Зубр не дышал. Единственный выстрел оказался смертельным. Стрелу, с пятидесяти шагов пробивавшую любой доспех, не остановила слабая кость глазницы. Вошла по самое оперение. Теперь не достать. Пропала стрела. Ничего. Честь дороже.
– Надо было тебе уступить с тем, первым, быком, – сказал Воислав Горацек, наполняя кубок своего князя франкским вином. – Чем дольше он здесь, тем хуже положение у него дома.
– Печенеги еще не осадили Киев? – спросил Болеслав, отпив из кубка.
– Еще нет. Но судя по письмам, которые мы перехватили, до этого очень скоро дойдет. Думаю, одна из орд подступит к столице Владимира, вынудив дружинников оставаться за стенами. А вторая разграбит окрестные земли, угонит смердов и уничтожит всё, что не сможет забрать с собой. От такого удара княжество Владимира оправится не скоро, и ты сможешь спокойно делать свои дела на западе, не опасаясь русов. Главное, чтобы Владимир и его дружина как можно дольше оставались здесь. Лучше месяц кормить пятнадцать сотен, чем годами лишнюю тысячу воинов, которых придется держать близ границы с русами.
– Ты так уверен, что Владимир непременно напал бы? – засомневался князь Польский. – Мне он нравится, Воислав. Думаю, я ему тоже. Я бы предпочел с ним дружить, а не воевать.
– Именно поэтому надо его ослабить, – возразил Горацек. – Это политика, мой князь. Владыки не дружат, как обычные люди. Они дружат только против кого-то. Владимир тебе нравится потому, что похож на тебя. Но скажи, отдал бы ты ему хорватские земли, умри твой отец на год раньше? Вот то-то! Или ты забыл, как еще пару лет назад собирался отбить у русов Червень? Нет уж! Пусть Владимир охотится, пьет и веселится в Гнезно, не ведая, что степные волки терзают его землю. Тем крепче будет ваша дружба.
– А если он узнает, что ты перехватываешь гонцов?
– Я? – поднял бровь чех. – При чем тут я? В Польше множество мятежников, не желающих признать твою верховную власть. Владимир это знает. Вон даже вашего общего любимца Илью едва не прикончили. Уж в чем в чем, а в нападении на этого рыцаря нас заподозрить никак нельзя. Так удачно всё получилось.
– Кроме того, что он мог погибнуть, – проворчал Болеслав. – А я тебе уже говорил…
– Если бы он погиб, это значило бы, что ты, мой князь, ошибался, полагая, что ваши судьбы связаны, – неучтиво перебил Болеслава чех.
– За что ты его не любишь? – нахмурился князь. – Он хороший рыцарь и сражался за меня на ристалище!
– С ним хлопотно, – сказал Горацек. – А еще беспокойнее с его отцом и братом. Всё это время мне приходится следить за их подворьем и держать наготове людей с соколами на тот случай, если сюда прилетит голубь с вестями из Киева. Можно не сомневаться, что эти вести тут же передадут Владимиру.
– Но голубь пока не прилетал?
– Нет, – покачал головой чех. – И это мне тоже не нравится. Серегею наверняка известно, где сейчас его князь. Этот хитрый старик всегда всё знает. И если он не поторопился предупредить Владимира, ему это зачем-то нужно. И теперь нам придется ломать головы над тем, что он задумал.
– А может, он просто не смог? – предположил польский князь. – Может, с ним что-то случилось? Он ведь уже совсем старый.
– Этот совсем старый меня переживет, – возразил Горацек. – Здоровья в нем больше, чем в зубре, которого подстрелил маленький хузарин. Кстати о хузарах. Не хочешь ли нанять сотню-другую? Такие стрелки нам не помешают, и в верности их можно не сомневаться. Они уж точно не сговорятся ни с нашими мятежниками, ни с германцами. Те иудеев ненавидят.
– Нет! – отрезал Болеслав. – Я не намерен нести Слово Господне стрелами неверных!
– Как скажешь, мой князь, – не стал спорить Горацек. – Хотя столь симпатичный тебе Владимир от их помощи не отказывается. А выстрел был действительно хорош…
– Это да, – кивнул Болеслав. – И выстрел хорош, и стрелок. Будь он христианином, я сделал бы его рыцарем. Но с неверного довольно и золота.
Глава 13
Князь Уличский Артём и оба киевских воеводы, молодой Варяжко и старый Претич, смотрели с холма на печенежский стан, расползшийся по ту сторону реки.
Хоревой еще не переступили незримой границы, отделяющей Дикое Поле от земель, которые великий князь Киевский считал своими, но были близко. Один дневной переход.
– Большая орда, – пробормотал Претич. – Больше двух тысяч всадников.
– Здесь, похоже, только Хоревой, – заметил зоркий Варяжко. – А где Курэй?
– Дальше, – Артём махнул рукой в сторону заката. – И воев у него побольше, чем Хоревой, которых привел Питик. К нему мы не поедем. К нему надо ехать во главе большого войска, а не с нашими тремя сотнями.
– А если осторожно? – Претич щурился, пытаясь подробнее рассмотреть печенежский лагерь: шатры, кибитки, покрывший степь многотысячный табун.
– Нет. Это Питик стоит беспечно, а у Курэя не так. Его вои держат всё вокруг на два поприща. Даже мои хузары поближе подойти не рискнули. Взяли один из дальних дозоров поговорить и сразу ушли. С Курэем пришло больше десятка младших ханов и без малого четыре тысячи всадников. Почти все – мужчины его орды. С домашним кочевьем остались только старики и молодняк.
– Большая сила, – отметил Варяжко. – А что сам Курэй? В степи его считают героем, ведь это он убил князя Святослава. Но то было давно. А что он теперь?
– Очень опасен, – ответил Артём. – Умен, хитер, опытен. Вдобавок богат. Ромеи его прикармливают. А он время от времени рвет тех, на кого они укажут. Когда Владимир ходил на Корсунь, Курэй вертелся поблизости. Прямо не нападал, но обозы исчезали не раз и не два. Доказательств, что это он, не было. Но больше некому.
– А здесь он тоже с подачи ромеев? – спросил Претич, остро глянув на Артёма из-под густых бровей.
– Может быть. Отец не знает. Ему ничего не передали. А вызнавать тайны Палатина, находясь в Киеве… – Артём пожал плечами.
– Но это ведь возможно? – настаивал Претич.
– Вполне. А нам-то что?
– Если Курэй пришел сюда за ромейское золото, он не будет драться до последнего, чтобы взять хоть какую-то добычу. Если увидит, что мы сильнее…
– Мы – это кто? – перебил Артём. – Я со своей дружиной? Вы с той, что оставил вам Владимир? Или, может, Фарлаф Черниговский со своей гридью?
– Ну да! – воскликнул Претич. – Видишь, сколько нас! Что нам Курэй с этим, как его, Питиком!
– Ага, – согласился Артём. – А если еще полоцких и новгородских добавить…
– Эти не придут, – возразил Претич. – Им же далеко.
– А другие придут? – поинтересовался Артём. – Фарлаф, скажешь, придет? А вы со своими? Сколько у вас гриди? Тысячи полторы?
– Еще ополчение можно привести, – напомнил Претич.
– Сюда, в степь? – насмешливо произнес Варяжко. – Под стрелы копченых?
– Это да, – согласился Претич. – Побьют всех, не вспотеют. Ну, может, кроме порубежных касогов.
– Так вот касоги бросят свои стойбища и к тебе прибегут, – усмехнулся Артём.
– Владимир скажет – прибегут!
– Владимир! – поднял палец Артём. – Но не ты, воевода. Владимир скажет – и Фарлаф Черниговский прибежит, не сомневайся. Все прибегут. Вот только я тут великого князя почему-то не вижу. Ну-ка… – Он приложил руку козырьком к краю шлема… – Нет, не вижу. Потому что его здесь нет, воевода.
– За ним уже послали, – сказал Претич. – Четырех гонцов. Для надежности.
– А в ответ что?
– Так путь-то неблизкий… – не очень уверенно проговорил Претич. – Может, еще не доехали.
– За три седьмицы? Из Хорватии? Гонец? Варяжко, ты же сам только оттуда. Сколько надо времени, чтобы снестись с хорватскими землями?
– Не три седьмицы точно, – ответил Варяжко.
– Может, ты знаешь, почему великий князь так задержался?
Варяжко покачал головой:
– Не знаю, друже. Когда я уезжал, у него другие планы были. По этим планам он должен был уже вернуться в Киев.
– Ничего он не должен! – перебил Претич. – Он – великий князь! Ему видней! Может, есть дела поважнее.
– Важней шести тысяч копченых в десяти поприщах от Киева? – прищурился Уличский князь.
– Киев копченым не взять! – решительно заявил воевода.
– А они и не будут, – сказал Артём. – Разорят всё вокруг, пока вы будете за стенами сидеть и Гору боярскую беречь!
– И твоего отца тоже, между прочим! – сердито бросил Претич. – Ты, Артём, сейчас обидное говоришь. Зачем?
– Чтоб ты вспомнил, воевода, что не за одними только киевскими стенами люди наши! – сурово произнес Артём. – Чтоб вспомнил, как мы с тобой к этим же Хоревой ходили, когда они Киев осадили. Вспомни, воевода, как мы с тобой вдвоем самого большого хана Кайдумата так напугали, что он от стен отошел!
– Было такое, – Претич усмехнулся гордо, покрутил ус. – А потом пришел Святослав и всыпал Хоревой. Они потом долго на наши земли не совались!
– А теперь вот сунулись, – кивнул Артём. – И надо бы им напомнить, чем это заканчивается. Пойдешь со мной к Хоревой, воевода Претич? Напомнить им, что будет, когда сюда придет Владимир?
– А если не придет? – возразил Претич. – Откуда ты знаешь?
– А мы тогда знали, что Святослав придет? – спросил князь Уличский.
– Тогда, князь, печенеги под Киевом стояли, а сейчас-то их пугать зачем? Они ж далеко.
– От Киева, да, пока не близко, – согласился Артём. – Хотя и не так уж далеко. А вот до моих земель отсюда рукой подать. И у меня в Уличе нет ни полутора тысяч гриди, ни десяти тысяч ополченцев, которых можно на стены выставить. Да и стены у нас пониже. Что скажешь, воевода?
– А ничего не скажу! – отрезал Претич. – Хочешь, чтоб я бросил Киев и Улич твой оборонял? Не получится! Нечем мне тебе помочь, князь! Самому бы кто воев прислал!
– А я у тебя не воев прошу, Претич, – сказал Артём. – Я прошу, чтобы ты со мной пошел. Как тогда, под Киевом. Хочу, чтобы ты, старший воевода киевский, пошел со мной к хану Питику. Потому что я – всего лишь Уличский князь. Да, меня в Диком Поле уважают и побаиваются, но ты – это сам Киев. Ты – оружная десница великого князя! Питик – молодой хан, не такой искушенный, как Курэй. Вдобавок он – Хоревой. А эту орду мы били, и не раз. Вдруг получится?