Карагодин возник достаточно быстро. Уселся в соседнее кресло и, не говоря ни слова, тоже уставился на толпу. Ему, судя по всему, было не по себе. Какие-то непростые мысли терзали его. Но Ледников не собирался ждать слишком долго, пора было начинать разговор.
Вдруг Карагодин повернулся к Ледникову и быстро спросил:
– Что у вас с лицом, Валентин Константинович? Что-то случилось?
– Амимия у меня. Плохая мимика после контузии.
Карагодин уставился на него непонимающе.
– Контузии? А что случилось?
– Летел на воздушном шаре, а шар взорвали… Вот хочу узнать, кто меня решил убрать таким манером и за что? И есть у меня подозрение, что это шайка Зондера работала, – с намеком сказал Ледников. И испытующе уставился на Карагодина. Тот только плечами пожал.
– Не знаю. Зондер еще позавчера куда-то отправился на пару дней.
– Значит, его в Париже не было?
– Нет.
– Что многое объясняет. А вы что такой взъерошенный?
Карагодин подобрал вытянутые ноги, откинулся на спинку стула, закинул голову, вздохнул и спокойно сообщил:
– А я человека только что убил. И двух покалечил.
– Хороший у нас с вами, Виталий, разговор получается, – покачал головой Ледников. – Интересный. Ну, давайте, рассказывайте о своих битвах и сражениях…
Ледников слушал обрывистый рассказ Карагодина, и в голове его один за другим возникали недоуменные вопросы. Одно было совершенно ясно: Зондер снабжал оружием банды, орудовавшие в «горячих пригородах». Но зачем? Понятно, что с его оружием Кабан и такие, как он, устроили бы нынче вечером полицейским такую кровавую баню, что Париж содрогнулся бы. Но зачем это Зондеру?
– Получается, если бы не вы, сегодня люди этого Кабана убивали бы полицейских…
– Только вряд ли полицейские мне спасибо скажут, – нервно хохотнул Карагодин.
– Теперь-то вы понимаете, что с Зондером и его бражкой пора кончать?
Карагодин неопределенно покачал головой.
– Сдавай Зондера, а сам сматывайся, – жестко, переходя на «ты», сказал Ледников. – Я тебе помогу.
Карагодин покачал головой. Так, подумал Ледников, парень что-то темнит… А может, прав Немец и Карагодин ведет какую-то свою игру? В конце концов, они едва знакомы. Немец вон считает, что Карагодин может быть с Зондером заодно. Но отступать было поздно.
– А теперь посмотри эти фотографии…
Ледников достал фотографии Будрийона и протянул их Карагодину. Тот взглянул на первую и сразу сказал:
– Это он, Зондер. Только молодой. А где это он?
– В Колумбии. Только вот настоящая его фамилия Гран. Зондер – его нынешняя кличка.
– А кто он?
– А то ты не знаешь! Убийца он профессиональный. Что тогда был, что сейчас.
Ледников стал было рассказывать о подвигах Грана, но быстро замолчал. Карагодин его не слушал – он буквально впился глазами в фотографию семьи учителя Мигеля Гурдадо. На первом плане девочка в белом платьице с огромными, внимательными глазами…
– Это она, – хрипло выговорил Карагодин.
– Кто «она»?
– Каридад.
– Какая Каридад? Что ты загадками говоришь?
Карагодин опустил голову. Вид у него был поникший.
– Она… Она… помощница у Зондера. Он ей одной доверяет. Говорят, она его воспитанница, сирота, которой он заменил семью.
– Семью, которую сначала сам уничтожил, – задумчиво сказал Ледников. – Кстати, на другой фотографии, где их тела, девочки нет…
– Я заметил. Это она, Каридад, – повторил Карагодин. – Я сразу понял.
– Значит, он забрал ее с собой, вырастил и сделал своей помощницей…
Карагодин согласно кивнул.
Ледников вертел в руках бокал и внимательно следил за Карагодиным. Тот сидел, не поднимая головы, и теперь его лицо выглядело так, словно его поразила амимия. Что-то тут не так, вдруг дошло до Ледникова. О господи, неужели?
– У тебя с ней… роман?
Карагодин кивнул, сжав губы.
– Она не такая, – наконец выдавил он из себя. – Она как ребенок, ласковая, послушная… Она только знает, что ее семью убили бандиты. Он ей внушил, что это он спас ее. Она уверена, что он заменил ей отца.
– Интересно, – задумался Ледников. – Не Зондер, а прямо турецкий султан Мурад I и его янычары.
Карагодин посмотрел на него непонимающе.
– Эх ты, историк! – снисходительно усмехнулся Ледников. – Турецкий султан Мурад I в 1362 году начал формировать особый пехотный корпус из захваченных во время походов на Балканы христианских детей. А потом на покоренных землях для христианского населения ввели особую повинность – на детей. Каждые пять лет турецкие чиновники отбирали на специальных смотринах во всех христианских общинах мальчиков в возрасте от семи до четырнадцати лет для службы в янычарском корпусе. Это называлось «доля султана».
Ледников говорил про янычар, а сам пытался сообразить, как использовать эту историю с семьей несчастного учителя Гурдадо, чтобы заставить Карагодина сдать Зондера. И сдать немедленно. Тут явно был шанс. Надо давить на него. Давить без всякой жалости. Может, тогда очухается.
– Получается, твоя Каридад – «доля Зондера», – зло выговорил Ледников.
Карагодин скрипнул зубами.
– Интересно, что эта девочка будет делать, когда увидит эти снимки и все узнает?..
– Она сойдет с ума! Ей нельзя об этом говорить. Она не выдержит.
– И что же, ты не скажешь ей, что Зондер убил ее семью? – напирал Ледников.
– Не знаю… Она не сможет с этим жить!
– Это не тебе решать, Виталий, – сурово выговорил Ледников. – Это должна решить она сама. Девочка, у которой убили семью, а ее саму превратили в убийцу. Неужели ты хочешь, чтобы она по-прежнему служила Зондеру? Человеку, который убил ее мать, отца, брата и саму ее сделал убийцей? Который убьет ее не задумываясь, если понадобится.
– Я увезу ее, она все забудет, – с болью пробормотал Карагодин. – Я давно хотел уехать с ней куда-нибудь. В Австралию, Новую Зеландию, чтобы она все забыла там! Все! Навсегда.
Ледников смотрел на него с грустью. Его, конечно, жалко. Вляпался в дикую историю, из которой нет никакого выхода. Утешает себя какими-то дурацкими выдумками про Австралию. А эта несчастная девочка… Она вряд ли выберется из этой переделки живой. Время платить за свои и чужие грехи накатывало на нее и Карагодина неумолимо. Ледников прекрасно понимал это, но все равно продолжал давить на Карагодина. А что ему еще оставалось делать? Надо было заставить его сдать Зондера.
– А ты? Тоже все забудешь? И сможешь с этим жить? Зная, что Зондер где-то рядом и в любой момент придет за ней?
– Я попробую, – с беспомощной упрямостью ребенка сказал Карагодин. – Я должен попробовать.
– Что ты попробуешь? – грубо спросил Ледников. – Ты уже напробовался.
– Я вас понимаю, Валентин Константинович, – поднял на него глаза Карагодин. – Но и вы постарайтесь меня понять. Если я сейчас сдам Зондера, то, когда полиция явится за ним, Каридад будет его защищать. Это она умеет. И они убьют ее, потому что она будет защищать его. Понимаете? Я должен объяснить ей все. И когда она будет в безопасности, я сдам Зондера.
Он помолчал и твердо сказал:
– Только так. Не раньше.
– Смотри, Виталий. Смотри, не ошибись.
Ледников сказал это очень внушительно, а про себя подумал, что больше он пока ничего сделать не может.
– Французы говорят: la ou Dieu veut il pleut. Дождь идет там, где хочет Бог. Если он хочет, у нас получится. А если нет…
Глава 26Юрий ИноземцевBras de ferЖелезной рукой
– Что с вами, Клер?
– Нет, ничего, патрон.
– Но я же вижу. Погодите, я сейчас догадаюсь. Вас расстроила эта история с мсье Ледниковым. Вы не можете простить ему, что он оказался на дурацком шаре вместе с мадам Николь.
– Да, патрон. Я не понимаю, зачем он это сделал!
– В России говорят: любовь зла – полюбишь и козла. В данном случае, видимо, козу.
– Посмотрите, что пишут газеты. Бедный господин президент! Его уже обвиняют в том, что это сделал он из ревности. Что эта история очень похожа на гибель принцессы Дианы!
– Ну, Клер, вы же знаете, что у журналистов язык без костей, а мозг без руля и ветрил. Их профессия – сенсация. Они должны удивлять.
– Все это очень плохо для Франции. Есть престиж страны! – сурово воскликнула Клер. – И от мсье Ледникова я такого не ожидала. Зачем ему эта женщина, про любовников которой всем известно?
– Вот он придет, мы его и спросим. Хотя… Помните, вы говорили мне, что он умеет понимать женщин? И считали это его большим достоинством. Видимо, ему удалось понять мадам Николь.
– Он должен был отдавать себе отчет, что она пока еще жена нашего президента, – непреклонно блеснула глазами Клер.
– Видимо, отчета он и не отдавал. Мы, русские, не любим отчитываться перед кем-либо… Даже перед собой. Нас ведет по жизни рок!
– Это не оправдание.
– Ну, не будьте так строги, Клер! Кстати, завести в Париже роман с интересной женщиной – это так по-французски!
– Она – жена нашего президента. И у нее есть обязанности. Она должна это осознавать.
– А как же ненаглядная принцесса Диана? – подмигнул Иноземцев.
– Я ее тоже осуждала, – отрубила Клер. – Она должна была вести себя, как член королевской семьи, а не как женщина без обязанностей.
– Ну, у нее были свои представления об обязанностях…
– Это ничего не меняет. Если ты согласилась войти в королевскую семью, ты должна исполнять свои обязанности. Это же относится и к мадам Николь.
Иноземцев понял, что совладать с впавшей в патриотический раж Клер ему не удастся.
Она была ожившим персонажем классической французской драмы ХVII века, где основной конфликт – это непримиримая борьба между долгом и личным чувством. А герой – тот, кто подчинил личное общественному, пожертвовал счастьем и любовью. Для него превыше всего долг гражданина, служение интересам родины, государства. А высший критерий – разум, а не чувства, сколь испепеляющими они бы ни были.