ости не наблюдалось присутствия духовного лица.
– Перестаньте, графиня, вы ведь знаете, как я отношусь ко всем этим бредням моих выживших из ума коллег, посылающих на костер женщину только потому, что соседка, увидев ее беседующей со своим супругом, из ревности указала на нее пальцем, заявив, что это ведьма.
– Не та ли это, что подсказала мне, как пользоваться ядами? – продолжала посмеиваться Анна.
– Значит, дама эта – одна из тех, кого называют ведьмами?
– Так или иначе, но она одна в состоянии сделать то, чего не смогут пятеро мужчин, сидящих здесь.
– Черт побери, графиня, это удачная находка! Как вам удалось найти такую колдунью?
– Она обыкновенная женщина, такая, как все. Это Гастон привел ее в замок.
– Браво, Гастон, тебе зачтется этот подвиг на том и на этом свете! – воскликнул Дорман. – Познакомишь меня с ней?
– Решил отправить на тот свет тещу?
– И тестя заодно: ужасные сквалыги.
– Сожалею, Гийом.
– Скажи хотя бы ее имя!
– Это наша с сестрой тайна. Имени этой дамы не должен знать ни один человек.
– А я? – оживился аббат. – Вы же знаете, Гастон, что я увлекаюсь алхимией, ставлю опыты. Знакомство с этой особой мне не повредило бы, да и ей тоже; вы ведь понимаете, как духовное лицо я сумею защитить человека, оказавшего мне услугу, если к нему вздумают прицепиться святые отцы.
– Вот тогда и настанет время для знакомства, отец Ла Гранж, а пока сестра держит эту даму взаперти, дабы те, о которых вы говорите, не напали вновь на ее след.
– Так она подвергалась преследованиям?
– Это неизбежно по отношению к тем, кто заявляет, что знает больше любого прихожанина и умеет делать то, что, с точки зрения Церкви, противно Богу.
– Вы правы, Ла Ривьер. Не будем больше об этом. Но все же льщу себя надеждой на это знакомство. Что касается вас, графиня, то мне, да и всем нам становится понятным дальнейший ход событий. Вы подсыпаете яд в бокал с вином…
– Никакого порошка, аббат.
– Ага, значит, выливаете содержимое флакона…
– Этого делать нельзя: Эдуард учинит следствие, ведь ему дорог пленник; вскрыв труп, обнаружат следы яда, вслед за этим придут и за мной. Поэтому никакого флакона.
– Но как же тогда?..
– Я повезу в Англию подарок. В моей дорожной сумке будет находиться завернутая в пергамент голубая, вышитая золотыми нитями, нижняя рубашка. Стоит человеку взять в руки этот подарок, больше того, надеть на голое тело…
Анна замолчала. С нее не сводили глаз. Тускло горел на конце стола масляный фитиль, создавая полумрак, очерчивая застывшие профили над столом.
– И он… умрет? – негромко произнес кто-то.
– Причем тогда, когда я пожелаю, я ведь говорила.
– И этот яд не распознают?
– Он не оставляет следов. Человек перестает дышать – и всё.
– И эта дама?.. Черт возьми, мадам! Она владеет таким искусством?
– Не только; умеет еще врачевать.
– Она замужем? – полюбопытствовал Дорман.
– Была когда-то.
– А лет ей?
– Как и тебе.
– Дьявол меня забери! Сведи меня с ней, Гастон; ей-богу, я готов развестись и жениться на этой фее. Ведь это истинный подарок судьбы! Аббат Ла Гранж будет шафером на свадьбе, а потом крестным отцом нашего ребенка. Если же она из третьего сословия, я сделаю ее знатной дамой.
– Вы опоздали, хранитель печати, – похоронила надежды Гийома вдова. – Та, о которой мы говорим, – дама сердца моего брата.
– Ого! Недурно. Но это пока, а в будущем?
– Кому ведомы пути Господни, не так ли, аббат?..
Беседа затянулась. В ночной тиши колокол Нотр-Дам негромко отзвонил полночь – сексту, по-церковному.
Графиня устало вздохнула:
– Уже поздно, господа. Ходить по улицам небезопасно, мы только что убедились в этом. Хозяин, полагаю, разместит нас как-нибудь на ночлег.
– На вас пытались напасть?
Ла Ривьер поведал о недавнем ночном приключении. Дорман не преминул заметить:
– Черт возьми, повезло же тебе, Гастон. Хотелось бы и мне иметь такое знакомство: на улицах Парижа с недавних пор стало неспокойно не только ночью, но и днем.
– Итак, мы решили! – поставила точку в разговоре Анна де Монгарден. – Но нет ли возражений? Я ведь только внесла проект, представив его на рассмотрение; еще не поздно все отменить.
– Нам остается лишь дать согласие и выразить сожаление, – ответил за всех д’Оржемон. – Ну да, ведь почти все придется делать вам. Мы же со своей стороны всегда готовы помочь, вам стоит лишь выслать гонца к любому из нас.
– Начнем завтра же, ни к чему тянуть, – кивнула графиня. – Утром решим, кому отправиться с визитом к Марии Бретонской; мне, как вы понимаете, появляться в королевском дворце нельзя. Я появлюсь в нужное время и в нужном месте.
– Бог да услышит вас, дочь моя, и узрит правоту ваших деяний, ведущих к успеху дела нашего, – смиренно молвил аббат, осеняя графиню крестным знамением.
Все поднялись. Аббат отправился за сапожником.
– Так что там, в Бретани? – спросил Дорман у Гастона. – Я понимаю, завтра ты расскажешь обо всем, что видел, дофину и королю, но хотелось бы знать хотя бы немного прямо сейчас.
– Как тебе известно, герцог Бретани Жан Добрый умер, завещав пэрство своей племяннице Жанне де Пантьевр. Но тут объявился другой претендент на владение – сводный брат герцога, граф де Монфор. Видимо, ему и досталась бы Бретань, как более близкому родственнику, если бы Хромоножка – так прозвали Жанну – не была замужем за кузеном нашего короля…
– К черту предисловия, Гастон, ближе к делу.
– Король признал единственным наследником Карла Блуаского, супруга Хромоножки, выступил в поход и взял в плен Монфора. Но тут вступила в борьбу другая Жанна, Фландрская, жена этого Монфора…
– Все это более или менее известно. Что происходит сейчас? Кто победил?
– Дело Жанны де Пантьевр, по-видимому, проиграно: у нее все меньше остается людей, и она просит помощи у короля. Сын Монфора вернулся в Бретань и начал партизанскую войну – налеты, грабежи меж Сен-Брие и Динаном. До крупного сражения пока не дошло, но оно не за горами. Карл Блуаский готовит войско, кузен Хромоножки – тоже. Быть сражению, Гийом, и оно покажет, чья Бретань – наша или годонов.
– А наши силы? Справится ли Карл де Блуа?
– У него неплохая армия; на помощь пришли рутьеры с Дюгекленом во главе.
– Кто это?
– Их капитан. Они все под его началом, так что он у них вроде вождя. Недавно он выразил желание служить французскому королю и привел с собой рать. Сотни головорезов. И все же сила на стороне Эдуарда, так мне видится; очень уж он желает прибрать Бретань к рукам, раз ему не удалось это с Фландрией. Но там тоже все решит будущее: невеста – дочь Людовика Мальского – все еще на выданье. Пока что условия диктует мир в Бретиньи, и что случится дальше – покажет политика нового правителя Франции.
– Дофина Карла?
– Выгорит затея с Людовиком Анжуйским – и сын Жана Второго станет королем!
Глава 7Королевские шуты и маршал де Вьенн
Сквозь арочные перекрытия галерея была хорошо освещена заходящим солнцем. На выложенном цветными плитами полу лежали яркие, чуть перекошенные световые прямоугольники, неуклонно подбиравшиеся к стене, и по ним весело прыгали, перескакивая с одного на другой, два человечка, направляясь от северного крыла королевского дворца к южному. Оба – карлики, около четырех футов роста каждый; один, правда, на полголовы выше собрата. Одеты они в разноцветные костюмы и с пяток до макушки увешаны бубенчиками; часть из них легко позванивает. И тот и другой – королевские шуты. Тот, что выше ростом, – незаконнорожденный сын бедного дворянина из Оверни, Тевенен де Сен-Лежье. На нем трико из красных и зеленых квадратов, оранжевая курточка в синюю вертикальную полоску, на голове раздвоенный колпак. Другого зовут Гишар. Никому не ведомо, откуда он взялся, появился – и всё; кто-то при дворе, впрочем, припоминал, что его подобрал среди нищих покойный король Филипп. Шут одет так же пестро, как и его собрат по ремеслу: зеленые с белым штаны, синяя, в желтую горизонтальную полоску, рубашонка, на голове фиолетовый остроконечный колпак с огромным белым помпоном.
Они устроили на полу настоящую пляску, стараясь попасть с длинной стороны прямоугольника на противоположную, уложившись в два прыжка. Справившись с одной фигурой, переходили к другой. При этом у одного звенели бубенцы на шапке и курточке, у второго – только на штанах. Первый был опоясан синей лентой; сзади, ниже спины хлопал по ягодицам орден Подвязки Эдуарда III. У Гишара тоже есть знак отличия, только лупит он его спереди, и это орден Звезды, учрежденный в ответ соседу Жаном II. А на синей ленте, прикрывающей пупок, золотом идет надпись: Honi soit qui mal y pense[24].
– А что, братец, – проверещал Гишар, хлопнув приятеля по мягкому месту, – поддадим годону под зад когда-нибудь, а на его погремушку от души помочимся, а?
– Ты, я вижу, уже вовсю поливаешь свою безделушку. – Тевенен ткнул пальцем в орден Звезды. – Дай срок, и я наложу кучу на подвязку, а потом пришпилю ее на лоб Эдуарду.
– Где же ты возьмешь клей?
– Я же сказал – наложу кучу.
– Дашь и мне взаймы? Одной мочой не обойдешься. Я прилеплю эту звезду нашему дурачку на задницу, может, поймет тогда, как это противно – вылизывать блюдо годона и кривляться перед ним.
– Выставим на посмешище нашего дурака короля, дружок!
– А нас не выпорют?
– Вот еще! Ты разве не знаешь, что на шута нельзя поднимать руку? Это приносит беду. Помнишь, как однажды досталось Планкету, шуту дофины Жанны? Он, шаркая подошвами и клоня голову влево, – вылитый обер-камергер, – уселся у ног короля с ночным горшком в одной руке и сорочкой в другой – тешил себя надеждой осмеять этого вельможу. Двор хохотал, а беднягу Планкета вечером отдубасили слуги. И что ты думаешь? Не прошло и суток, как лошадь сбросила камергера в грязь, и он сломал себе ногу. А у другого умерла жена, когда он отвесил мне однажды подзатыльник. А ведь я его предупреждал.