа вздымались очертания летней кухни. Выходило эдакое укромное местечко, заметное только с определенной точки двора. Задумчиво затягиваясь, отец глядел вверх на небо – любовался им, отчего этому порыву невольно поддалась и дочь.
– Мать говорит, что у тебя на работе завал?
– У нас всегда завал, – ответила Аня, осторожно прислонившись к лобовому стеклу. Она беспокоилась, как бы оно не провалилось.
– Ну и как тебе работа с этим вечным завалом?
– Работа как работа. – Она вздохнула. – Руководительница хорошая, умная, всегда поймет, отпустит куда надобно. Коллеги… Ну они сильно старше, но и опытнее, где нужно – обязательно подскажут, и где не нужно – тоже подскажут… – И она снова вздохнула, уже более недовольно. – Ну а договора тащат и тащат со всех участков, вот регистрирую, вношу в базу.
– Понятно. – Отец снова затянулся, отчего сигарета вспыхнула огоньком.
– Ну а что… Зато зарплата четко в середине месяца, небольшая, но стабильно. И подвязка к клиникам. Отпуск своевременно. Удобно.
– Тебя все устраивает?
– Ну да…
– Понятно, – закончил папа.
Они оба молчали, глядели на небо, мерцающее мириадами звезд.
– Красиво, – наконец заметила Аня.
– Да, недурно, – только и сказал отец.
– Вот так глядишь на звезды – а они такие далекие, такие большие. И понимаешь, что мы – пыль для всего мира. Всего лишь пыль. Мелкая. Бесперспективная. И пропадем, а звезды так и будут на небе.
– Что тебе эти размышления, доча, а? – улыбнулся вдруг в темноте отец. – Звездам до нас дела нет – и тебе не должно быть до них дела. Любуйся ими, но держи нос по ветру, а хвост пистолетом. Сдалось тебе это – думать о тягости бытия. Это старикам должно вот так сидеть на машине, глядеть на звезды и размышлять о том, что однажды для них все закончится. Молодая ты еще для таких дел, доча!
Аня промолчала, только поглядела на отца, лицо которого подсвечивал вспыхивающий огонек сигареты. Тот тоже ласково посмотрел на нее. Позади них в ореховой листве тихо шумел ветер. Подтянув колени поближе, Аня вздохнула и снова перевела взгляд на звездное небо.
– И чего, как история? – вдруг спросил через время папа, докуривая.