На ней были высокие черные джинсы и бежевый свитер крупной вязки.
В шесть часов она собрала вещи и поторопилась выскользнуть из лавки. Но когда ее догнали торопливые шаги, она даже не удивилась, чувствуя некоторую обреченность и на эту стычку, и на очередную грубость.
– Да сгинь ты. Уродина.
Это было уже действительно обидно. Девушка поджала губы, нахмурилась и отступила от выхода, пропуская вперед того, кто торопится настолько сильно, что не погнушался переходом на личности. На оскорбления отвечать она умела плохо. Хватать ртом воздух и глотать обиды, пережидая жжение в груди, – это да. А отвечать – нет. Да и что тут ответишь?
Так продолжалось месяц за месяцем. Девушка носила то длинные шуршащие юбки, перехваченные поясом, то бриджи и высокие, похожие на конные, сапоги. На ней свитера сменялись футболками, ажурными блузками, даже странными асимметричными вещами, которым и название-то не подберешь. Она приносила с собой чашку кофе в картонном стаканчике или брала у лавочника стеклянный чайник и заваривала что-нибудь волшебное: пахло то летним вечером, то зимним трескучим морозом, то молоком, то ягодами.
Он приходил всегда в черном, всегда один и в руках ничего не приносил и не уносил. Тот юноша со злым лицом. Кроме постоянной злости, девушка обратила внимание на то, что его лицо было бледным, почти белым, мраморно-ровным. Рассмотрела твердый острый подбородок, а еще – пугающе черные глаза. На нее он глянул раз, может быть два, но этого хватило, чтобы заметить. Она вздрогнула и постаралась взглядом с ним не встречаться: мурашки пообещали в следующий раз непременно порвать колготки, если рискнет повторить.
Она смотрела, как он цедил что-то неразборчивое и едва ли доброе сквозь стиснутые зубы, как ходили желваки на его челюсти, как беспардонно, без симпатии или даже уважения он мучает книги, то кидаясь к новинкам, то перебирая самые верхние полки с древностями. Сложнее всего было понять даже не причину, по которой лавочник позволяет ему здесь оставаться, а то, почему юноша вообще сюда возвращается. Удовольствия он явно не получал.
«А может быть, – подумалось вдруг ей, – он приходит еще чаще меня?»
Действительно, каждый раз, стоило ей прийти в лавку, юноша оказывался здесь или появлялся чуть позже. Она была недостаточно глупа, чтобы связывать его визиты с собственными, а посещала любимое место она не по расписанию. Значит, велика вероятность, что он заглядывает в лавку каждый божий день. Ну или через раз как минимум (сказать по правде, она больше склонялась к первой версии, потому что, приходи он через раз, они бы не пересеклись хотя бы единожды, а такого не случалось).
Странный юноша не занимал слишком много ее внимания, желания завести разговор тем паче не вызывал: и первое и второе впечатление он оставил прегадкое. Но с другими постоянными или случайными посетителями встречаться приходилось редко, а они в одном помещении проводили часы. Вот она и посматривала на него изредка. Аккуратно заложив между страниц ляссе, или выглянув в прогалину между раздвинутых книг, или проходя мимо бесшумным призраком, чтобы разлить себе и лавочнику чай. Вторая чашка, по обыкновению оставляемая на ресепшене, через некоторое время таинственным образом исчезала. Девушка улыбалась. «Не любит кипяток», – догадывалась она.
Сегодня юноша в черном решил дотянуться до полок, уходящих под бесконечный потолок. В помещении был «второй свет», и титанические шкафы требовали приставных лестниц, хотя девушка всерьез считала, что туда забраться безопасно можно разве что с лестницы пожарной машины.
На этот раз чужие ругательства перешли в вербальную форму, сосредоточиться на чтении стало сложно. Она посидела немного, вздохнула и подошла к коридору между пятнадцатым и шестнадцатым шкафами. «Так, всё», – воинственно думала она, собираясь с духом, чтобы отчитать нарушителя общественного порядка (ее собственного, если быть точной).
Весь грозный настрой улетучился, стоило ей увидеть развернувшуюся картину: разъяренный, взлохмаченный юноша стоял на самом верху приставной лестницы. А та оказалась не закреплена. Обеспокоенно вдохнув, девушка шагнула ближе и рискнула его окликнуть, чтобы предупредить:
– Эй.
Ничего, кроме этого «эй», ей в голову не пришло. Они не общались и не знали имен друг друга, не позовешь. Поприветствовать было бы глупо, в лавке они сидели уже довольно давно и были осведомлены о присутствии друг друга. Сказать «извини» тоже неуместно, ей-то извиняться не за что, это не она тут мародерствует и бранится.
Так что получилось «эй». Резкое, тонкое от напряженного голоса – как бьющееся стекло. В комплекте с привычкой тихо передвигаться это сыграло злую шутку. Юноша вздрогнул от неожиданности, покачнулся, нога его соскользнула со ступени. Попытавшись ухватиться за книги, он потащил за собой всю ветхую полку – и та с треском сорвалась с креплений, увлекаемая вбок, вслед за кренящейся лестницей.
– Осторожно! – это был не ее голос, его.
Она только вскрикнула.
Юноша упал с высоты. Вслед за ним летели щепки и книги. А он закрыл собой девушку, нависнув над ней, как тень. Они очнулись, когда все уже стихло.
– Ты зачем подкралась?
– У тебя синяк.
Заговорили они одновременно, едва отдышавшись. Она поджала губы и спохватилась первой:
– Я не подкрадывалась.
– Ты не можешь говорить, что не делала чего-то, когда явно сделала это. Не можешь отрицать факт.
– Факт в том, что у тебя синяк, – насупилась она, растерянная от внезапной защиты с той стороны, откуда уж никак не ждешь. Книгами бы ее здорово побило, если не пришибло бы полкой. – Ой, – вдруг испугалась девушка, – ты как вообще? Цел? Не сломал ничего?
– Вряд ли что-то, кроме шкафа. – Он поднялся, отряхиваясь.
Девушка подскочила сама, торопливо протянула руку, едва не коснувшись чужой ладони, но быстро спохватилась и вцепилась в край его рукава, потащив за собой. Он отчего-то не стал сопротивляться. Пошел следом, позволил усадить себя на диван и устроить беглый медосмотр лица.
– Я сейчас, принесу что-нибудь холодное.
Девушка выбежала из лавки. Он остался смотреть на ее сумочку и раскрытую книгу.
Вернулась она с пакетом льда.
– Где взяла? – поинтересовался он.
– В морозильнике наскребла, в кафе напротив. Собиралась купить мороженое, но официант предложил лед. Деньги брать отказался, – говорила она от волнения торопливо и много, села рядом, стала прижимать к синякам лед.
– Уверена, что разбираешься в первой помощи?
– Нет, – ответила она.
Уголок его рта дрогнул. «Наверное, это могла бы быть улыбка, если бы он умел улыбаться», – подумала она. Но он не умел. По крайней мере, на это указывали все имеющиеся очные свидетельства.
Они посидели немного и пошли чинить шкаф. Виноваты-то оба, получается. Работать вдвоем оказалось непросто: он отлично конфликтовал не только с книгами, но и с людьми, в чем, впрочем, сомнений и не было.
– Как более легкое млекопитающее, наверх на этот раз полезу я.
– Ну точно, ведь ты и дубовую полку на весу удержишь, и приколотить ее сможешь, да?
– А будто бы я тебя удержу вместе с лестницей!
Когда шкаф был починен, а книги возвращены на место, оба выдохлись настолько, что плечом к плечу уселись на диван. Он запрокинул голову и замер, уставившись в потолок. Она шуршала пакетиком из подо льда, скручивая целлофан в пальцах. Он даже не раздражался от этого. Наконец она рискнула:
– Что ты ищешь?
Он вскинул брови – удивленно. Посмотрел на нее заинтересованно. Ничего не сказал, и она добавила, разведя руками:
– Ну ты же явно ищешь что-то. Перебираешь полку за полкой, злишься, что не можешь найти. Это ведь какая-то книга?
– Какая-то книга, – бесцветно ответил он.
– Давай помогу найти?
– Не сможешь.
– Почему? Я хожу сюда уже лет пять, точно больше твоего, многие разделы наизусть знаю. Дай хотя бы попытаюсь. Хуже ведь не будет.
– Хуже не будет точно, – вдруг помрачнел он, сделавшись таким бледным, что она слегка испугалась.
«Может, все-таки сотрясение?» – подумала она.
Но он неожиданно продолжил:
– Мой старший брат умер.
Ошарашенная страшным признанием, она почувствовала, как немеют кончики пальцев.
– Вы были похожи? – выдавила она.
– Нет, – ответил он. – Ни в чем. Брат был первым во всем, веселым, душой компании, увлекался спортом, играл на гитаре, всюду был лучшим. И конечно же, обожал читать. Отец растил его как наследника, ему и передал свой дар: ходить между мирами.
– Между мирами, – пробормотала она, не успев запретить себе удивляться, хотя на сегодня мерка удивительного уже зашкаливала.
– Да. – Он взмахнул рукой, очертив в воздухе широкую дугу. – Путешествовать, скакать туда-сюда по вселенным. Все в этом духе.
– А потом…
– А потом он погиб. Отец был настолько убит горем, что даже не посмотрел на меня ни разу с тех пор. Даже когда я пришел напомнить, что дар придется передать мне.
– И твой отец сделал это?
– Ну вроде. – Улыбка на лице юноши прорезалась кривым оскалом. – В своем духе только. Назвал это место, сказал, что все равно ничего не смогу, потому что для того, чтобы отыскать вход, мне придется прикоснуться к книге, а я этого ни за что не сделаю.
– Вот почему ты перебираешь книги и ставишь обратно?!
– Ага. Понятия не имею, к какой надо прикоснуться. Вытащить, повертеть. Что там, потянешь какую-то на себя – и тайный ход откроется? Не знаю. Может, одна из книг – тайник и там ключ под обложкой спрятан? Не знаю, тоже проверяю каждую.
Повисла неловкая, тягостная пауза. Наконец девушка вздохнула и потянулась за оставленным на столе пухлым томиком, похожим на кирпич:
– Звучит… Захватывающе, если честно. У тебя с ними, – палец постучал по обложке, – тайна. А я книги только читаю.
Он фыркнул:
– И что читаешь?
– А? – Она оглянулась.
– Что там, говорю, – дернув подбородком, он указал на книгу в ее руках, – у тебя?