– Ах, милочка, подумай о вытянутых лицах святых отцов, едва они увидят это. У епископа глаза полезут на лоб.
– Хорошо бы они там и остались. Однако что думаете вы, мадам, о таких новшествах? Как вы считаете, следует ли удлинять рукава и нашивать на них пуговички?
Жанна взмахом руки прекратила болтовню фрейлин:
– Оставьте нас вдвоем с графиней де Монгарден.
Фрейлины, сочувственно поглядывая на Анну, удалились. А она молча ждала бури, недоумевая, каким ветром принесло Жанну. Удивление таилось лишь в душе; выражение лица оставалось бесстрастным. Но и у супруги регента оно вызывало недоумение отсутствием гнева; напротив, взгляд был мягким, а голос – спокойным.
Жанна подошла совсем близко – футов пять между ними; в ноздри ударил запах духов.
– Это правда, что принцесса Мария ввела в заблуждение святых отцов, меня и супруга? Не было никакого рынка, а роль монаха с лечебными средствами сыграли вы?
Стало быть, Мария сказала ей обо всем. Тем лучше. А она или брат – это уже не важно.
– Вижу, мадам, вам все уже известно. Я знала, как помочь вашему ребенку, и имела такую возможность. Почему бы мне не воспользоваться этим? Разве Бог не призывает к милосердию и любви к ближнему?
– Вы спасли жизнь моему мальчику… Мне следует отблагодарить вас.
– Меня? Вашу соперницу? Вы всегда меня только ненавидели.
– И вызывала у вас, по всей вероятности, ответное чувство?
– Чем же оно могло быть вызвано? Тем, что у человека, которого я когда-то любила, есть супруга? Это не давало мне никаких оснований ни презирать вас, ни питать к вам ненависти.
– Но я стояла у вас на пути.
– В чем виделся вам этот путь? Я не собиралась отнимать у вас Богом данного мужа.
– Выходит, это было простое увлечение?
– Кто из нас не увлекался? Не влюбляются и не позволяют себя любить лишь те, на ком никогда не задерживается глаз мужчины. Я не вижу причин, в силу которых меня следует отнести к этой категории.
– К которой, вероятно, причисляли меня?
– Выбор сделал ваш муж. Мне захотелось доказать ему, что он был неправ, и я сделала это. Надеюсь, вы не станете этого отрицать?
– Очевидное отрицают лишь глупцы. Полагаю, у вас нет повода думать так о супруге регента.
– Понимаю, вы хотите в некоторой степени оправдать свои действия, в результате которых свекор явил свой необузданный гнев по отношению ко мне.
– А как поступили бы вы на моем месте?
– Вероятно, так же. Но это в прошлом и мною давно забылось: ни к чему ворошить давно сопревшее сено. Ныне же с уверенностью могу утверждать: подобное уже не сможет повториться как с моей стороны, так и со стороны вашего мужа.
– Что же придает вам такую убежденность?
Анна тонко улыбнулась:
– Если женщина напрашивается на комплимент, значит, она давно ждет его, недоумевая, почему он до сих пор не был произнесен.
Жанна не смогла сдержать ответной улыбки:
– Может быть, вам будет неприятно это слышать, но сегодня я впервые узнала, как объясняются в любви.
– Вы имеете в виду супруга? Признаюсь, я была бы удивлена, если бы он этого не сделал. Вы стали красивой, я говорю вам это как женщина, в чьих устах подобные слова не могут звучать как лесть или измышление.
Щеки у Жанны слегка заалели.
– Вы говорите о моем лице?
– Я рада убедиться, что средство, которое вы получили от меня, дало желаемые результаты. Во всяком случае, мадам, лицо у вас разгладилось, избавившись от морщинок, которые, прямо вам скажу, ужасно портили его.
– Ах, верите ли, это доставляло мне столько хлопот и волнений… Вы женщина и, конечно же, понимаете меня. Но скажите же мне, Анна… ведь вы позволите мне вас так называть?..
– Если и вы позволите мне тот же тон, ваше величество.
– Не стоит торопить события: я пока еще не королева.
– До коронации осталось уже немного; не будет ничего дурного в том, что уже сейчас вы понемногу начнете привыкать к вашему громкому титулу. Полагаю, это не прозвучит как вызов или насмешка в устах той, кого вы считали своим врагом; ныне, смею надеяться, вы так уже не считаете.
– Вы дали мне отличный повод к этому.
– Рада, мадам, что тень отчуждения меж нами канула в Лету.
– Больше того, графиня, мне хотелось бы отныне видеть в вашем лице добрую приятельницу.
– Полагаю, до коронации ничто не сможет помешать мне называть вас по имени, мадам. Это будет означать, как вы сами понимаете, установление между нами самых теплых дружеских отношений.
Жанна внезапно расчувствовалась:
– Может быть даже, я позволю вам сохранить такую привилегию и после путешествия в Реймс.
– Я буду этому только рада; в вашем лице я надеюсь обрести приятного и задушевного собеседника.
– О, уверена, у нас с вами найдется, о чем поболтать. Но скажите, прошу вас, как вам удалось найти такое средство? Ведь врачи явили свое полное бессилие, не помог аптекарь, и даже поклонение святым мощам не произвело должного действия. Сами вы, как я понимаю, не практикуете в медицине и не занимаетесь алхимией; так откуда у вас такие познания в лечении? Быть может, вам кто-то помог?
– Такой человек и в самом деле есть: лесной житель, общается лишь с Резаной Шеей и дикими зверями.
– Резаная Шея? Что-то припоминаю… Кажется, еретичка или колдунья.
– В глазах Церкви и то и другое.
– Это было давно, и я думала, она уже умерла или ее сожгли.
– Старуха жива и воспитала дочь, о которой и пойдет разговор. Она искусная врачевательница, владеет тайнами природы. Церковники узрели в этом колдовство и теперь охотятся за ней, как за ведьмой, по которой давно плачет костер. Сейчас она живет у меня в замке, и я не рассказываю о ней никому, опасаясь за ее жизнь. Эта женщина настоящее сокровище, мадам! Верите ли, довольно долгое время я страдала головными болями и меня мучил продолжительный кашель. Я попросила ее помочь мне; она собрала какие-то травы и коренья, сделала из них настой и…
– И это помогло?..
– Я словно поднялась из гроба. Кашель исчез, точно сквозь землю провалился; от головной боли не осталось и следа.
Жанна даже приоткрыла рот.
– Это удивительно, Анна, – то, о чем вы говорите. Снова я слышу об этой таинственной женщине. Нет, положительно, я должна с ней познакомиться… Так вы говорите, значит, раньше она жила в лесу?
– Вместе с Резаной Шеей, которая и обучила ее своему искусству. Лес этот неподалеку, но дороги к дому старой отшельницы не знает никто. Ее просто нет.
– Как же ее отыскивает дочь?
– Я и сама не понимаю. Это и для Гастона остается загадкой.
– Вашего брата? Так он тоже там был?
– Почти всегда эта женщина находит то, что ей нужно для лечения, в доме старухи. Как же я могла отправить ее в дорогу одну?
– Выходит, это вы поведали ей о моих бедах? Каков же был ответ?
– Это для нее оказалось сущим пустяком. А невежественные монахи усмотрели в таком деле присутствие сатаны.
– Они скоро станут отыскивать его следы в постели королевы и заглядывать в ночные горшки, рассчитывая найти там чертей.
– Согласна с вами, Жанна; я никогда не доверяла церковникам. А Гастон просто смеется над ними.
– У вас хороший брат, Анна. Мне он нравится. Я радуюсь их дружбе с Карлом. Пусть без стеснения приходит в любой час, мы мило поболтаем. А пока я вполне удовлетворена результатом нашей беседы: это положило конец моим мучениям. Вижу, и вы довольны нашей встречей.
– Я и не предполагала, о чем у нас пойдет разговор. Признаться, была удивлена. Вы правы, я довольна. Смею надеяться, отныне при встрече вместо враждебных взглядов мы с вами будем обмениваться теплыми улыбками.
– А оставшись вдвоем, протянем друг другу руки, как вот сейчас.
И обе женщины, смеясь, скрепили свой союз дружеским рукопожатием.
– Во всяком случае, Анна, теперь я буду радоваться жизни и крепко спать. Черт знает во что превратилась я за последнее время: стала настоящей старухой.
– Если вы будете по-прежнему испытывать затруднения в связи со сном, обратитесь ко мне: моя чародейка мигом поможет вам.
– Договорились! Однако важнее другое: мой Жан!
– Пусть сиделки следуют ранее данным рекомендациям, и ваш сын будет всегда здоров; главное, не прекращайте давать ему питье и делать ванны с добавлением бальзама.
– Все не так просто, как кажется. Святые отцы постоянно что-то выпытывают; опускают руки в ванну и нюхают их, а потом лезут с расспросами к банщикам и кормилице: откуда взялось непонятное зелье в ванне, кто его туда положил, сколько и зачем, – не иначе как это проделки сатаны, который хочет забрать к себе душу ребенка. По их мнению, это надо прекратить, пока они не пожаловались архиепископу и тот не приказал изгонять из тела мальчика духов зла, которые уже успели поселиться в нем. Особенно усердствует один из них, агент святой инквизиции, некий Содон.
– Я знаю, видела его во дворце. Его нора где-то близ монастыря Сен-Мерри.
– Он послан папой ко двору французского короля в целях искоренения ереси и борьбы с ведьмами, служанками дьявола. По слухам, он уже сжег несколько женщин, о чем и доложил его святейшеству. Его подозрение вызвало питье Жана. Он подошел, понюхал и вылил, а чашку швырнул в огонь, уверяя, будто отправил туда десяток чертей, поселившихся в ней. А в отношении сына он сказал: нам надо молиться, Бог не оставит нашего ребенка.
Анна молчала. Ей было над чем задуматься. Смертельная опасность грозила человеку, который жил в ее доме и уже столько сделал для регента, его супруги, королевства… для нее самой!
Мысли вернулись к наследнику Карла. Она взяла Жанну за руку.
– Не подумайте винить меня, если, упаси бог, с вашим ребенком случится несчастье. Беда идет от Церкви, она уже близко. Нет убийцы страшнее! Прогоните его, пока он не принес горе в вашу семью.
– Если бы это было в моих силах! – заломила руки Жанна. – Но кто посмеет перечить церковникам? Они имеют откровение от Бога и беседуют с Ним в своих молитвах.