Лежа в гамаке, человек ощущает свое тело: испытывает холод или жар, дискомфорт от того, что не может выбрать позу. Когда мама в практике прикасается к ребенку, гладит, качает, баюкает, то ребенок в гамаке, несмотря на свое трансовое состояние сознания, возвращается вниманием в тело.
Как травматерапевт я понимаю, что «Добаюкивание» – это телесная работа с самыми ранними травмами: внутриутробными, в процессе рождения и первого года жизни. В этот период еще нет речи, нет сознания, поэтому работа через тело – лучший способ добраться к этим воспоминаниям.
Тело помнит все.
Образы
Идет проработка образа внутреннего родителя (мамы или папы).
Движение
Происходит переход от замирания к реализации импульсов, возвращение телу координации.
Однажды на практике, которую я вела, участник прошел две воронки травмы[17]. Сначала у него была тряска, которая подняла непрожитые в раннем детстве эмоции, затем в гамаке началось движение, перешедшее в крик, боль, слезы. После этого пришло успокоение и замирание. Позднее на обсуждении он рассказал: «В какой-то момент я прямо ощутил, что умер, и все закончилось. Какая-то часть нуждалась в умирании, чтобы завершить процесс внутри меня».
Все это время мама была рядом, в контакте, давала тепло, поддержку, опору и любовь. Благодаря этому мужчина снова набрал ресурс, поэтому во второй раз за час практики у него поднялся еще один слой травматичного опыта. То есть он дважды прошел воронку травмы и воронку исцеления, а значит, стал свободнее и легче.
Эмоции
Через проживание, осознание и контейнирование чувств и эмоций.
Это может быть вообще недостающий опыт у человека, когда есть кто-то, способный быть рядом и продолжать любить, несмотря на все проявления эмоций: крики, злость, боль.
Например, некоторых детей родители игнорируют в момент истерики или злости, могут запереть в комнате, чтобы они проплакались и «успокоились» самостоятельно. Поэтому такой ребенок не будет иметь опыта контейнирования и выдерживания сильных эмоций. Чтобы он сформировался, маме достаточно быть рядом с малышом, говоря: «Хорошо, давай кричи, кидай вещи, бейся, топай ногами, маши руками. Я все равно с тобой рядом. Если хочешь, я могу тебя обнять, если нет, то я вот тут рядом с тобой».
Когда я перед началом основной части практики делаю мамам сонастройку, то проговариваю: «Контейнирование – это такой навык, которым далеко не все обладают. Но когда маме удается оставаться в контакте с собой и ребенком, приходит осознание, что она не разрушится от этого, а может сопровождать его, пройти этот путь с ним, несмотря на свои собственные чувства».
На одной из практик была ситуация, когда девушка в гамаке вся извертелась, умудрилась даже маму задеть кулаком в процессе. Я подхожу ближе, слышу ее возмущенное дыхание и понимаю, что сейчас у нее нет связи со своими эмоциями. Есть движение, есть ощущение дискомфорта. Если бы в этот момент была бы связь с эмоциями, то девушка из этого состояния могла бы проявлять свою злость или гнев на маму. Таким образом сработала бы связь телесных ощущений, движений, образов и эмоций. Смыслы на этапе внутриутробного развития еще не работают.
Я подошла к маме и предложила ей узнать у ребенка, что он чувствует. Девушка прямым текстом ответила: «Я злюсь!» На что получила легализацию своих чувств от мамы: «Тебе можно злиться». Тогда участница в гамаке смогла закричать, наконец-то дав выход своим эмоциям, спрятанным в недрах тела с самого раннего возраста.
Через смыслы
Восстановление причинно-следственных связей, смыслов происходящего и «великого» замысла.
Восстановление связей происходит поэтапно. Зачастую проще всего зайти в травмотерапию через тело. В «Добаюкивании» также используется этот путь. Никто не имеет особого представления о том, с чем встретится конкретный участник, ложась в гамак. Когда человек погружается в него, слушает трансовый внутриутробный звук, то тело его расслабляется, постепенно набираясь ресурса. Когда уровень достаточно повышается, то начинает подниматься травматический материал.
Я неоднократно замечала такую динамику на группе: изначально все идет тихо и плавно, затем у кого-то одного поднимается подавленная эмоция, следом за ним, словно цепная реакция, остальные участники встречаются со своими чувствами и травмами. В какой-то момент все они доходят до пика, проходят его. После этого накал переживаний на группе переходит в плавное протекание.
Так работает поле на групповых встречах. Когда у одного всплыл болезненный травматический материал, то так же у остальных появляется возможность пойти в свой опыт и немного ускориться. Происходит такая легализация коллективная: «Кто-то закричал, заплакал, значит, и мне можно».
При попадании в травму в «Добаюкивании» исцеление происходит за счет того, что опыт перерабатывается. Травматизация происходит, потому что у ребенка нет возможности выразить эмоции, убежать, отразить или сказать: «Мама, ты не права!» Когда травматический материал поднимается, происходит повтор травмы, в которой есть недостающий опыт: чтобы остались рядом, выслушали, эмоции выдержали, любили, несмотря ни на что. Очень часто дети из гамака просят: «Мама, скажи, что ты меня любишь, ждешь. Скажи, что я важен и нужен».
Когда в «Добаюкивании» этот травматический материал поднимается, то у участника есть возможность по-другому его прожить: почувствовать эти эмоции, позволить себе их проявить, предъявить претензии. В практике рядом есть человек, на которого происходит перенос материнского образа, и он способен создать условия для исцеления. Благодаря этому у ребенка есть возможность встретиться с эмоциями, поднимающимися из недр души, не опасаясь, что мама не выдержит, станет эмоционально холодной, оставит или уйдет. Наоборот, она говорит: «Да, тебе можно это испытывать, тебе можно на меня злиться. Поплачь, покричи. Тебе можно. Ты можешь выражать все свои эмоции, а я буду с тобой. Я никуда не денусь. Буду рядом».
Однажды на практике у меня была ситуация, когда ребенок маму провоцировал. Девушка в гамаке просто кричала минут 15−20: «Не подходи ко мне! Уйди от меня! Не прикасайся! Я тебя ненавижу! Ты мне не мать!» А женщина, которая была в роли мамы, открыла потрясающий процесс: «Хорошо, я не буду тебя трогать. Я сяду вот тут рядом и никуда не уйду. Просто буду с тобой и никуда не денусь. Я все равно тебя люблю!» Она сидела и повторяла эти слова, как мантру. И в какой-то момент, когда вся агрессия, скопленная внутри, была выражена, у девушки пошли слезы. После она позвала маму, которая смогла ее докачать, добаюкать. После рождения они сидели в обнимку, обе плакали, ведь практика запускает не только процессы ребенка, но и второго участника.
Эта провокация была попыткой доказать, что мама в практике поступит точно так же, как и реальная, – бросит и уйдет. А она осталась и была рядом. Благодаря этому вся злость, что копилась годами, смогла выйти, за ней открылась дикая глубокая боль.
Страдание является своеобразной обратной стороной агрессии. Человек идет бить только тогда, когда сделали больно. Сама девушка живет из концепции агрессии: «Я сейчас все разрулю, свои порядки наведу. И что вы мне сделаете?!» Именно так она выстраивала стратегии своего поведения. Докопаться самостоятельно до сокрытой внутри боли – страшно и небезопасно в одиночку.
А в практике получилось сделать это экологично и бережно, потому что рядом была эмоционально доступная мама – человек, на которого можно опереться.
Сила выжившего
У каждого из нас есть естественные механизмы, которым просто нужно дать запуститься. «Добаюкивание» дает возможность создать условия, чтобы исцеление свершилось. Мы все когда-то справились с травмой, выжили. То, что всплывает в памяти, не является чем-то новым. Когда-то раньше человек уже справился с этим. Если речь идет о внутриутробном периоде, то тогда не было речи, осознания, понимания, но при этом психика справилась. Ее ресурсов было достаточно, чтобы прожить это и как-то переработать. Здесь очень важно уважать силу выжившего.
Каждый травмирован по-своему. Но именно травмы формируют идентичность человека, его характер, каждая из них запускает внутри силу, ресурс. Если же этот опыт воспринимать как нечто ужасное, то человек остается в позиции жертвы. Если же смотреть на травмы с точки зрения событий, повлиявших на становление характера, то можно расценивать их как Дар свыше.
Например, если бы не мои травмы, то я не научилась бы в раннем возрасте так сильно чувствовать свою маму по взгляду, по вздоху, по жесту. Благодаря этому я имею очень высокий уровень эмпатии, умею очень чутко чувствовать людей. В моей профессии это просто необходимый навык.
Как происходит исцеление
Мы ранимся в контакте с другим, и исцеление происходит также в контакте с другим.
Каждый человек так или иначе травмирован, и, конечно, невозможно изменить прошлое как таковое. Но исцеление любой травмы возможно, и это, безусловно, радует. Исцеление – это естественный процесс, которому необходимо дать возможность запуститься.
Природа наделила нас и животных схожими реакциями на угрозу, так строение нашей нервной системы и мозга схожи, за исключением неокортекса (коры головного мозга). Наш ствол головного мозга и мозг рептилий одинаковы, а наш лимбический мозг одинаков с мозгом млекопитающих.
Когда животные сталкиваются с угрозой для жизни, то они быстро проходят через шоковую реакцию и полностью восстанавливаются. В дикой среде звери живут в большом стрессе, постоянно прилагают усилия, чтобы выжить: защититься, прокормить себя, обеспечить потомство. Но представить льва, изгнанного прайдом, в депрессии – невозможно. По сравнению с животными, мы живем в безопасности.
В животном мире после замирания, если удалость спастись, происходят естественная реакция и сброс остановленной энергии через тряску и дрожание всего тела. Например, львица из засады нападает на антилопу. Жертва понимает, что нападать – не ее прерогатива, убежать она не успеет, остается оцепенет