– А ты-то чего всполошился? – спросил он.
Хотя чего там было спрашивать! Запах денег, да еще каких! Не было для Руслана в жизни запаха слаще, он и шел по жизни по нему и на него.
– А ты не понимаешь? – хитро прищурился Руслан. – Представляешь, какие там бабки? Какие дела крутят?
– Нам, братан, там ничего не светит, – засмеялся Леня. – Даже если я приду к нему с криком: «Папа, где ты был?!» – вряд ли что обломится.
– Кто знает, – не уступал Руслан. – Кто знает… Смотря, как с ним работать. Олигархи – они тоже человеки. Как и мы с тобой.
Сбить его со следа было невозможно.
– Давай так, – подытожил Руслан. – Ты все-таки поищи концы. Среди родственников, соседей, в ментовке своей поспрашивай… Должно что-то остаться! Ты же опер! А там покумекаем, что да как. Тут, братан, такой шанс, что…
Но Леня концы искать не стал. Потому что знал – ничего не выйдет. Да и как-то это было ему «западло», не по душе. Руслан давил, спрашивал, нет ли каких-то известий, сам развил бурную деятельность в поисках доказательств, что Муромский все-таки был отцом Лени, какие-то сплетни собирал… Очень он увлекся этим делом.
Леня чувствовал, что решающий разговор с Русланом все ближе и ближе, и не мог себе представить, чем он закончится. Потому что он уже слишком много знал о способах, которыми делалось состояние Алика Джуса, а значит, и Руслана. И знал, что сентиментальность Руслана имеет вполне определенные границы.
А потом он выехал на происшествие и своими глазами увидел джип Руслана, пропоротый автоматными очередями. Несколько пуль вошло в голову Руслана, превратив знакомое с детства улыбчивое лицо в кровавое месиво. Леня хорошо запомнил, что в какой-то момент испытал вдруг чувство облегчения: окончательный разговор с другом детства не состоится и Руслан уже ничего не попросит…
Ледников отложил распечатку, встал, подошел к окну. За окном, совсем рядом, Скотленд-Ярд, где-то дальше Букингемский дворец, а еще дальше все эти Пиккадилли, Биг-Бены, Тауэры, Вестминстеры… И много еще чего другого, что составляет этот такой чужой город на Темзе. И что общего может быть у него с затерянным в южном российском захолустье поселком Майский, с мясником Аликом Джусом, улыбчивым картежником Русланом и опером Леней? Ничего. Но что-то есть…
Он взял распечатку – там еще оставался какой-то текст. Оказалось – приписка Толи Троицкого:
«Валентин Константинович, вы, наверное, и не поняли, что за бред я вам прислал. Объясняю. Я ехал собирать материал о детстве и юности будущего олигарха Муромского. Но в поезде моим соседом оказался мужик, который в ответ на мой вопрос, знает ли он что-то о Муромском, сообщил, что в городе живет его сын, которого он не хочет признавать… Понятное дело – я сразу сделал стойку. В общем, плюнул на детские годы олигарха и принялся искать его сына.
Парня, которого называли сыном Муромского, я нашел довольно быстро. Сначала он отказывался говорить со мной, но потом, когда я сказал, что тогда мне придется собирать материал по соседям и знакомым, согласился. Мы встретились.
Он рассказал примерно то, что изложено выше. Сказал, что никаких доказательств отцовства Муромского у него нет. Мать, возможно, и встречалась с Муромским, но официально они расписаны не были. И даже просто вместе не жили. И вообще, все эти слухи ему уже давно по барабану. Он никогда в них не верил.
То, что вы прочли, это что-то вроде монолога-исповеди парня, которого в городе дразнили сыном олигарха. Я это написал для романа, который тогда замыслил. Об отце и сыне. Не обращайте внимания на форму и лирическую взволнованность, я тогда еще мнил себя писателем и потому кропал много лишнего. Это, конечно, не документ, тут много придуманного и домысленного. Но больше у меня ничего нет.
Разговор Лени с Русланом я изложил на свой вкус, но в принципе он был. Может быть, не такой серьезный. Сам Леня настаивал, что Руслан говорил это в шутку, но я почему-то не очень ему поверил. Может, потому, что очень хотел, чтобы все оказалось правдой и я стал автором сенсации.
После гибели Руслана карьера Лени в милиции затормозилась. Он всегда считался там подозрительным одиночкой, от которого всякого можно ждать. Нет, он не выступал против законов и нравов, которые царили в отделении, просто был себе на уме. А значит – чужой. Потом его ранили, и он уволился. Устроился в службу безопасности к местному бизнесмену.
В общем, серьезных доказательств отцовства Муромского я так и не накопал. Может, их и нет вовсе. Сначала я хотел в Москве ткнуться к самому Муромскому, но закрутился.
А потом меня стали посещать печоринские мысли: зачем мне смущать покой честных контрабандистов? Ну, сам Муромский, конечно, не то чтобы честный, но вот Леня показался парнем вполне приличным…
Видимо, я тогда мучился похмельным синдромом и «рассыропился» по его адресу, потому как путь, который он прошел, к особым приличиям не располагает. И, между прочим, я слышал, что Леня знал о готовящемся покушении на Руслана. Знал, но не предупредил.
Леня запомнился мне каким-то неустойчивым, нуждающимся в поводыре. Думаю, с одной стороны, он испытал какое-то облегчение, когда Руслан погиб, а с другой стороны, понял, что теперь нет рядом человека, который в любой ситуации знал, что надо делать. В отличие от него самого.
Сам он всегда колеблется, но колебания эти не от ума, не от интеллекта, не от мысли, а от нетвердости и зыбкости характера. То есть совсем не Гамлет, тут другой вариант, более российский… Наверное, сказалось детство без отца, он вырос под сильным влиянием матери, которая была человеком добрым, но безответным и робким, как мне рассказывали. Да и фамилия у Лени была от матери – Горегляд. В классической литературе это называлось «говорящая фамилия».
Не знаю, понадобится ли вам эта лирическая белиберда, где многое просто сочинено мною. Но, повторяю, больше у меня ничего нет».
Глава 18To pick the plums out of the puddingВыбрать изюм из пудинга
Звонок раздался ранним утром.
Негромкий, невыразительный женский голос безучастно произнес по-английски:
– Рингвуд-гарденс, восемь, одиннадцать…
Пока Ледников спросонок начал что-то соображать, трубку положили.
Ледников подошел к окну. Еще не рассветало, за окном царила ночная темень, но все равно надо было что-то предпринимать. В конце концов, ему для того и звонили, чтобы он что-то предпринял.
Немного поколебавшись, он набрал номер Вудгейта. Крейг ответил моментально, словно он сидел в такой час у телефона и ждал звонка.
– Надеюсь, вы уже не спите, Крейг? – церемонно осведомился Ледников. – Извините за столь ранний звонок, но я просто вспомнил, что вы жаловались на бессонницу…
– И решили бодрствовать вместе со мной? – усмехнулся Вудгейт. – Ладно, Валентин, оставьте ваши китайские церемонии. Что случилось?
– Рингвуд-гарденс. Вам что-нибудь это говорит?
– Погодите, так сразу я и не соображу!
– Это может быть недалеко от кладбища, на котором мы с вами были?
– Да, пожалуй… Пожалуй… Точно! Это с другой стороны Кингстон-роуд, перед Ричмонд-парком.
– Где плавают лебеди и пасутся олени, – вспомнил Ледников слова Модеста.
– Да-да, небольшая улица. А почему вас интересует именно это место?
– У меня есть информация, Крейг, что по этому адресу может находиться Рафаэль Муромский…
– Что вы имеете в виду? Он там скрывается или…
– Скорее его там скрывают.
– Удерживают силой?
– Да.
– С какой целью?
– Выкуп или шантаж. А может, они просто хотят отнять у него все, что ему досталось от отца.
Вудгейт помолчал.
– Информация надежная?
– Думаю, да. Теперь мне нужно что-то предпринять. Собственно, поэтому я вам и звоню…
– В нынешней ситуации вам предпринимать ничего не нужно. Если вы впутаетесь в это дело, то уже не выпутаетесь так просто. Вами займутся очень плотно. Вы же знаете, как сейчас полиция реагирует на все русское!
Вудгейт помолчал еще немного, видимо, размышляя, а стоит ли ему самому ввязываться в эту историю. Наконец он решился.
– При условии, что вы действительно доверяете вашему информатору, я могу связаться с полицией сам.
– А что вы им скажете?
– Скажу, мой бывший агент сообщил мне, что по этому адресу происходит нечто криминальное. Появляются очень подозрительные люди, доносятся странные звуки… Ну и так далее… Думаю, ребята заинтересуются и проверят, что там происходит.
– Крейг, спасибо за помощь. Только предупредите ваших, что это может быть опасно.
– Насколько? – озабоченно спросил Вудгейт.
– Если это тот человек, о котором я думаю, он может быть вооружен. И вообще, судя по всему, боюсь, он профессионально очень хорошо подготовлен… Так что пусть будут осторожны.
– Но как я объясню коллегам, откуда мне все это известно?
– Скажите, что ваш агент слышал доносящуюся из квартиры русскую речь, а еще ему показалось, что он видел у одного из гостей оружие…
– Здорово вы легенды складываете, прямо, как разведчик.
– Говорите уж прямо – шпион.
– Ладно, я звоню.
– А что делать мне?
– Ждите от меня известий. Как только я что-то узнаю, сразу вам сообщу.
Вудгейт позвонил часа через три. Голос у него был резкий и требовательный.
– Валентин, нам надо увидеться. Прямо сейчас.
– Что случилось, Крейг? Информация была ложной?
– Нет. Но задержать никого не удалось. Пришлось стрелять…
– Понятно… Кто-то пострадал?
Вудгейт ничего не ответил. Сказал только:
– Надо срочно увидеться. Давайте в Гайд-парке, в Саду роз. Сейчас там не должно быть много народа. Там есть фонтан…
– «Мальчик и дельфин»?
– Да-да, за ним скамейка. Буду ждать вас там.
По случаю плохой погоды людей в парке было немного. Поглядывая на веселых, весьма упитанных даже на вид белок, Ледников очередной раз удивился многочисленности арабских женщин в черном. У них только глаза сверкали в прорезях паранджи. Ходили они по-восточному – группками, разделившись то ли по кланам, то ли по возрасту. Постояв у светофора, на котором вместо человека был изображен всадник на лошади, Ледников решил, что времени уже прошло изрядно, и направился к Саду роз. Сад встретил его унылыми песнями кришнаитов, которые, к счастью, спешили по своим неземным делам мимо невысокой металлической ограды сада.