— Чего ты хочешь? — откликнулся бармен. — Выразить свое несогласие с каждым постоянным клиентом нашего салуна?
— Должно быть, знатная фамилия эти Суини! — Лаббок подошел к Суини и хлопнул его по спине.
— Они сражаются за вас и за меня, — холодно ответил Суини. — Они сражаются за то, чтобы сохранить наш, американский образ жизни.
— Согласен, — отозвался Ди Калко.
— Да, — подтвердил бармен.
Лаббок повернулся к нему.
— Ну а тебя как зовут?
— Коди, — ответил тот, — Уильям Коди.
Лаббок бросил на него ошарашенный взгляд.
— Ты, парень, случаем не шутишь?
— Клянусь Богом!
— В Вайоминге есть статуя. Не твой родственник?
— Нет, чистое совпадение.
— Еще пива! — потребовал Лаббок. Он наблюдал, как бармен налил кружку пива и поставил перед ним. — Личное обслуживание! — восторгался Лаббок. — Человек, у которого есть своя статуя в Вайоминге! Стоит ли удивляться, что он такой патриот? Будь у меня статуя в Вайоминге, я стал бы патриотом хоть куда!
— Тебе же сказали — чистое совпадение! — запротестовал бармен.
Лаббок, наполовину опорожнив кружку, откинулся на спинку стула и стал тихо размышлять вслух:
— Как приятно думать, что двое Суини там, в Англии, защищают мой образ жизни. Просто красота! Я уже чувствую себя в гораздо большей безопасности. — Он грохнул кулаком о стойку. — Палатки! Вот они и носятся в палатках в разгар зимы!
— А чего ты хочешь? — вступил Ди Калко. — Чтобы Гитлер пришел к нам сюда и навел свой порядок?
— Я его ненавижу — ненавижу этого негодяя! — закричал Лаббок. — Я по национальности голландец, но я ненавижу немцев!
— Налей голландцу кружку пива, — попытался успокоить его Суини. — Я ставлю.
— Я ненавижу немцев, — входил в раж Лаббок, — я ненавижу англичан, я ненавижу французов, я ненавижу американцев…
— И итальянцев. Их нельзя заставить воевать. Такие цивилизованные люди: увидят близко человека с ружьем — вмиг разбегаются, как перепуганные насмерть антилопы. Я просто восхищаюсь!
Ди Калко предостерегающе постучал по стойке бара.
— Я не собираюсь мириться здесь с оскорблениями, наносимыми итальянской армии!
Лаббок даже не посмотрел в его сторону.
— Весь мир нужно заполнить итальянцами — вот моя программа. Меня зовут Лаббок, ребята. Я голландец, у меня длинная родословная, но я их всех ненавижу. Если англичане защищают там мой образ жизни, то могут немедленно остановиться, пусть зря не стараются. От моего образа жизни несет дерьмом.
— Ребята, — вмешался в перепалку бармен, — нельзя ли поговорить о чем-нибудь другом?
— По правде говоря, я не против, если здесь начнется война. Я получаю одиннадцать долларов в неделю. Любая перемена — только к лучшему.
— Война уже идет — в отеле «Пьер», — сообщил Лаббок.
— Что ты имеешь в виду? — Ди Калко бросил на него подозрительный взгляд — уж не пахнет ли здесь новым оскорблением в адрес итальянской армии.
— На углу Пятой авеню и Шестой улицы, — они там устраивают скромные вечеринки с чаем и танцами, — скривился Лаббок. — Пьют чай и танцуют в честь империи.
— Ну и что же здесь плохого? — недоуменно заметил бармен.
— Ты хоть раз видел, что за публика собирается в отеле «Пьер»? — Лаббок, наклонившись над баром, скорчил бармену страшную физиономию. — Это маленькие, жирные кролики, все в соболиных манто, понял?
— Там собираются самые лучшие люди! — храбро возразил маленький бармен.
— Да ну? — весело улыбнулся Лаббок. — Если ты считаешь, что они на что-то годятся, то сильно ошибаешься.
— Я всегда говорю очень осторожно. — Ди Калко выдерживал спокойный тон. — Я не желаю, чтобы меня неправильно поняли, но, на мой непредвзятый слух, ты разглагольствуешь здесь как коммунист.
Лаббок засмеялся, допил свое пиво.
— Да нет, я ненавижу коммунистов. Они заняты тем, что каждый день вспарывают друг другу глотки, и так семь раз в неделю. Еще одно пиво, статуя!
— Я не позволю тебе называть меня статуей! — возмутился бармен, наливая Лаббоку очередную кружку. — Затеваешь свары — так имей в виду, что и тебе не поздоровится. — Щелчком открыл крышку кружки и пододвинул ее к Лаббоку.
— Статуя из Вайоминга, — чему-то удивляясь, покачивал головой Лаббок. — Сегодня они пьют чай и танцуют в честь империи, а завтра начнут нас расстреливать.
— Вовсе необязательно, — возразил Суини, подвинувшись к нему поближе с самым серьезным видом.
— Мистер Суини, из рода летаков Суини. — Лаббок дружески похлопал его по ладони. — Я постоянный читатель «Нью-Йорк таймс». Возложу белую лилию на твою могилу на Балканах.
— Вполне вероятно, — подтвердил Ди Калко, — что придется перебрасывать туда солдат. Не исключено, что один из Суини погибнет.
— Не принимай это так близко к сердцу! — сердито бросил Суини.
— Пока мы с этим не покончим, мистер Суини, — Лаббок доверительно обнял его за плечи, — эту войну и ты и я будем принимать близко к сердцу. Но никогда я не стану принимать близко к сердцу этих кроликов из отеля «Пьер».
— Ну чего ты привязался к этому отелю «Пьер»? Нельзя ли вообще о нем не упоминать в разговоре? — вскипел бармен.
— Вот скоро выпадет снег, — закричал Лаббок, — и все мы будем сидеть в палатках! — Он повернулся к Ди Калко. — Послушай, итальянский патриот, позволь задать тебе один вопрос.
— Только попрошу не забывать, — холодно ответил Ди Калко, — что я американский гражданин.
— Как ты почувствуешь себя, Джордж Вашингтон, лежа за пулеметом, когда на тебя побегут твои сородичи — итальяшки?
— Выполню свой гражданский долг! — зло парировал Ди Калко. — И прошу не употреблять это уничижительное словечко — «итальяшка»!
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь — побегут на него? — загоготал Суини. — Итальянская армия бежит только в тыл.
— Не забывай, — заорал Ди Калко на Суини, — я не откладывал в долгий ящик своего приглашения тебе! Выйдем — разберемся.
— Ребята, успокойтесь, — взывал бармен, — поговорите о чем-нибудь другом! Прошу вас!
— Одна война за другой, — удивлялся Лаббок, — одна за другой! Держат вас, сукиных сынов, всю зиму в палатках, а вы помалкиваете.
— Я оставляю без внимания твой грязный язык. — Суини сделал шаг назад, стараясь говорить бесстрастно, как истинный спорщик, умеющий вести дебаты. — Но мне хочется узнать твое решение. Если считать, что тебе все совершенно ясно по сему предмету.
— А я не намерен оставлять без внимания его дерзкий язык! — с жаром вмешался Ди Калко.
— Пусть говорит! — царским жестом махнул в его сторону Суини. — Нужно уметь выслушать точку зрения любого. Пусть говорит голландец.
— Ну… — начал Лаббок.
— Только без оскорблений, прошу тебя! — взмолился бармен. — Уже поздно, я все равно вынужден закрыть бар. Не стоит оскорблять друг друга — ведь вы мои постоянные клиенты!
Лаббок прополоскал рот пивом и не торопясь пропустил его через глотку.
— Ты когда-нибудь очищаешь трубы? — поинтересовался он у бармена. — Знаешь ли ты, что самое важное для качества пива — хорошее состояние труб?
— Да у него готово собственное суждение по любому поводу! — сердито заметил Ди Калко. — И в стране полно вот таких знатоков!
— Они сейчас делят мир, — развивал свое суждение Лаббок. — Мне принадлежит восемьдесят пять процентов. Независимо от того, чем кончится такой дележ. Но я буду рад, если у меня в конечном итоге окажется восемьдесят пять процентов, — ну, после того, как вся эта заварушка кончится.
— Это неверный подход к проблеме! — возразил Суини. — С какой стати тебе восемьдесят пять процентов?!
— Разве я не получу Грецию? — Лаббок погрозил своим длинным мясистым пальцем Суини. — Разве Ди Калко не получит Китая?
— Кто хочет получить Китай? — с победоносным видом заорал Ди Калко.
— Мы получаем все, — успокоил его Лаббок. — Ты, я и статуя…
— Прошу тебя! — тихо проговорил бармен.
— Но у нас тут небольшая загвоздка. У рабочего человека всегда что-нибудь да не так.
Лаббок тяжело вздохнул и печально уставился в потолок.
Остальные не торопясь потягивали пиво.
— Все военные стратеги согласны в одном, — продолжал Лаббок, удачно справившись с заковыристой фразой и щелкнув от удовольствия языком, — что по уставу для нападения на позицию, защищаемую одним бойцом, требуется четверо.
— Ну и какое это имеет отношение к тому, о чем мы здесь говорим? — перебил его Суини.
— Война будет идти в Евро-опе, А-африке и А-азии, — предсказал нараспев Лаббок. — Не будут же сражаться армии здесь, в баре Уильяма Коди?
— К сожалению, ничем не могу помочь, — саркастически заметил бармен.
— Я подробно изучил ситуацию, — продолжал Лаббок, — и пришел к выводу, что американцев в этой войне будет убито в четыре раза больше, чем всех других. Вполне резонно. Они намереваются нанести нам удар здесь, так? Мы переходим в наступление. Четверо к одному! — И, чтобы подчеркнуть точность своих расчетов, грохнул кулаком о стойку. — Мы, четверо глупых мужланов, получаем все и вшивого голландца оставляем с носом. Военная стратегия торжествует!
— Да не ори ты так! — еще сильнее занервничал бармен. — Там, наверху, жильцы меня не очень любят.
— Но хуже всего, на мой взгляд, — орал Лаббок, не обращая внимания на замечание бармена и бросая на всех дикие взгляды, — что в этом мире полно таких несчастных, тупых идиотов, как Суини, Ди Калко и Уильям Коди!
— Следи за языком! — зарычал Ди Калко. — За своими выражениями!
— Гитлера побьют, обязательно побьют! — завизжал Суини. — Это фундаментальный факт!
— «Гитлера побьют»?! — возопил Лаббок. — А почему Гитлера побьют? Потому что такие несчастные, безмозглые идиоты, как вы, вначале посадили его в его кресло, потом держали на этом месте и только потом отправились, чтобы покончить с ним! А между всем этим просиживали задницы в барах и накачивались до одурения пивом!
— Прошу меня ни в чем не обвинять! — возмутился Суини. — Я никуда Гитлера не сажал!