Интересно, где сегодня Табби и Камстейн. Может, отстранены от дела. Может, уволились. Проснулись сегодня утром и поняли, что я им не по зубам. Что они зря тратят время, пытаясь меня расколоть. Эти новые парни чисто выбриты и в отглаженных костюмах. Возможно, это означает, что сделка наконец-то заключена.
К счастью, ждать приходится недолго. Дверь открывается, и входит женщина, которую я никогда раньше не видел. Невысокого роста, коренастая и широкоплечая, со сморщенным лицом. Глядя на ее нос, я вспоминаю поросенка из мультфильма. Она бросает на меня холодный взгляд, закрывает дверь и подтягивает к себе стул.
В руках у нее папка с бумагами, и она кладет ее на стол. Я так волнуюсь, что чувствую, как дрожат ноги. Представляется. Детектив Свинорыло из Омахи. Говорит, что ведет какое-то дело в Купере, и я теряю к ней интерес. Папка с бумагами – это единственное, на чем я сосредоточен. Просто открой ее, Свиное Рыло. Просто открой!
Она все говорит, но я ее почти не слышу. Снова и снова поглядываю на папку, и мои пальцы нетерпеливо танцуют по краю стола. Я наклоняюсь вперед, и, наверное, у меня такой вид, будто я сейчас схвачу папку, потому что Свиное Рыло достает пистолет и кладет его на стол. Как бы невзначай. Дуло смотрит прямо на меня.
Я смеюсь и откидываюсь на спинку стула. Расслабься, Поросячий Носик, Хрю-хрю. Поднимаю руки, и Хрю-хрю долго смотрит на меня своими холодными глазами. Говорит, что, если бы это зависело от нее, мы уже получили бы ответ. Говорит, что обычно не заключает сделок с такими, как я. Эй, говорю я. Убиваешь пару девушек, и никто даже глазом не моргнет. Убиваешь полицейского и…
Она дает мне пощечину. Такую, что я моргаю и отшатываюсь, чуть не падая со стула.
Свиное Рыло говорит, что, возможно, я и добился от окружного прокурора согласия не применять смертную казнь, но если в мире есть хоть капля справедливости, из меня вытрахают все внутренности где-нибудь в душе и бросят там же истекать кровью. Я смеюсь и откидываюсь на спинку стула. В мире нет справедливости, мне ли не знать, говорю я ей.
Поросячий Носик открывает папку и пододвигает ее ко мне через стол, чтобы я смог прочитать. Я наклоняюсь вперед, она берет свой пистолет, но меня это не волнует. Я не собираюсь рисковать тем, что скрывал последние несколько недель.
Пока я читаю, она объясняет – как идиоту, – что соглашение действует только до тех пор, пока я сотрудничаю со следствием. Закончив читать, я киваю, она дает мне ручку, и я подписываю. Она закрывает папку и откладывает ее в сторону.
Говорит, что они выполнили свою часть сделки.
Говорит, что мне пора сделать то же самое.
Я говорю, конечно, что вы хотите знать?
Она говорит, что хочет знать, что произошло в лесу и что было после. Говорит, что хочет знать, где все это происходило.
Наверно, у меня немного озадаченный вид, потому что она спрашивает, все ли мне понятно. Достает из кармана карту, разворачивает ее и расстилает между нами на столе.
– Я хочу знать, где он, – говорит она. – Понятно? Я хочу, чтобы ты указал пальцем место на карте. Ты показываешь мне, где он, или я забираю соглашение и засовываю его тебе в глотку. А теперь показывай. Показывай, черт возьми. Где Томас? Где ты оставил тело?
И вот я рассказываю.
Как двое грязных русских схватили меня, когда я пытался уехать из города. Как они связали меня, словно поросенка, и бросили в багажник машины. Рассказываю ей о Томасе, как очнулся, как терпеливо ждал и как он меня выпустил.
Она спрашивает где. Я говорю, спокойно, не надо на меня кричать и нечего сердиться – я ничего такого не имел в виду, когда упомянул о поросенке. Я рассказываю, как Томас немного поколотил меня, когда остановил машину. Ударил меня револьвером по голове, и у меня остались отметины, подтверждающие это, понимаете?
Свиное Рыло спрашивает, над чем я смеюсь, и я говорю ей, что не могу понять, почему все так интересуются этим парнем. Я имею в виду, он ведь дерьмовый полицейский, но Свиное Рыло говорит, что он все же полицейский. Я говорю, о, у вас все серьезно, как в клубе для больших мальчиков, и она стучит по столу и говорит, чтобы я переходил к делу или что-то в этом роде.
Затем начинается самое интересное. Она спрашивает, как я справился с веревками и сумел его вырубить. Я объясняю, что он собирался убить меня там, на вершине, и что я действовал в пределах самообороны. Что это поймут любые присяжные. Поросячий Носик спрашивает, что я сделал дальше, и я рассказываю о том, как ломал ему кости, и обо всем остальном.
Она ничего не говорит, но я вижу, как она сжимает край стола с такой силой, что у нее белеют костяшки пальцев.
После этого я рассказываю о том, как выбрался из леса на главную дорогу. Как дерьмовая «Импала» Томаса отказывалась заводиться. Как мне удалось упросить какого-то придурка подвезти меня на внедорожнике, выхлопная труба которого гремела всю дорогу до соседнего городка.
Это был Чадрон. Я купил себе билет на автобус до Калифорнии, потому что такая погода уже порядком надоела и мне хотелось немного погреться. Конечно, я даже не успел выехать из штата, как ваши ребята взяли меня примерно через полтора часа после начала поездки. А я только что потратил четырнадцать долларов на закуски и номер «Хастлера»; можно сказать, выбросил на ветер.
Поросячий Носик качает головой. Этого недостаточно, говорит она и подвигает мне карту. Покажи, куда тебя отвез Томас, говорит она. Покажи, где ты его оставил, говорит она.
Я смотрю на карту. Говорю, что никогда не был бойскаутом. Она указывает на что-то и говорит, что это Купер, так? Это Купер, и это шоссе ведет отсюда прямо сюда, видишь? Это то место, куда бы отвез тебя Томас. Если проехать по этой дороге, попадешь в национальный заповедник Пайн-Ридж. Ты понимаешь? Неужели это слишком трудно понять? Ты должен показать мне, где в этом лесу он находится. Где подобрал тебя парень на внедорожнике? Он высадил тебя в Чадроне, а с автобуса тебя сняли недалеко от Вайоминга, так что это сужает круг поисков, но, черт возьми, просто покажи на карте место, чтобы мы все смогли разойтись по домам.
Некоторое время я просто сижу. Долго. А потом вдруг осознаю, что не помню. То есть, конечно, я могу вспомнить, но что произойдет, когда я ей расскажу? Все закончится, так ведь?
Я ожидал не этого, хотя думал, что все хорошо спланировал. Ничего не поделаешь. Я понимаю, что мне здесь нравится. Наверно, кто-то скажет, что у меня была дерьмовая жизнь, если здесь мне хорошо, и, вероятно, будет прав. Или, может быть, я чувствую, что с меня хватит. Малыш Джесси Кейн и моя мама научили меня уходить на своих условиях.
Так что я делаю глубокий вдох, откидываюсь на спинку стула, смотрю Свиному Рылу прямо в глаза и говорю, куда она может засунуть свою гребаную карту.
Проходит пара дней. Ничего особенного не происходит.
Начинаю думать, что, может быть, поддавшись моменту, я совершил ошибку. Мне говорили, что со мной иногда такое бывает. Я как раз собираюсь приступить к последней главе своей книги и практически зачитываю вслух каждую букву, чтобы растянуть удовольствие подольше.
И тут дверь распахивается. Я замираю и поднимаю глаза – посмотреть, кто пришел ко мне в гости.
Слышу голоса, говорящие приглушенным шепотом. Причем голос женский. Говорит кому-то, что все будет в порядке.
Закрываю книгу. Интересно.
Тук-тук-тук.
Кто-то спускается по лестнице. Я вижу ноги, туфли-лодочки. Слипоны, без шнурков. Выше темные джинсы и белая трость. Черт возьми, думаю я про себя. Она приехала навестить меня. И действительно, несколько неуклюже спустившись по лестнице, она останавливается перед дверью камеры. Трость ударяется о сталь. Мэри отступает на шаг.
Она не сильно изменилась, ну, если не принимать во внимание очевидное. Никаких розовых прядей, никаких зеркальных солнцезащитных очков. Я вспоминаю, с чего все это началось. Нашу первую встречу. Как я стоял под проливным дождем и наблюдал за ней через окно. Вспоминаю музыку в гостиной и поскрипывание моих мокрых ботинок по деревянному полу ее комнаты. Теперь все это кажется таким далеким.
Она смотрит прямо перед собой. По крайней мере впечатление именно такое. Стоит с высоко поднятой головой, в выражении ее лица вызов.
– Саймон Джейкобс, – говорит она. Голос у нее сильный.
Я слегка откидываюсь на спинку койки. Не хочу с ней разговаривать.
– Саймон Джейкобс! – повторяет она.
Лучше бы я все-таки не садился. Напоминаю, убеждаю себя, что она не может меня увидеть, но, черт возьми, это действует на нервы. Молчу, надеясь, что ей надоест и она уйдет.
Книга соскальзывает и со стуком падает на пол. Мэри поворачивает голову на звук.
– Я слышу тебя, – говорит она. – И знаю, что ты меня слышишь. Поэтому просто скажу то, ради чего пришла сюда, а потом уйду.
Мне показалось, что на этих словах ее голос слегка дрогнул. Я молчу, но сердце бешено колотится.
Она говорит, что знала Томаса совсем недолго. Говорит, что они не были близкими друзьями, но когда-нибудь могли бы ими стать. Говорит, что друзей в Купере у нее мало. Говорит, что знает, что я был с ним в конце, что для нее не важно, что между нами произошло. В конце концов, это не ее дело.
Она говорит, что никогда не сможет простить меня за то, что я с ней сделал. Говорит, что не знает, сможет ли жить дальше. Что ее ноги все в синяках уже лишь оттого, что она пытается передвигаться по квартире. Говорит, что больше не может пользоваться своим проигрывателем, и это, наверное, хуже всего.
Она говорит, что Томас запутался в жизни, что какую бы цель я ни ставил, убивая его, эта цель достигнута, и я уже ничего не приобрету, оставляя его там, в неглубокой могиле, или даже без всякой могилы. Оставляя его на растерзание животным.