Он стоял перед ним — воплощенная фигура Правосудия, вооруженная тяжелым креслом, — в надувшихся на крупных запястьях венах пульсировала кровь, кресло дрожало над головой Виктора в громадных, шишковатых руках, а напрягшиеся огромные мускулы выпирали из рукавов под тонким сукном.
— Немедленно признавайся, Виктор!
— Пилато! — закричал судья. — Немедленно опустите кресло на пол!
Виктор сидел словно окаменев, не спуская полных ужаса глаз с грозного кресла, взметнувшегося у него над головой.
— Пилато! — снова закричал возмущенный судья. — За такой проступок вас могут отправить в тюрьму! — Он стучал молотком по столу, хотя понимал, что в данный момент это бесполезно.
— Не забывайте, Пилато, — здесь суд!
— Ну, Виктор? — снова вопросил Майкл, абсолютно равнодушный к увещеваниям судьи и не сдвигаясь с места ни на дюйм. — Что скажешь, Виктор? Немедленно признавайся, прошу тебя!
— Не-ет! — взвизгнул Виктор, весь съежившись на своем стуле, вытянув вперед руки — эту слабую защиту, не способную предотвратить весьма осязаемую страшную угрозу. — Не-ет, я не верну-ул деньги! Не верну-ул!
— Пилато! — завизжал теперь, как поросенок, судья. — Это не свидетельские показания!
— Значит, ты лгал суду? — неумолимо допрашивал его Майкл, не выпуская из рук кресла, которое висело у Виктора над головой, словно занесенный палачом топор.
— Ма-а-йкл, боже мой, Ма-а-йкл, — выла Долорес.
— Это не моя идея… — несвязно бормотал Виктор. — Клянусь Богом, не я это придумал! Это все Альфред Лотти и Джонни Нолан. Я в полном подчинении у этих преступников. Майкл, ради любви к Богу, не убивай меня! Майкл, мне бы самому никогда не пришла бы в голову такая мысль! Прости меня, Майкл, прости!
— Гиннес! — крикнул судья судебному приставу. — Вы что, собираетесь стоять на месте и ничего не предпринимать? Почему вы бездействуете?
— Я могу его пристрелить, — спокойно ответил Гиннес. — Вам угодно, чтобы я пристрелил истца здесь, прямо в суде?
— Заткнитесь! — оборвал его судья.
Гиннес, пожав плечами, снова повернулся к свидетельской кафедре с чуть заметной улыбочкой на губах.
— Так ты лгал? — спрашивал Майкл уже тихим, спокойным голосом, обретя терпение.
— Да, лгал! — крикнул Виктор.
Не торопясь, с поразительным спокойствием Майкл осторожно поставил дубовое кресло на место; широко улыбнулся и повернулся к судье.
— Ну, вот и все.
— Можете ли вы назвать хоть одну приемлемую причину, в силу которой я не мог бы отправить вас в тюрьму?! — орал судья.
Виктор плакал, почувствовав облегчение от миновавшей угрозы, и вытирал слезы рукавом.
— Я не имею никакого права, — заявил судья, — считать такое признание доказательством совершенного преступления. Мы находимся в зале суда в штате Иллинойс, в Соединенных Штатах, а не ведем расследование в испанской инквизиции, мистер Пилато.
— Почему? — спросил Майкл, вскинув голову.
— Потому что существуют определенные правила, — быстро продолжал судья, повышая голос, — которых принято придерживаться. Нельзя, мистер Пилато, добиваться показаний обвиняемого с угрозами нанести ему телесные увечья или, еще хуже, размозжить ему голову креслом.
— Но тогда мы не добились бы от него истины, — спокойно возразил Майкл.
— По крайней мере, мистер Пилато, — продолжал судья, — получите тридцать дней тюрьмы. Это как минимум.
— Ах, Майкл! — зарыдала Долорес.
— Мистер Фраски, — говорил судья, — я обещаю, что вы будете находиться под защитой закона. Никто не сможет причинить вам вреда.
— Это моя вина-а!.. — горько плакал Виктор, а руки его тряслись от разных переживаемых в эту минуту чувств: страха, раскаяния, религиозного умиления, радости, что удалось избежать смерти. — Да, это моя вина! Я так поступил! Больше я никогда не буду лгать! Я всего лишь слабый человек, находящийся под влиянием этих негодных бездельников… Да, я должен ему триста долларов! Прости меня, Майкл, прости!..
— Он не причинит вам никакого вреда, — терпеливо твердил судья. — Это я вам гарантирую. Можете говорить правду, ничего не опасаясь. Вы должны мистеру Пилато триста долларов?
— Да… я должен… мистеру Пилато… триста долларов… — Виктор четырежды сглотнул слюну, пока произносил эту короткую фразу.
Молодой адвокат положил три листочка в свой тощий портфельчик и щелкнул замочком.
Судья, вздохнув, вытер лоб носовым платком, глядя на Майкла.
— Никак не могу одобрить ваш способ ведения судебного разбирательства, мистер Пилато, — высказался он. — Только потому, что вы работяга, у которого полно работы на вашей земле и всяких других обязанностей, я не арестовываю вас и не отправляю на месяц в тюрьму, чтобы научить вас тем самым, с каким уважением следует относиться к судебным процессам.
— Да, сэр, — глухо отозвался Майкл.
— Впредь, — назидательно продолжал судья, — прошу вас нанимать адвоката, если вздумаете снова появиться передо мной в этом суде.
— Да, сэр, — покорно согласился Майкл.
— Мистер Пилато, вам решать, когда и где ответчик должен выплатить вам свой долг.
Майкл повернулся и вплотную подошел к Виктору. Тот опять весь съежился от страха на своем стуле.
— Завтра утром, Виктор, — Майкл водил указательным пальцем у него перед носом, — ровно в восемь тридцать, я зайду в твой магазин. Деньги должны быть приготовлены.
— Да, конечно… — пролепетал Виктор.
— Вас устраивает? — спросил Майкл судью.
— Да, вполне, — ответил тот.
Майкл большими шагами подошел к молодому адвокату.
— А вы, мистер адвокат! — Он остановился перед ним, руки в боки, — перед этим молодым человеком в костюме в тонкую полоску. — Вы прекрасно знали, что он не вернул мне деньги. Молодой человек, получивший высшее образование! Вам должно быть стыдно за себя! — Повернувшись к судье, вежливо ему поклонился, расплывшись в широкой улыбке. — Благодарю вас! Желаю всего наилучшего. Прощайте. — И, широко улыбаясь, как триумфатор, покачиваясь, словно старый морской волк — капитан судна, вышел через воротца.
Долорес ждала, с его шляпой в руке. Взяв жену под руку, он с достоинством зашагал по проходу, кивая и улыбаясь публике.
Когда они подошли к выходу, кто-то зааплодировал, и тут же этому примеру последовали все зрители; ему устроили овацию. Майкл медлил; только когда спустились с крыльца здания суда на улицу, освещенную ярким утренним солнцем, он, аккуратно надев шляпу, с широкой улыбкой повернулся к жене:
— Ну, разве я не выполнил того, что обещал?
— Да, конечно… Только я еще никогда в жизни не испытывала такого стыда.
— Долорес, о чем ты говоришь?! — Майкла явно шокировали ее обидные слова. — Я вернул себе деньги! Я выиграл дело!
— Разве можно вести себя так в зале суда? — Долорес с мрачным видом поспешила к автомобилю. — Ты кто, краснокожий индеец? — И, сев в машину, со злостью захлопнула дверцу. Майкл, прихрамывая, обошел машину и влез в нее с другой стороны; не возразив ей ни словом, он дал газ и, то и дело покачивая головой, поехал к дому.
Мнение, рожденное ночью
— Скажете тоже — палатки! — возмущался Лаббок с мрачным видом, гоняя пиво по большой кружке, его хриплый голос эхом отзывался в затянутых плотными тенями углах уже почти пустого бара, так как долгий зимний вечер подходил к концу. — Ты вступаешь в армию, и тебя всю зиму заставляют торчать в палатке, где можно отморозить задницу. Нет, я человек цивилизованный и привык жить в отапливаемых батареями квартирах. — Он с вызовом огляделся.
Это был крупный мужчина, с громадными руками портового грузчика, с большим, аккуратно залатанным шрамом снизу доверху на одной щеке. Двое других в баре сосредоточенно глядели в свои кружки.
— Национальная оборона, ничего не скажешь, — возразил бармен, маленький, бледный человек в жилетке и фартуке, с волосатыми руками и длинным, нервно подергивающимся носом. — Каждый должен чем-то жертвовать.
— Вся беда нашей страны, — громко продолжал Лаббок, — заключается в том, что слишком много горластых патриотов шатаются по улицам.
— Помолчи насчет патриотизма! — пригрозил ему ближайший сосед. — Только не при мне.
Лаббок долго, изучающе его разглядывал.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Доминик Ди Калко, — отчетливо ответил тот, всем своим видом показывая, что его никому здесь не запугать. — Что плохого, если человек — патриот?
— Вы посмотрите, он не видит ничего плохого, если человек — патриот! — повторил за ним Лаббок. — И кто это говорит? Итальянский патриот!
— Ты им нужен, — съязвил Суини, сидевший по другую сторону от Лаббока. — Ты им просто позарез нужен в Греции!
Все засмеялись. Суини с гордым видом победителя оглядывался по сторонам, его маленькое, морщинистое, покрасневшее и опухшее от выпитого пива личико сияло удовольствием.
— Я — американский гражданин! — закричал Ди Калко. — Зарубите себе это на носу, как только вдоволь насмеетесь!
— Знаешь, что мне ужасно хочется увидеть? — замахал на него руками, умирая от смеха, Суини. — Как итальянская армия попытается захватить Ред Худ!
— Я не поклонник Муссолини! — кричал возмущенный Ди Калко. — Но лучше захлопни свою варежку, нечего позорить итальянскую армию!
— Для этого потребуется всего троица ирландцев, — продолжал насмешничать Суини. — Трое ирландцев захватят его за полчаса. Итальянцы отважно дерутся только друг с другом.
— Не выйдешь ли отсюда, как тебя там? — тихо воззвал Ди Калко.
— Ребята, успокойтесь! — призвал их к порядку бармен. — Не забывайте — мы в Америке!
— Запомни, — продолжал Ди Калко, — можешь получить от меня удовлетворение в любую минуту, как бы там тебя ни звали.
— Меня зовут Суини! — заорал тот. — И двое моих дядек служат в Королевских ВВС!
— Как здорово! Человек по имени Суини, и у него два кузена служат в английской армии! Можно только представить, — Лаббок спокойно обращался к бармену, — каким должен быть ирландец, чтобы сражаться в английской армии.