Наконец они дошли. У Эльзы от волнения перехватило дыхание: вот он, ее дом! Справа огороды, лужайки, слева курятник, а меж ними тропинка, ведущая к роднику. И тут она вздрогнула, взглянув на дом: дверь была раскрыта. Такого никогда не случалось – хозяйка всегда запирала ее. Эльза едва ли не вбежала и застыла у кровати, онемев. Урсула недвижно лежала поверх одеяла в своей повседневной одежде: глаза закрыты, руки, с зажатой в них лапой ели, скрещены на груди. Эльза упала на колени, схватила сохлую ладонь. Она еще дышала теплом, жизнь не торопилась покинуть тело. Таков был последний приказ, который старуха отдала смерти. Ее воспитанница, ее дочь не могла не прийти, сердце не могло ей не подсказать. И она пришла. Почувствовав это, услышав ее прерывистое дыхание, мать Урсула открыла глаза. Зрачки шевельнулись, остановились на мокром от слез лице дочери.
– Я знала, что не умру, не повидав тебя, – прошептала Урсула, накрыв своей ладонью руку Эльзы. – Я совсем уже старая, и смерть пришла за мной, доченька, но мне удалось ее уговорить…
Эльза рыдала, не пытаясь унять слезы.
– Матушка, я здесь… Я пришла к тебе… Прости!.. Мамочка моя!..
И уронила лицо в еловую ветвь, в эти уже почти безжизненные ладони, подарившие ей любовь и ласку матери.
– Видишь, смерть согласилась подождать… – продолжала говорить Урсула, уже с трудом владея языком. Губы ее плотно сомкнулись, потом с трудом раскрылись, а глаза не могли оторваться от той, кому она отдала самое дорогое, что у нее было, – материнское сердце. – Я научила тебя всему, что знала сама. Мы хорошо жили вдвоем, и я была счастлива… Но жизнь рассудила по-иному. Люди забрали тебя к себе, и я снова осталась одна. Но могло ли быть иначе? Ты молода… стоит ли хоронить себя раньше времени?..
Она замолчала. Эльза встрепенулась… Но глаза еще жили, они все так же глядели на нее. Губы медленно приоткрылись.
– Ты нашла свой путь, девочка, и я рада этому и тому, что научила тебя любить лес, воздух, цветы… и жизнь. Не будь этого, смогла бы ты стать женой и матерью?
Эльза вскинула брови:
– Как же ты узнала?
– Да ведь вот он стоит, твой супруг… и дитя у него на руках. Подойди, рыцарь, покажи мне его…
Гастон склонился, показал младенца. Ребенок с любопытством поглядел на старуху. Мгновение, не больше, длился взгляд, потом глазки забегали по сторонам – от очага до окна и обратно. Легкая улыбка тронула краешки губ Урсулы:
– Я знала, что так будет… Я бы встала, чтобы покормить вас…
И она снова замолчала, закрыв глаза и сомкнув губы. У Эльзы упало сердце: неужели?.. Но не может быть! Коли смерть дала отсрочку, то для того разве, чтобы мать Урсула ушла вот так, неожиданно, не простившись?..
Подошел Бино, сел и стал смотреть на лежавшую перед ним старую женщину, больше похожую на мумию, нежели на живого человека. И все поняли, что еще рано: пес непременно завыл бы, почуяв смерть. Словно в подтверждение этого, Урсула открыла глаза. Взгляд, уже тускнеющий, упал на собаку, поднялся к отшельнику.
– Рено, подойди… Ближе, не услышишь… Люби своих друзей, ближе никого нет… даже жены. Она может уйти; друг останется… Ты слышишь меня, сынок?
– Слышу, мать Урсула. Все будет так, как ты сказала.
– Поцелуй меня на прощанье…
Рено поцеловал ее в лоб.
– Рыцарь Гастон, подойди и ты…
Гастон склонился.
– Я здесь, матушка.
– Я любила тебя, как сына, и рада, что сделала тебе хороший подарок. Ты понимаешь, о чем я… Береги ее, рыцарь, ведь она моя… моя… ох!..
Ее лоб внезапно прорезала глубокая морщина, а рука потянулась к сердцу и остановилась там. Спустя полминуты она снова заговорила, но каждое слово становилось все тише; голос угасал, словно эхо:
– Смерть зовет… она уже совсем рядом… но дает еще минутку, чтобы проститься… Прощай, рыцарь…
Гастон поцеловал ее руки, потом коснулся губами лба.
– Прощай, мать…
– Эльза, девочка… моя последняя в жизни любовь… дочурка моя… наклонись, я поцелую тебя сама… Ах!.. будто кинжалом в сердце… Не успею… Господи, прости мне все, в чем была пред тобой виновна… Прощай же, девочка, и помни…
То были последние слова старой Урсулы. И она, чуть выгнувшись, вновь упала и замерла, устремив взгляд в потолок и слегка приоткрыв губы. Эльза забилась у нее на груди, обливая слезами руки той, что любила ее, словно родная мать. А руки эти со скрюченными пальцами уже начали костенеть, и стало быстро темнеть лицо с заостренным носом. Смерть, стоя рядом, лишь, вздохнув, развела руками. Она сделала все, что смогла. Больше у нее не было времени ждать.
Бино, подняв морду, тоскливо и тихо завыл…
Ее похоронили здесь же, рядом с могилами палача и его сына. На груди у нее все так же сиротливо покоилась еловая ветвь, которую старая отшельница взяла с собой. И все то время, пока копали яму, лес скорбно молчал, не смея шевельнуть ни веткой, ни листом, прощаясь с той, которая была к нему так добра. А когда вырос холмик и друзья замерли над ним, безмолвно взирая на березовый крест в ногах усопшей, вдруг тихо закапал дождик, омочив свежую могилу и этот крест. Лес, воззвав к небесам, упросил их пролить горькие слезы о своем друге, которого так любил.
То была его прощальная песнь…
Эпилог
Четвертый вопрос, который удалось решить королю в 1365 году, был, пожалуй, сложнее остальных: Карл мечтал избавиться от рутьеров, продолжавших терзать страну. Решение пришло неожиданно; он и сам не ожидал, что так сложится.
В то время на севере Испании шла война между двумя королевствами. Одним из них – Кастилией – правил Педро Свирепый, умертвивший в тюрьме свою жену, сестру Жанны Бурбонской. Его жестокость и самодурство были столь велики, что после убийства безвинной супруги он стал преследовать своих сводных братьев. Старший, Энрике Трастамарский, бежал в Лангедок к Людовику Анжуйскому. Герцог дал ему войско, деньги. К тому времени разгорелась старая распря Кастилии с Арагоном из-за нескольких пограничных территорий. Король Арагона нашел союзника в лице Людовика. Энрике, недолго думая, объявил себя королем Кастилии и пообещал Арагону в обмен на помощь подарить спорные земли. Стали готовиться к битве. И тут Карл понял, что надо делать: отправить в Испанию Дюгеклена во главе всех наемников, которых он сумеет собрать. На помощь бретонца, кстати сказать, давно уже рассчитывали Энрике и король Арагона, но тот не торопился. И тут приказ короля! Вот он, четвертый и последний пункт плана!
Кампания завершилась быстро: наемников ненавидели, убивали, они стали голодать. Война? Ну наконец-то! В Кастилию? Прекрасно! Все лучше, чем в Венгрию, куда поначалу хотели их отправить. Даешь разбой на землях южного соседа короля Карла! И к осени Франция избавилась-таки от ненавистных бригандов, которые уже не вернулись. Друзья хотели было умчаться к бастарду, но Карл не отпустил их:
– Какого черта! Это чужая война, и вам нечего там делать. Вы нужны мне здесь. Магометане проникли в Европу; не хватало нам новой чумы!
А близ Парижа тем временем стали быстро расти деревни: король строжайше запретил обижать простой люд.
Теперь, после того как были претворены в жизнь все пункты его плана, Карл стал готовиться к войне: не за горами конец перемирия. Прежде всего, он нуждался в содействии дворянства и городов. Те и другие, опасаясь повторения Жакерии и увидев в преемнике Жана II умного государственного деятеля, поддерживали его во всех мероприятиях, что и позволило ему собрать силы для борьбы с захватчиками. Решающую роль сыграла в этом реформа налоговой системы, вызывавшей у простого люда недовольство властью. Ныне он охотно пополнял собою войско, вытесняя практиковавшееся ранее феодальное ополчение. Кроме этого, Карл усовершенствовал артиллерию – новую силу при ведении боевых действий – и создал мощный военный флот. Все это позволило Франции продолжать войну, которая началась в 1369 году. Французы отнимали один за другим города, перешедшие к англичанам согласно договору в Бретиньи. Много месяцев продолжались битвы, и к 1370 году Карл вернул Франции уже почти все потерянные его отцом земли. Французскими войсками командовал Дюгеклен, которому Карл даровал звание коннетабля. Четыре года спустя англичане были изгнаны повсеместно, за ними остались только Кале и западная часть Бретани, не желавшая признавать сюзереном французского короля.
В 1378 году Карл Наваррский, вновь поднявший голову, попытался устроить заговор против короля Франции. Но план провалился.
Я не стал подробно описывать все перипетии царствования Карла V; полагаю, читателю это совсем не нужно. Главное сказано, остальное – в учебниках, в трудах историков. Разумеется, не все военные кампании короля Карла были удачными, но в целом ему удалось за короткий срок одержать ряд побед; войне же по-прежнему не видно было конца.
Необходимо добавить еще, что в конце 1376 года Карл лишился своего могучего союзника: папа Григорий IX покинул Авиньон и вернулся в Рим. Папской резиденцией отныне стал Ватикан. Через два года, едва понтифик умер, итальянцы посадили на трон «своего» папу, Урбана VI. Недовольные этим, французские кардиналы выбрали антипапу, Климента VII, который тотчас отбыл в Авиньон. Начался раскол христианского мира, так называемая Великая схизма Запада; продолжалась она сорок лет – до того времени, когда папой стал Мартин V.
Жанна де Бурбон спустя год после ухода рутьеров родила двоих детей; девочке дали имя матери, а мальчику – имя свекра. Но радость оказалась преждевременной: маленькая Жанна умерла. Говорили, что она прожила всего пару часов; другие уверяли, что родилась уже мертвой. Через полгода последовал за сестрой и брат. Не помог орлиный камень… Но стоит ли его винить? Он гарантировал беременность и легкие роды, что имело место, а насчет кровосмешения – не его дело. И снова парижские кумушки получили пищу для болтовни. А Жанна совсем пала духом. Хорошо, верная подруга рядом, не дала руки на себя наложить. Ведь пятеро мертвецов уже! Прошел еще год – ни намека на беременность. Даже камень и тот отказался «работать». Потом, похоже, сжалился, и в декабре 1368 года на свет появился шестой ребенок, будущий король Карл VI. После этого Жанна еще четырежды рожала. Четвертые роды стали последними… Дочь (Екатерина) выжила; мать ушла в царство теней. Повитухи уверяли, что никакого камня при ней не было. Видно, потеряла. На Карла было больно смотреть. Он всегда говорил, с любовью глядя на супругу: «Моя жена – солнце моего королевства». Но оно закатилось, а следом быстро стал угасать и он сам. К тому же только что – года не прошло – умерла дочь Мария. Еще один удар – смерть дочери Изабеллы спустя месяц после похорон Жанны. Карл перестал улыбаться, помрачнел, потерял аппетит. Здоровье его и без того оставляло желать лучшего… И вскоре новый удар: в одной из битв против бригандов, опустошавших Овернь и Жеводан, под стенами Шатонеф-де-Рандона погиб Дюгеклен. Карл так любил бретонца, принесшего Франции столько побед, что проплакал целую неделю. Друзьям он сказал незадолго до смерти: