— Я вам верю и понимаю.
— Ну, вот и хорошо, — и Щегловитов, пожав руку Блюменфельду, тоже ушёл.
Он ушёл, а Блюменфельд без сил опустился в кресло, прижав руку ко лбу, он задумался над своей судьбой. Что тут сказать, он сделает всё, что сможет, но, судя по всему, сделать он многого не сможет. Он начинал бояться Керенского, тот был лишён оголтелого антисемитизма, но в его глазах ощутимо виделось пренебрежение и обещание неотвратимого наказания за предательство. Что же, пусть так, он будет работать на благо государства, а дальше всё будет ясно.
Керенский же, выйдя от Блюменфельда, сразу направился обратно в свой кабинет, работать, работать и ещё раз работать, как завещал нам дедушка Лени… Тьфу, лезет же всякая мерзость с пионерских времён. Надо работать, одним словом. Ему нужен был ещё один генерал для беседы и один атаман, то есть, генерал Маннергейм и есаул Семёнов. Планов было много, планов громадьё, а реализовать их было некому, увы.
Из кабинета военного министра Керенский стал звонить своим подчинённым, начав с начальника Совета общественного порядка генерала Брюна.
— Валентин Николаевич, прошу вас отдать указания об освобождении тюрем от убийц.
— Каким образом?
— Мы уже об этом с вами как-то разговаривали. Раз так, то тогда прошу вас приехать ко мне, я всё вам объясню и прихватите с собой ещё и полковника, точнее генерала, Раша, звание я ему присвою сегодня же.
Второй звонок был уже Климовичу, которого он также вызвал к себе. Постепенно в здание правительства съехались все трое.
— Господа или товарищи, — начал Керенский, когда все приглашённые собрались. — Нам предстоит многое обсудить. Начнём с главного — с репрессивных шагов. Мною уже приняты меры в этом направлении, но продолжается хаос, господа. Я прошу вас заметить, что это решается только порядком и больше ничем. Законы у нас есть, но они не действуют. Смертную казнь вводить снова пока преждевременно, но безопасность страны под угрозой и поэтому необходимо принимать самые жёсткие превентивные меры. Это можно сделать по-разному, например, при перевозке по этапу, предотвращая массовый побег.
Все промолчали, соглашаясь или не соглашаясь.
— Да, это о плохом. Но сначала о хорошем! Полковник Раша, я поздравляю вас с присвоением генеральского звания.
Полковник встал.
— Я оправдаю ваше высокое доверие, господин министр.
— Не сомневаюсь. На вас, генерал, ляжет вся работа по поиску дезертиров и поимке их на вокзалах. Ваша железнодорожная гвардия получит дополнительно к денежному довольствию ещё и продуктовый паёк, на этот счёт я распоряжусь. Также я попрошу вас создать в своём учреждении отдельный отдел, который будет бороться с диверсантами и обеспечивать охрану промышленных предприятий, пороховых и артиллерийских складов. Я распоряжусь в своём новом качестве о выделении вам пулемётов и любого другого оружия.
— Я думаю, что не стоит, господин министр.
— Здесь я думаю, господин генерал, а вы вносите свои предложения! — резко оборвал его Керенский. — Есть у вас предложения по поводу оружия?
— Никак нет, — по-военному отчеканил генерал.
— Хорошо, всё точно, ясно и без суеты. Вы получаете со складов пулемёты и броневики, и каждый вокзал должен представлять собой укреплённую крепость. Укомплектуйте их мешками с песком, создайте круговую оборону, контролируйте каждый метр станций и депо. Особенно депо. Каждый железнодорожный рабочий должен знать, и инженер тоже, что за пособничество врагам нашего государства, прикрывающих своё предательство различной болтовней, они жестоко пострадают.
Возьмите под свой контроль все основные дороги, насколько это возможно, особенно мосты и перекрёстки. Перевербовывайте людей, деньги вам выделены. В общем, делайте, что хотите, но все пути внутри империи должны быть перекрыты. В случае открытого сопротивления — задерживайте, в случае вооружённого — расстреливайте на месте. Будем оформлять это как самооборону. Соответствующее распоряжение министру юстиции я дам. Он подготовит проект закона и утвердит его. Но можете не сомневаться, он вступит в силу, однозначно… да, и не забывайте про Сибирь и Дальний Восток, они тоже должны быть усилены, хоть и меньше, чем запад и центр России.
— Есть, — только и смог ответить новоиспечённый генерал и зашуршал по бумаге пером, торопясь записать полученные приказы.
— Валентин Николаевич, — обратился к генералу Брюну Керенский. Вам тоже предстоит поработать, для этого нужно выделить из своего состава принципиального человека и поставить его и ещё нескольких людей над китайцами Жен-Фу-Чена. Китайцы сформируются в отдельные небольшие отряды и будут входить в состав расстрельных команд при тюрьмах. Я, прекрасно зная ваше отношение к этому, решил снять с вас часть ответственности. Это к началу нашего совещания.
— Но мы же потопим Россию в крови!
— Нет. Расстреливать будут только по приговору суда, но это наказание неотвратимо, вы поймите, что положение на фронтах порождает тысячи дезертиров, готовых на всё ради своего пропитания и развлечений. Среди них попадаются разные люди. Кто-то оступился, кто-то почуял воздух свободы, и он ударил ему по мозгам, а кто-то был сражён наповал вседозволенностью.
Всех этих людей мы будем отрезвлять принудительно и введём в конце концов обратно смертную казнь. И кто-то должен будет это реализовывать и лучше, если это будут пришлые люди, чем ваши подчинённые. Сегодня они их, завтра они нас. Всё сильно взаимосвязано, господа. К тому же, у нас просто иногда и не будет другого выхода. Тот, кто убивал ради денег и грабил, убивая, никогда уже не вступит на путь исправления, а у нас идёт война и не до жалости, когда вся страна держится на одном волоске от скатывания в пропасть.
— Я понял вас, господин министр, — сдавленно произнёс Брюн и тоже стал что-то чиркать на листе бумаги, наверное, карикатуру на Керенского.
— Теперь с вами, Евгений Константинович. Нам необходимо создавать секретный отдел по Финляндии, она здорово беспокоит меня своей непредсказуемостью. Оттуда к нам открыто забрасывают диверсантов, шпионов, продажных революционеров. Это делают практически все и не только Германия. Непонятна позиция шведов, и что там делают на границе английские офицеры? А мы только разводим руками, потому как ничего не можем поделать. У них, видите ли, самоуправление. Нужно с этим разобраться, и мы сегодня в Смольном сделаем в этом направлении первые шаги. Кстати, полковник Раша, я говорил вам, чтобы вы убрали оттуда английских офицеров? Пока эта территория принадлежит Российской империи, там не должно быть никого, кроме русских пограничников.
— Я вас понял, господин министр, — и, не желая отставать от своих коллег, Климович тоже зашуршал пером по чистому листу бумаги. Полковник Раша кивнул и продолжил писать.
— Ну, если всем всё понятно, господа, тогда прошу всех за работу!
Как только генералы вышли из кабинета, Керенский сразу же принялся названивать министру финансов Шипову. Найдя, он вызвал его в правительство. Положив трубку на рычаги телефона, Керенский позвал адъютанта.
— Велимир Богданович, прошу вас сообразить мне чаю. Жаль, мы не в Бразилии или на Востоке. Сейчас днём с огнём не сыщешь кофе, а про какао и говорить даже нечего, да, Велимир?
— Так точно, господин министр.
— Да, а так бы хотелось выпить чашечку какао, закусить шоколадом, налить рюмку коньяку, положить дольку лимончика и одним махом — хлоп.
Адъютант пожал плечами.
— Возможно, в Елисеевском можно найти и кофе или какао, и лимон. А коньяк у меня есть, не Шустовский, конечно, французский, но тоже хорош.
— Да, это я так, поручик. Прошу вас принести мне чай сладкий и дольку лимона. Не найдёте, тогда просто чай. И вот деньги вам на это. Нужно запас сделать еды и чая, а то в буфете мало что есть, а жрать иногда так хочется, что спасу нет. Вы в магазин при случае если пойдёте, так купите сушек или сухарей сладких с изюмом. Сделайте запас плюшек, чтобы было чем перекусить до обеда или ужина.
— Всё сделаю, как прикажете, Александр Фёдорович.
— Ну, вот и славно, спасибо.
Аристархов ушёл, а Керенский вспомнил, как он предлагал должность министра финансов Шипову. Тоже всё не так просто было. Для этого ему пришлось лично съездить в Госбанк. На пороге банка его встретила охрана из недавно нанятых комиссованных военных. Но в целом, службу охраны составляли не военные, а те, что по счастливой случайности или протекции попали сюда и теперь усиленно держались за свои должности.
— Иван Павлович, — обратился тогда к Шипову Керенский, — а как вы смотрите на то, чтобы стать министром финансов?
— Отрицательно смотрю, господин министр.
— Отчего же?
— Считаю, что я здесь на своём месте.
— Действительно, вы здесь на своём месте, но мне нужен на посту министра финансов профессионал, а не революционно настроенный дилетант. Мы не в бирюльки сейчас играем, мы живём в условиях войны и в состоянии прогрессирующего дефолта.
— Простите, в состоянии чего?
— Тяжело живём, я хотел сказать. Инфляция, эмиссии и всё такое.
— Иммм. А вы оригинал, господин министр, но почему вы мне об этом говорите, разве не князь Львов управляет Временным правительством?
— Больше нет, он самоустранился от управления государством. Я взял на себя эту в высшей степени сложную миссию, и вот несу её, сгорбившись, но упрямо стоя на ногах.
— Да ужжж. Я вас понял. То есть, вы хотите назначить меня министром финансов, а кто тогда будет управлять Государственным банком?
— А кого хотите, того и рекомендуйте, я подпишу. У вас же есть толковый заместитель?
— Есть.
— Ну вот его и назначьте или пригласите того, кто был уволен Временным правительством, но сможет ещё принести пользу государству. Я согласую, и мы утвердим, можете не сомневаться.
— Я вас понял, тогда я согласен, господин министр.
Всё это сейчас вспомнил Керенский, попивая чай с лимоном, что принёс ему поручик Аристархов. Вскоре прибыл и сам Шипов.