– Не иначе как дофин приложил к этому руку, – прошипел де Лоррис. – Вызволю, дескать, братца, и англичанин потребует, чтобы папочка вернулся к нему в гости, а я тем временем стану править и кое-кому укажу путь со двора. Дружки его, гляжу, так и рвутся к тепленьким местечкам, да еще и родичей потянут. Встречаю однажды де Вьенна, поговорили с ним о том, как король проиграл в шахматы, и такую ненависть ко мне увидел я в его глазах, что понял: передо мной враг, причем опасный.
– Вопрос теперь в том, как уйти из-под удара дамоклова меча, – снова заговорил де Бюси. – Я не призываю убивать одну за другой собачек дофина, настанет час, доберемся и до них, дабы не совали носа, куда не следует. Сейчас главное – не допустить к власти дофина, ведь едва отец уедет, он станет регентом. Задача наша – воспрепятствовать этому.
– Сколько можно уговаривать Жана! – вспылил Лоррис. – Он уперт как баран. Рыцарский долг чести – вот что гонит этого безумца за пролив.
– Повторяю, этому надо поставить барьер, причем не откладывая дела до греческих календ[32].
– Но как? Он больше не слушает нас.
– Нашими устами должна заговорить женщина.
Персень, хмыкнув, высказался за безосновательность такого подхода к делу:
– Полагаете, женщина управится там, где потерпели неудачу мужчины? Да и где взять такую?
– У него полно любовниц, – подсказал Лоррис. – Подговорить двух-трех красоток…
– Перестаньте молоть вздор, Робер! Всё это бабочки – сегодня живы, завтра сложили крылышки. У него нет официальной фаворитки, а ведь именно это – то, что требуется. Здесь нужна дама, владеющая умом и сердцем короля, а вы – о каких-то ночных мотыльках.
– Да, но где нам искать такую Клеопатру?
– В замке Пенвер! – объявил де Бюси, победно оглядывая собеседников. – Я давно уже думал об этом.
Соратники молчали, явно не понимая. До Лорриса быстрее дошло:
– Анна де Монгарден!
– Именно, барон!
– Но она в опале. Сам король приказал…
– Когда это было.
– А ее брат? Ведь он в партии дофина.
– По-вашему, она тоже с ними? Как бы не так! Уже три года этой дамы не видно при дворе. Неизвестно, чем она занимается у себя дома, но, судя по всему, ее совершенно не беспокоит, что происходит в Париже. Однако эта особа, думаю, не прочь занять прежнюю позицию, когда она была фавориткой…
– Дофина Карла? – вспомнил Персень.
– К черту дофина! Я говорю о короле. Эта дама долго не наскучила бы Жану Второму, если бы не Луиза де Куртене. Но и эта год спустя ушла в тень: король, увы, непостоянен. Вернемся к Анне. Время стирает грани, сглаживает углы. Король забыл о своей былой любви; быть может, однако, он жалеет об этом, но не решается позвать Анну ко двору. Так это или нет, но следует напомнить ему. Разве он нас не послушает? А ведь графиня совсем не стара, ей нет еще тридцати. Так отчего бы Жану Второму вновь не увлечься? Что было, то прошло, – подумаешь, невестка пожаловалась свекру на любовное увлечение супруга!
– Король никогда не подвергнул бы опале фаворитку, пусть и бывшую, если бы той не вздумалось прыгнуть в постель к дофину, – подхватил Лоррис. – Ревность и возмущение – вот что толкнуло его на этот шаг. Быть может, и вправду он пожалел потом, но не всякая женщина способна снести такую обиду.
– Что там говорить – за давностью лет Жан простил ей ту выходку. Помнится, он даже посылал за ней год тому назад, но она не пожелала вернуться. Ее самолюбие глубоко уязвлено, вот отчего она не показывается при дворе. Да тут еще дофина; та встретит соперницу взглядом змеи и снова побежит к свекру.
– Вряд ли змея спокойно улеглась на прежнее место, – вставил Персень, – если вы о том, чтобы вернуть Анну, точнее, уложить в постель короля.
– Да, я именно об этом, и плевать на дофину вместе с ее ненавистью к бывшей разлучнице. Ее супруг давно уже и думать перестал о былом увлечении; маловероятно, что ему придет охота лезть под юбку, где он уже побывал.
– Не судите по себе, Бюси; любовниц держат годами.
– Черт с ними со всеми, сейчас нас интересует только одна.
– Что нам надлежит предпринять, Симон?
– Прежде всего поднять в душе короля волну воспоминаний о былых временах, и если она не уляжется, мы привезем ему Анну де Монгарден. Произведем обмен: мы возвращаем графиню ко двору, за это она должна уговорить короля остаться.
– Однако вначале надлежит нанести ей визит.
– Это будет вторым пунктом плана, Робер. Вам понятно?
– Дело непростое.
– Муравьи тоже выполняют трудную работу, хотя и едва видны глазами. Придется напрячь воображение, применить хитрость, изворотливость. Всю силу ума! Или нас вышвырнут отсюда как балласт, едва дофин станет регентом; нас и остальных. Не отпускать короля в Лондон – вот наша цель, и ключ к ней хранится в замке Пенвер!
Король, конечно же, не забыл о бывшей фаворитке. Мало того, он глубоко переживал их разрыв по вине дофины, прибежавшей к нему с жалобой. Случилось это вскоре после того, как Луиза де Куртене вообразила себя полноправной хозяйкой при дворе, потом стала устраивать родственников на различные должности и наконец, начала диктовать королю свою волю. Казна понесла немало убытков из-за прихотей взбалмошной юной красавицы, получавшей указания от своих дядьев, братьев и невесток. По ее требованию возвели загородную резиденцию[33] близ Монмартрского аббатства бенедиктинок, были освобождены от податей ее родичи, и чуть ли не каждый день во дворце устраивались балы-маскарады, играли мистерии, ставили балеты. Король, ослепленный красотой юной Афродиты и ее мнимой любовью, закрывал глаза на ее бездумное расточительство и всевозможные капризы, едва ли не ежечасные смены нарядов и чрезмерную взыскательность к рафинированной кухне и домашней обстановке. Дело доходило до того, что она ежедневно требовала подать себе новый экипаж для прогулки (пышнее вчерашнего) и начала стегать плеткой слуг, упрекая их, что они не слишком проворно протягивают ей руку для башмачка, когда она садится в седло.
Дофин, видя, как стремительно тают деньги, которые народ собирал для выкупа короля, поставил отцу на вид дурное поведение фаворитки, однако на первых порах это не возымело действия. За дело взялись советники, которым совсем не нравилось, что золото течет мимо их карманов. Неделю-другую Жан II морщил лоб, начиная понимать, что выбросил бриллиант и вместо него подобрал всего лишь подделку. Конец царству фаворитки положила ее легкомысленная выходка: на глазах у всего двора она вздумала флиртовать с неким молодым дворянином из Шампани, а затем уединилась с ним в одной из ниш. Родичи, узнав об этом, бросились к Луизе с выражением возмущения, но было уже поздно: двор моментально предавал огласке подобные пассажи. Король, справедливо полагая, что такие номера дозволительны лишь ему, но никак не фаворитке, выслушав очередной укор сына, выгнал зарвавшуюся провинциалку без права возвращаться ко двору; лишились своих мест один за другим и ее родичи.
Настали новые времена. Жан II, которому великий камергер Франции привел цифры, указывающие на оскудение и без того худой казны, решил больше не заводить любовниц и жил теперь, как выражались современники, с «дамой на ночь». Именно на этом и построили свою игру советники короля, напомнив ему, что Анна де Монгарден не устраивала балов, не допускала никаких безумств и вообще не тратила ни су из государственных денег, а то, что из одной постели прыгнула в другую – так не сам ли король в этом виноват? Анна была далеко не бедна, ее земли приносили приличный доход; она молода, хороша собой, приветлива со всеми, добра, и король, если припомнить, был от нее без ума. Так что теперь, если он желает вернуть бриллиант, ему надлежит чуть ли не извиниться за свою грубость и бестактность по отношению к женщине таких достоинств, какими обладала графиня де Монгарден.
Король задумался. И в самом деле… Зачем он тогда с ней так?.. Он унесся мыслями в прошлое. Долго думал, вызывая в памяти времена их безмятежной любви и безотчетно отыскивая какие-либо изъяны, но, как ни казалось это удивительным, ни к чему не смог прицепиться. Анна не требовала себе новых нарядов, не строила загородных резиденций, не устраивала маскарадов; они всегда ездили на прогулку вдвоем, каждый на своей лошади, а то и вовсе на одной, и она ни словом не заикнулась о том, чтобы пристроить ко двору своих родственников, да еще одарить каждого высокой должностью. Казна розовела, цвела как куст сирени, ни один денье не вылетал оттуда, если вдове приходило в голову сменить прическу или платье. А тут еще дофина: ее супруг, видите ли, увлекся! И что из того? Кто в молодости не увлекался? Разве это угрожало их браку? Да и не очень-то страстной, если припомнить, была любовь сына к невестке. Да, да, он говорил как-то, что бородавки у нее на подбородке отнюдь не вызывают в нем альковных настроений… Так что же, выходит, он обидел графиню? Странно, он и сам не заметил как… А вот теперь словно пелена спала с глаз. Бог мой, сколько времени прошло! А вдруг она его забыла? А если у нее новый муж?.. И что? Пусть за счастье сочтет, если его супруга станет греть постель королю. А нет – сослать его куда-нибудь, а вдове найти другого, посговорчивее, поумнее.
Так размышлял король Жан II, сознавая, что допустил в этом отношении промах, и с грустью думая о том, что скоро ему придется уехать. Но, слава богу, у него еще есть время исправить эту ошибку, и хоть немного, но они побудут вдвоем. Они вспомнят все то, что связывало их когда-то, они предадутся прежней любви… Но мало времени уже. Ах, если бы не Людовик и пресловутый долг чести! Но он выше всего, и рыцарю надлежит исполнить его до конца.
И тут этого Дионисия[34] взяло сомнение. Что-то уж очень дружно и активно друзья советуют ему вернуть ко двору бывшую фаворитку. Что кроется за этим? Они уверяют, что ему нужна любовница – в последнее время он совсем скис. «Дама на ночь» не годилась, ему неплохо бы обзавестись подругой. И нет ничего легче, чем вновь отдаться былой страсти: к чему строить новый дом, если старый еще хорош? Во всяком случае, это сэкономит время, а ведь его у короля осталось немного: в начале января он планирует покинуть Францию.