Отсмеявшись, Мария спросила:
– Кто тебе об этом рассказал?
– Тюремщики, когда мы играли в кости.
– А они откуда узнали?
– От самого епископа. Каждый день он жалуется всем подряд, что выбился из сил, борясь с проклятым племенем.
– А ведьма по-прежнему спит с ним?
– Они нашли общий язык. Во всяком случае, теперь он уверен, что у него не откусят нос, хотя вопрос с ушами все еще стоит ребром: каждое утро он ощупывает их – на месте ли?
– Видишь, Луи, даже епископ спит с женщиной, а тебе это заказано. И у него хороший сон, хотя его войне с мышами, похоже, не видно конца; а вот у меня сон плохой, несмотря на то что мышей во дворце нет.
– Отчего же он плохой, любовь моя?
– Оттого что твоя любовь живет в одиночестве, ее постель холодна и у нее нет детей.
– Так в чем же дело? Разве нам с тобой так уж трудно их иметь?
– Да? Ты уверен? Отлично! И когда же ты предлагаешь этим заняться?
– Прямо сейчас, черт побери!
– Fiat![30] И где же?
– Ты ведь сказала, что об этом позаботился аббат.
– Слава богу, вспомнил! Вот уже битый час я жду, когда ты возьмешь меня на руки и понесешь к ложу любви.
– Я сделаю это сию же минуту, едва удастся уговорить этого злостного врага грызунов.
– Ах, Луи, только бы это удалось, ведь я так люблю тебя, а мы столько не виделись!
– И я люблю тебя, моя радость, видит Бог! Я готов все бросить и умчаться с тобой на край света!
И молодой герцог, страстно обняв супругу, принялся без устали целовать ее.
– Зачем же так далеко? – горячо прошептала Мария, с улыбкой отвечая на ласки. – Можно и гораздо ближе.
– Ближе? О чем ты? – весь во власти любовного томления, не понимая, куда клонит жена, спросил Людовик.
– Ведь ты герцог Анжуйский, у нас есть замок и мы там хозяева. Кроме того, нас ожидают личные апартаменты во дворце короля…
– Увидев меня, он придет в бешенство. Мне предстоит неприятное объяснение… Но постой, как же мы туда попадем, ведь для этого мне придется бежать из заключения.
– А разве ты к этому не готов, супруг мой?
– Я? Готов бежать? С чего ты это взяла?
– Ты ведь говорил, что любишь меня.
– Конечно, черт возьми, может ли быть иначе? Но ведь ты толкаешь меня на бесчестный поступок!
– В чем же он заключается?
– Я дал слово, что не сделаю попытки к бегству.
– И оно сильнее тебя, сильнее нашей любви?
– Увы! – вздохнул принц.
Мария надула губки:
– Ах, Луи, ты не любишь меня.
– Напротив! Но ты не знаешь, что такое рыцарское слово!
– Ты совсем меня не любишь! Какая я глупая, что поехала сюда! Я так мечтала о нашей встрече, мчалась к тебе сквозь дождь и ветер в надежде, что наша любовь сметет все преграды и мы никогда уже не расстанемся…
И Мария уронила слезу, за ней другую. Полезла за платком и вдруг, сама того не ожидая, разрыдалась. Людовик снова обнял ее.
– Но ведь я дал слово… Могу я разве нарушить…
– Если бы ты меня любил, то не говорил бы так. Ты стал бездушным и грубым, стены твоей темницы превратили тебя в бесчувственного истукана. Не думала, что наше свидание обратится в постыдный фарс и мне придется унижаться перед супругом, с которым мы не спим уже больше двух лет. Я уезжаю! Мне больше нечего делать в этом городе. Отныне моей жизни суждено стать юдолью печали и слез.
И безутешная супруга сделала движение, собираясь уходить.
– Нет! Постой же, Мария! – удержал ее за руку Людовик. – Ты не можешь так уйти.
– Не могу? – Она резко повернулась к нему, всем своим видом выражая протест. – Кто же это помешает мне?
– Я не отпущу тебя! Ведь ты сама говорила, что нам пора иметь детей. Так зачем тогда ты приезжала?
– Чтобы увезти тебя отсюда! Но я ошиблась. Оказалось, ты меня совсем не любишь.
– Да люблю же, черт подери! Какие вы, бабы, все твердолобые, у вас на уме только одно, ничто иное вас не заботит, вы думаете только о себе и своей любви, остальное пусть катится к чертям! Но у мужчин другие взгляды на жизнь, они дорожат своей честью, и если мужчина дал слово…
– Вот и оставайся здесь со своим словом и шлюхами, которых поставляет тебе английский король. А-а, теперь я поняла, что тебя здесь держит! Еще бы, твою постель всегда есть кому погреть, в то время как в моих простынях вот уже три года гуляют январские ветры.
– Перестань, Мария! Ты же знаешь, что это не так, к чему говорить неправду.
– Так докажи мне, что я оказалась неправа.
– Доказать? Но как?
– Бежим сейчас же отсюда! Немедленно! Я так хочу! Во имя нашей любви, нашей семьи… детей, которые у нас будут!
– Но, Мария… рыцарское слово…
– Да пропади оно пропадом, твое слово! Кому ты его давал? Королю Эдуарду? Хорош супруг – нашел себе приятеля в стане врагов отечества! Кому еще? Епископу? Так пойди поцелуйся с ним, а заодно помоги избавиться от мышей, ведьма составит тебе компанию. Остались шлюхи. Получается, это им ты давал слово? Тогда чего оно стоит? Цена ему – жалкий денье! Отчего тогда ты за него цепляешься? Какую власть имеет над тобой это дурацкое слово, которое грозит зачеркнуть нашу любовь?
– Мария…
– А я надеялась, что проведу с тобой время приятно и с пользой.
– Мария…
– А для тебя слово оказалось дороже меня.
– Это не так, клянусь…
– Клянись своим потаскухам! Прощай же! И не жди меня больше к себе в гости. Мне все равно, сколько ты тут просидишь в обнимку со своим словом. Похоже, однако, тебе не скоро удастся вернуться: король собрал только часть выкупа, остальное усердно поглощают развлечения и его шлюхи; попроси его, и он поделится с тобой.
И супруга, вырвавшись, сделала уже несколько шагов, но Людовик догнал ее, обнял – холодную – и горячо заговорил без мысли об отступлении:
– Пусть будет так, как ты хочешь, Мария.
Она сразу оживилась; глаза заблестели:
– Как хотим этого мы, Луи!
– Я все для тебя сделаю!
– Для нас, супруг мой!
– Конечно же, любовь моя!
– И ты не отступишь, не дашь воли сомнениям?
– Нет! Я не хочу тебя терять.
– Не передумаешь и не вспомнишь больше о слове? Поклянись же!
– Клянусь тебе! Я все обдумал. Я отомщу отцу за свое позорное заключение. Узнав о моем бегстве, Эдуард потребует у приятеля, чтобы тот вернулся. Так пусть плывет в свой Тауэр, это даже хорошо: двор перестанет лицезреть физиономию этого глупца. И чем дольше не будет собран выкуп, тем лучше.
– Берегись, муж мой! Мы вернемся в Париж, и тебе предстоит тягостный разговор с отцом.
– Я ему не затычка, чтобы затыкать мною дыры! Пусть знает, что отныне ему не удастся вертеть сыном, как ему вздумается.
– Я рада слышать это, Луи! Теперь ты говоришь как любящий муж, а не безвольный сын.
– И ты не уедешь, Мария? Не оставишь меня здесь одного?
– Как же я могу уехать, если я люблю! И в доказательство я тотчас отведу тебя в укромное место, где нам никто не помешает.
– Неплохо, черт возьми! А дальше?
– Мы убежим!
– Но епископ! Ведь меня охраняют, и только он имеет право позволить нам уединиться.
– Идем же к нему, мы должны его уговорить. Смотри, он уже с беспокойством поглядывает в нашу сторону.
– Да, но куда же мы… когда он отпустит нас?
– Туда. – Мария указала рукой на деревянный двухэтажный дом в начале улицы Святого Бенедикта. – Совсем недавно там жил каноник церкви Святого Дамиана, ныне дом необитаем и ждет нас.
– Ждет нас? Но как тебе удалось?..
– Ах, доверься мне. Идем же.
Но епископ, как и предполагал Людовик, ни в какую не соглашался на просьбу молодых супругов. Мало того, услышав об этом, он пришел в ужас и вытянул руку в сторону собора:
– И это на глазах у матери Иисуса Христа! Допустимо ли такое святотатство? Что скажет Сын, увидев это с высот небесной обители своей?
Людовик попытался, по обыкновению, решительно возразить, но Мария остановила его движением руки, высказав это возражение в более мягкой форме:
– Сын лишь улыбнулся, услышав дозволение на это Матери, а она дала свое согласие, кивнув в ответ на нашу просьбу. Это случилось в храме, перед входом в часовню. Вы разве не видели этого, ваше преосвященство? Куда же вы тогда смотрели?
– На лик Богородицы, куда же еще! – выкатил глаза епископ.
– Так вы должны были видеть ее легкий кивок.
– Он мог относиться к чему угодно, не обязательно к вашей просьбе.
– А ее Сын? Ведь и Он и Дух Святой едва зримо витали в воздухе над гробом матери Его, и оба дали нам свое милостивое дозволение. Помните, как у монахов едва не потухли свечи? Вы стояли рядом и не могли этого не заметить.
– Действительно, припоминаю… – собрал морщины на лбу епископ Кале.
– Так вот, это оттого, что Сын и Святой Дух махнули мне руками, давая свое благословение на такое, как вы выразились, святотатство.
Но епископа не так-то легко было поддеть на крючок.
– Это недоказуемо! С таким же успехом этот жест мог быть запрещающим.
– Но я же видела!
– Вы не могли этого видеть, сие доступно лишь слугам Церкви.
Мария ненадолго замолчала: полемика с Церковью вовсе не входила в ее намерения. Наступление теперь следовало вести с мирских позиций.
– Однако вы, ваше преосвященство, не можете не понимать, что род человеческий должен продолжаться, ибо в противном случае вымрет ваша паства; у вас не останется овечек; кого вы будете пасти?
– Безусловно, он должен продолжаться, – вынужден был согласиться прелат.
– Как же это может быть, если вы запрещаете прихожанам выполнять их супружеские обязанности? Вспомните Священное Писание. И сказал Бог Ною: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю».
Незаметно подошел аббат и, сразу поняв, о чем беседа, счел нелишним прибавить:
– Ибо сказал Иисус: «Я пришел для того, чтобы вы имели жизнь и имели с избытком». Но где же избыток, дом[31]