– Я живу в лесу, сынок, он меня и лечит, – ответила Резаная Шея. – Сам воздух лечит – гляди, сколько сосен вокруг. А коли хворь какая пристанет, так я быстро управу на нее нахожу: она у меня под ногами. Ты прошел рядом, но не видел ее.
– Да я и не обращал внимания, – честно признался Гастон. – Не разбираюсь я в растениях.
– А ведь они и здоровье, и силу духа дают. Среди них есть такие, что могут убить, а могут дать едва ли не бессмертие.
Гость не удивился: Эльза говорила об этом. Сейчас она живо откликнулась на последнюю фразу:
– «Коготь сатаны!» Это ведь о нем ты говоришь, матушка.
– О нем, об его листочках, девочка моя.
– Это – то, за чем я сюда пришла.
Урсула многозначительно помолчала, потом спросила, пристально глядя Эльзе в глаза:
– Недруг объявился?
– Не у меня, а у той дамы, которая дала мне приют. Рыцарь, что перед тобой, – ее брат.
– Я поняла… – протянула старуха, мелко кивая в ответ на свои мысли. – Так вот оно что… Говоришь, у этой женщины появился враг? – Она перевела взгляд на гостя: – Что же ты не сразишь его своим мечом, рыцарь?
Ответ ее удивил:
– Такого врага меч не берет.
Хозяйка не сводила с него глаз:
– Другой подход, стало быть, нужен?
Никто ей не ответил. К чему, если сама все поняла? А она продолжала, словно размышляя:
– Сильный, должно быть, враг и не одной твоей сестре принес горе.
– Сильнее короля, мать Урсула; даже тот трубит отступление.
– Уж не о Боге ли ты говоришь, которому молишься?
– Этот злее. Великий инквизитор. Управу на него найти нельзя.
Глаза старухи блеснули недобрым огоньком; в них отразились давние, казалось забытые, воспоминания. Сощурившись, она произнесла, опустив уголки губ:
– Можно, сынок. Не родился еще тот, кто избегнул бы кары за свои злодеяния. И палач сего чудовища – не Бог, который ничего не может, потому что не умеет, да и не хочет. Палач ехидны – человек! Он для того и появился на земле, чтобы жить мирно и искоренять зло. Но таких мало; в большинстве своем человек – гадкое существо.
Эльза взяла ее руки в свои:
– Мне нужны эти листья, матушка!
Старуха снова мелко и часто закивала, словно и в этот раз отвечая на свои затаенные мысли. Наконец, помолчав, промолвила, подняв тяжелый взгляд:
– Питье?
Эльза мотнула головой:
– Нельзя. Только весной; осенью листья горчат.
– Молодец, дочка, вижу, запомнила. Тогда рубашка?
– Иного выхода нет. И хорошо, если листья будут свежими – смерть уже не отступит. Так ведь ты учила меня?
– Добавь больше сухих – она и в этот раз не уйдет. Но ты права, свежие листья лучше – меньше хлопот.
– Хорошо, что я успела: снег еще не выпал, и завтра утром мы сходим…
Ее удивила внезапная холодность Урсулы. Та будто и не слышала ее, глядя сквозь порванный в одном месте промасленный пергамент в переплете окна на небо. Потом отвернулась; глаза ее показались Эльзе пустыми.
– Ты опоздала: листья уже умерли; недавний мороз убил их. Можно, конечно, выкопать корень, но стеблей летом мало, сама видела; так что не окажется ли этот корень единственным? Где позже искать другой? К тому же утром все окажется под снегом.
Эльза погрустнела. Значит, они опоздали… Но снег?.. Что предвещало? Судя по всему, ничего. И тут она вспомнила: вороны! В небе – Париж еще не скрылся из виду – она видела хороводы этих исчадий ада.
Урсула, не сводя с нее изучающего взгляда, промолвила:
– Забыла о воронах?
Гастон захлопал глазами: действительно, когда они шли сюда, в небе тучами носились эти посланцы сатаны. Но что это означает? И как она узнала?..
Старуха прочла вопрос по его глазам.
– Они кружили над домом перед самым вашим приходом. А теперь взгляни на месяц. – Она пригласила Эльзу подойти к окну.
Та подошла, поглядела в небо. Месяц – бледный – еле был виден.
– Быть снегопаду.
– Что еще говорит об этом? – смотрела на нее Урсула.
Эльза вновь подняла глаза к небу, подумала.
– Когда шли по лесу, ветер дул в спину, а облака ползут наоборот, навстречу ему.
– То-то, – произнесла Урсула и снова уселась. – И так и этак не найти нам завтра «когтя сатаны».
– Я думала, листья еще живы…
Урсула поднялась, подошла, взяла дочь за руку; в глазах ее бегали озорные огоньки.
– Не печалься, девонька. Старая колдунья не совсем еще выжила из ума. Я знала, что ты обязательно придешь за «когтем». Мир полон зла. У добрых людей всегда найдутся враги. Твой друг прав: случается, что не в силах помочь ни меч, ни стрела, лишь ядом можно извести гадину. Кто же поможет тогда, если не старая ведьма, которую прозвали Резаной Шеей? Или ты забыла, что у меня имеются запасы?
– Я помню, но хотелось набрать свежих листьев.
– В этом ты права: яд распознать будет невозможно. Но сейчас их нет, и придется примириться с этим.
– Ах, если бы раньше… Но все же радует, что ты по-прежнему предусмотрительна, матушка.
– Нельзя не иметь про запас лекарство, – улыбнулась Урсула, – ты ведь знаешь, в малых дозах «коготь сатаны» лечит. У меня перестали ныть колени и уже не ломит в пояснице, не болит голова и хорошо видят глаза. Это дьявол своим «когтем» помогает мне. А теперь давай сядем, и я повторю тебе, как пользоваться этим чудом, если нет иного выхода, дабы искоренить зло.
…Утром, выглянув в окно, а вслед за этим выйдя из дому, Гастон не поверил своим глазам: все вокруг было белым-бело. Обе женщины, глядя на его растерянное лицо, молча улыбались.
Глубина снежного покрова достигала трети фута, так что обратно решили ехать верхом на лошадях, которых вчера вели в поводу. Гастон снова недоумевал: как им удастся выбраться из этих дебрей? Но спутницу это нисколько не смущало, и он одарил ее полным восхищения взглядом, когда они выехали из лесу в том самом месте, где несколько лет тому назад Эльза попала под дождь.
Анна расцвела улыбкой: наконец-таки она дождалась их. Уже была готова вышитая золотыми и серебряными нитями нижняя рубашка, которую осталось только пропитать отваром и дать высохнуть. Человек, надевший ее на голое тело, был обречен на смерть; ему оставалось жить два-три месяца. Такой приговор вынесла Жану II Анна де Монгарден. Она блестяще сыграла свою роль. Но до конца выполнить дело, доверенное ей партией короля, она, конечно же, не смогла, потому что совсем к этому не стремилась. Ей помог и сам король: он по-прежнему не отступал от своего решения. Советникам осталось только развести руками; друзья Карла, в отличие от них, целовали руки графине.
Что касается ее самой, то она была безмерно рада: король сделал ее первой статс-дамой двора. Теперь при встрече с ней раскланивались графы и графини, принцы и принцессы; к этому побуждал статус фаворитки короля. Сам же он был несказанно удивлен, получив из рук любовницы подарок, и, развернув сверток, немедленно надел на себя изящную нижнюю рубашку, вышитую рукой Анны и пахнувшую лесом…
Следует сказать правду, несколько дней спустя после их примирения графиню де Монгарден на какое-то время охватило чувство раскаяния, хотя подарок не был еще преподнесен. Как женщину ее можно понять: страсть внезапно захватила ее в свои объятия. Она думала уже только о нынешнем дне. Но прошлое и будущее настойчиво стучали в ворота, требуя немедленно отпереть их. И Анна отодвинула засов. Дело, которое доверили ей те, кому не безразлична судьба государства, стонущего в руках неумелого и неумного правителя, заставило ее сделать это.
В первых числах января 1363 (1364) года[36] король Франции Жан II отбыл в Англию…
Часть втораяПомощник с того света
Глава 1Супруги
Жанна Бурбонская, супруга дофина, едва завидев во дворце бывшую соперницу, потеряла покой. Дух возмущения овладел ею. Сама она была не сказать чтобы совсем уж некрасивой, но и не из разряда тех, кому менестрели посвящают баллады, а придворные кавалеры – свои мадригалы. Виной тому узкое лицо и бородавки на подбородке, отнюдь не вызывавшие у супруга благорасположения. Анна де Монгарден в сравнении с нею – все равно что золото рядом с медью. Блеск этого золота туманил разум Жанны, а его стоимость прямо-таки приводила ее в бешенство. Но самое ужасное – это иглы ревности, снова нацелившие острие в сердце дочери Пьера де Бурбона. Конечно же, по ее разумению, соперница и в мыслях не могла держать, чтобы вновь обольстить сына на виду у отца, – дважды та не споткнется о тот же камень, – и все же супруге надлежало быть начеку. Теперь она ни на шаг не отходила от мужа. При встрече с фавориткой свекра она едва ли не цепенела и вся обращалась в зрение и слух, отдавая предпочтение первому. Как смотрит на графиню Карл? А она на него? Что выражает ее взгляд и долог ли? А у него? Горят ли при этом глаза? А движения – головой, руками?.. Походка?.. Женское чутье мигом подсказало бы ей момент сгущения туч.
Дофин прекрасно понимал состояние супруги и в ее присутствии старался ничем не показать, что он по-прежнему без ума от бывшей возлюбленной. При встрече они раскланивались, обменивались одной-двумя фразами и расходились, а Жанна Бурбонская, сведя брови, мучительно пыталась осмыслить, не содержат ли в себе взгляды бывших любовников прежнего сердечного влечения.
Каждый человек, охваченный огнем ревности, теряет изрядную долю рассудка. Сам себя изводя, он безотчетно обнаруживает в этом деле воловье упрямство и в пожарном порядке начинает пробуждать ото сна месть, которая до той поры мирно дремала себе в одном из уголков души. Жанна де Бурбон не стала исключением из этого правила. Изрядную долю беспокойства в этом плане вносил внушающий ужас факт: свекор покидает Францию. Черт бы его побрал с его рыцарской честью! Что же теперь будет? С одной стороны, она поднимается на новую ступень: регент все же выше дофина; с другой стороны, кому она станет жаловаться, если река вернется в прежнее русло? А она вернется: ее острый женский глаз уловил, как начинают теплеть ненавистные взгляды. Но может быть, король передумает?..