Из багажника донесся резкий стук. Я оглянулся и начал расстегивать рубашку. Ветер жалил обнаженную кожу, вызывая у меня невольную дрожь. Я прикрепил к поясу диктофон. Протянул проводок по спине, перекинул через плечо и оставил висеть. Снова надел рубашку и аккуратно продел его в петлю. Когда я закончил, он был практически незаметен. Я достал «Смит-и-Вессон» и взвел курок. Обошел машину и встал рядом с багажником. Сделал глубокий вдох, отомкнул и поднял крышку.
Саймон был в сознании и пялился на меня холодными голубыми глазами. Волосы у него были в беспорядке и наверняка не от того, что он лежал тихо и смирно. Я надеялся, что он корчился в таком положении последние несколько часов. Вертелся как уж. Бросив взгляд ему на брюки, я с сожалением обнаружил, что он не обмочился.
Я помахал перед ним револьвером, напоминая, кто здесь главный, а потом наклонился, вытащил его и бросил на гравий. Он упал и затих, тяжело дыша через грязную тряпку, которой ему заткнули рот. Я достал складной нож, перерезал веревки у него на ногах, закрыл багажник и прислонился к машине, терпеливо дожидаясь, когда он, хрипя и спотыкаясь, встанет на ноги.
Поднявшись, он первым делом вытянул шею. Лицо его ничего не выражало. Я моргнул и будто воочию увидел, как он сидит на кровати в спальне Мэри, пока она в душе ополаскивает волосы. Я повернул револьвер и ударил его рукояткой по лицу. Он застонал и упал на одно колено. На землю брызнула кровь. Когда он снова поднял голову, у него в глазах появилось что-то похожее на понимание.
Я направил на него револьвер.
– Шагай.
Мы свернули с дороги и двинулись вверх между деревьями. Я держался на несколько шагов позади него, направив дуло револьвера ему прямо в спину. Под ногами шуршала мягкая, усыпанная иголками лесная подстилка. Совсем не то, что наледь кукурузных полей.
Шли мы медленно. То ли Саймону действительно было трудно, то ли он просто тянул время – не знаю. И было холодно, хотя от напряжения этого и не чувствовал. Когда мы добрались до вершины, я весь вспотел. Отсюда открывался прекрасный вид на окружающие холмы. Сосны росли по всей высоте каньона – от каменистых выступов до самого края. На контрасте с городом, откуда я только что приехал, казалось, что это совсем другой мир.
То, что произошло дальше, случилось по моей глупости. Мне не следовало полагаться на то, что люди Марченко как следует свяжут ему руки. Вытаскивая его из багажника, я должен был проверить все сам.
За то время, что он провел в багажнике, этому ублюдку удалось ослабить узел. Все остальное он сделал за время нашей короткой прогулки и пока я беспечно любовался видами. На него я даже не смотрел. Довольствовался тем, что слышал его шаги и тяжелое дыхание.
Я повернулся ровно в тот момент, когда Саймон бросился на меня. Падая на бок, я вскрикнул, револьвер отлетел в сторону. Я попытался достать из кармана нож, но Саймон уже сел сверху. Он сжал меня ногами, сдавил грудь, и мои колени лишь беспомощно колотили его по спине.
Я замахнулся, но он отбросил мою руку и ударил меня в висок. Перед глазами все поплыло, и я ощутил во рту вкус крови. Он ударил меня еще раз и, по-видимому, сломал мне нос.
Я вскрикнул.
Затем его руки сомкнулись у меня на шее. Я зажал ему рот и попытался дотянуться пальцами до его глаз. Больших голубых глаз. Он откинул голову назад и надавил мне на горло сильнее. Я чувствовал, что слабею, что меня покидают силы.
У него все еще был во рту кляп, а из того места, куда я его ударил, сочилась кровь.
Все произошло тихо. В горле у меня что-то булькнуло, за спиной зашуршали сосновые иголки. Я перестал сопротивляться. Руки у меня опустились, и все погрузилось в черноту.
Глава 44
Я помню, как очнулся. Ненадолго и еще до того, как он взялся за дело.
Когда я очнулся в первый раз, он тащил меня, зажав обе ноги под мышками, лицом вниз по лесной подстилке. Сосновые иголки кололи кожу. Их запах резал нос. Я изогнулся, пытаясь ухватиться за что-нибудь, уцепиться пальцами за землю. Саймон остановился, оглянулся и отпустил мои ноги. Увидев шанс на спасение, я откатился, и тут он рубанул меня палкой по ногам. Глухой удар, треск кости в левой голени… Я вскрикнул и отключился.
Придя в сознание во второй раз, я обнаружил, что сижу, прислонившись к дереву. Я попытался наклониться вперед, но не смог пошевелиться. Саймон привязал меня веревкой к дереву. Пока я был в отключке, он, кажется, сломал мне вторую ногу. Она лежала, согнутая под неудобным углом. Я попробовал пошевелить ею, но почувствовал, что кость поворачивается неестественным образом. Бедро пронзила боль, и я сжал кулаки, чтобы снова не потерять сознание.
Движение слева. Я оглянулся и увидел Саймона. Он влепил мне той же палкой – так, что выбил, кажется, половину зубов. В глазах все поплыло… Возможно, он делал что-то еще, но я уже ничего не почувствовал.
Придя в себя в третий раз, я заметил, что солнце уже переместилось и тени вытянулись. Ноги невыносимо болели. Все расплывалось, и один глаз не видел вообще ничего.
Рубашка была вся в блевотине, пахло мочой. Я не чувствовал губ, не мог пошевелить языком. По задней стенке горла стекала кровь, и сглотнув, я проглотил и пару зубов.
Я заплакал.
Саймон сидел передо мной на пне. У его ног лежала палка. Должно быть, он был там все время, но я не заметил его, пока он не встал. В моем затуманенном сознании он предстал восьмифутовым гигантом из тени и чернил. Я захныкал и попытался отодвинуться. Я знал, что не смогу, но это был рефлекс. Все тело ныло от напряжения.
– Знаешь, я действительно хотел с тобой поработать, – вздохнул он. В руке блеснуло что-то металлическое. Мой складной нож. Весь в крови.
Я попытался что-то сказать. Не уверен, что именно. Может быть, пожалуйста.
– Ты разговаривал во сне, – продолжал Саймон. Когда он говорил, его лицо менялось и словно исчезало, только голубые глаза оставались на месте. – Ты очень напряжен, Томас. Не думаю, что ты годишься для такой работы.
Он присел на корточки, и его лицо оказалось на одном уровне с моим.
– Я хотел, чтобы Мэри послужила тебе предупреждением. – Он протянул руку, наклонился и поднял что-то с земли. – Предупреждением о том, что будет, если ты не оставишь меня в покое. Но, думаю, теперь мы оба видим, как хорошо все обернулось.
Он разжал кулак, и я увидел, что там было, а оно увидело меня.
– Теперь ты сам должен стать предупреждением для всех остальных. – Саймон бросил его мне на грудь, и он скатился вниз и застрял где-то в засохшей рвоте. Саймон снова сел сверху, и лезвие блеснуло в закатном свете. – Сейчас я избавлю тебя от второго глаза, – спокойно сказал он. – Постарайся не кричать.
Глава 45
Потом он ушел. День еще не закончился, но для меня уже наступила ночь. Он оставил меня привязанным к дереву. Я слышал его шаги, хруст сосновых иголок затихал, пока лес не поглотил его целиком.
Я долго сидел, прежде чем все вспомнил. Я почувствовал, что солнце село, – температура упала. С наступлением сумерек я стал слышать вокруг себя шорохи. Что-то пробежало по ноге. Боль все еще ощущалась, но уже не такая острая. Может быть, тело способно фиксировать боль только до определенного уровня, или, может быть, я просто к ней привык. Руки потеряли чувствительность, осталось только легкое покалывание.
Диктофон.
Я не был уверен, что он пережил это испытание. Не был уверен, что Саймон не заметил его и не разбил где-нибудь о дерево.
Собрав, казалось, последние силы, я выплюнул пару зубов, которые торчали изо рта. Мне удалось пошевелить языком.
Мысленно я вернулся к тому, с чего все началось. В Ди-Си, к Рейчел, к пакету с таблетками, длинному, потрескавшемуся и бугристому шоссе и дорожному знаку с надписью Добро пожаловать в Купер.
Я начал говорить. Сначала неуверенно, сбивчиво, кряхтя от боли. Потом мне полегчало. Не знаю, когда я начал, но сейчас я чувствую на лице тепло утреннего солнца, так что, должно быть, я продержался всю ночь. Не думаю, что продержусь еще долго, но это не важно. Я выложил все. Рассказал обо всем, что сделал. Обо всем плохом. Возможно, тот, кто это прослушает, извлечет из моей истории пользу, но даже если нет, что ж, благодаря ей я пережил эту ночь, которая оказалась длиннее, чем я думал, когда начинал рассказывать.
Мэри, когда говорила об этом месте, закрыла глаза. Интересно, что же она видела. И видит ли это сейчас, лежа на больничной койке. Было бы здорово приехать сюда вместе с ней. Осенью, когда тополя зацветут оранжевым. Она назвала это место потрясающим. Не знаю как, каким образом, но мне удалось представить себе эту картину, эти цвета, и я ловлю себя на том, что улыбаюсь.
Еще кое-что напоследок, и я закончил.
Готов поспорить, что эта чертова машина сломалась.
Сегодня за мной приходит Новичок. Не может смотреть мне в глаза.
По дороге я пытаюсь пошутить – настоящая классика, которую я слышал в Дулуте и запомнил. Почему Стиви Уандер не может видеть своих приятелей? Потому что он женат.
Но Новичок такого юмора не понимает. Верхняя пуговица у него застегнута, галстук туго завязан, и уже перед самой лестницей я замечаю, что он даже почистил ботинки.
В коридоре нас ждут двое мужчин. Оба в элегантных костюмах и свежевыглаженных рубашках, таких белых, что мне приходится отвести глаза, чтобы не ослепнуть. Дальше меня поведут они. Я пытаюсь улыбнуться Новичку, но его уже и след простыл.
Слава богу, они ведут меня в другую комнату. Она тоже маленькая: два стула и письменный стол между ними. Я сажусь, с меня снимают наручники и спрашивают, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Я в ответ спрашиваю, можно ли мне рассчитывать на двойной «Джимми» со льдом, и они отвечают – извините, нет, сэр. Мне не нравится, что они так меня называют, и я говорю, что ж, ладно, и они оставляют меня в покое.