— Что?
— Сколько вам было, когда умерла мать?
— Не помню. На психиатра нужно меньше учиться, чем на настоящего врача?
— Нет, не меньше. Что вызвало смерть?
Дена посмотрела на него:
— Чью?
— Вашей матери.
— А-а, ее сбила машина. — Дена принялась рыться в сумке.
— Ясно. Какие вы чувства испытали?
— Такие, какие обычно испытывает человек, чью мать сбивает машина. Но потом все проходит. Нет ли у вас какой-нибудь жвачки или еще чего?
— Нет, к сожалению.
Он ждал, что она продолжит, но она молчала. Через минуту она еще больше разозлилась:
— Слушайте, я пришла не для того, чтобы меня анализировали. Мне это не нужно. Жаль огорчать вас, доктор, но я абсолютно счастливый человек. У меня есть все, что я хочу. У меня есть любимый. Все идет как нельзя лучше, единственный минус — это язва.
Он кивнул и сделал пометку. Да что там у него за почеркушки, крестики-нолики, что ли? Как только время сеанса закончилось, Дена тут же ушла. Интересно, о чем она будет говорить с этой хладнокровной рыбиной целых два месяца? Как с ним вообще можно о чем-то разговаривать? Он же идиот, неандерталец.
Даже телевизор не смотрит, господи прости.
Элмвуд-Спрингс, штат Миссури
1974
Норма, Мак и тетя Элнер обедали в гостиной. Норма подала булочки.
— Бедняжка Тот, все утро потратила на этот пирог, и все пропало. Надо вам сказать, она ужасно невезучая.
Тетя Элнер сделала грустное лицо.
— Бедняжка Тот.
Норма сказала:
— Надо же было Синему Мальчику такое отчебучить. И как раз в тот день, когда у нее вышел такой восхитительный коричный пирог для праздничного ужина в церкви.
— Надо отдать ей должное, — сказала тетя Элнер, — коричные пироги удаются ей на славу.
— О да, что касается коричных пирогов, здесь Бедняжке Тот нет равных.
— Что за Синий Мальчик? — спросил Мак.
Норма сказала:
— Это тот, кто загубил ее пирог. Она сказала, что отошла за блюдом, чтобы переложить его, возвращается, глядь — батюшки, он весь в птичьих следах. Затоптал все напрочь.
Мак снова спросил:
— Что за Синий Мальчик?
— Ее дурацкий попугай.
Тетя Элнер сказала:
— Он не синий, скорее уж зеленый, если вы меня спросите. Ко всему прочему Бедняжка Тот, похоже, еще и дальтоник.
Норма задумалась.
— А по-моему, женщины дальтониками не бывают. По-моему, только мужчины… Мало того что Бедняжку Тот угораздило выйти замуж за пьяницу, так этой беды еще не хватало.
— Почему же она назвала его Синим Мальчиком, если он зеленый? — спросил Мак.
— Не знаю почему, вопрос не в этом. Вопрос в том, что он делал за пределами своей клетки? Она сказала, что ей пришлось его выбросить и начать все сызнова.
— Попугая?
— Нет, Мак, пирог.
Тетя Элнер сказала:
— Зачем уж так-то, от птичьих следов еще никто не умирал.
Норма посмотрела на нее с тревогой.
— Не знаю, как вы, но я бы нипочем не стала есть пирог, вдоль и поперек истоптанный заразной птицей. А вдруг она к тому же сделала на этот пирог свои дела? Ужас какой — чтобы все прихожане в одночасье слегли от неведомой птичьей болезни. И подумать только, на следующий же день с ней приключилась эта история с волосами. Она говорила, что когда Дарлин выпустила ее из сушилки и стала расчесывать, волосы вылезали целыми пригоршнями. Говорила, ей повезло, что вообще на голове хоть что-то осталось.
Тетя Элнер сказала:
— Птицы вовсю расхаживают у меня по столу, и ничего, не померла пока. По-моему, можно было просто стереть следы, и все.
— Так, напомните мне, пожалуйста, впредь не есть в одном доме. Короче, она говорила, что Дарлин вылила ей на голову слишком много перекиси и передержала вдобавок и еще что-то в этом роде. В прошлом году, если память мне не изменяет, она сотворила то же самое с племянницей Вербены.
— Одного не понимаю, почему вы продолжаете к ней ходить, — сказал Мак.
— Мак, а ты не думал, каково ей одной растить четверых? А все благодаря твоему милому дружку, который просто взял и дал деру, исчез в голубой дали с этой зубной медсестричкой, а ее оставил на мели с четырьмя крошками.
— Моему милому дружку? Норма, я всего-навсего пару раз сыграл с этим парнем в боулинг. Ему было двадцать лет. Я даже не помню, как он выглядел.
— Я скажу тебе, как он выглядел. Как преступник, вот как, сплошь в татуировках. И круглые глазки-горошины. Как ты умудрился связаться с такой темной личностью — выше моего понимания. Или тебе неважно, с кем шары гонять?
— А я не могу понять, как тебе удается с разговора о волосах перескочить на мой боулинг?
Тетя Элнер, которая по случайному совпадению как раз подкладывала себе очередную порцию горошка, сказала:
— Эти дети получили в наследство папочкины глаза-горошины.
Норма согласилась:
— Да, но старший неплохой парнишка. — Она обернулась к мужу: — И вообще, Мак, что ты ей предлагаешь, не работать? И пусть дети с голоду помирают?
— Нет, конечно, зачем же помирать. Просто вы, по-моему, без конца жалуетесь, какой она дрянной парикмахер. Разве нельзя подыскать другую работу, в которой она бы хоть немного соображала? Официантки, например, или что-нибудь в этом роде?
Тетя Элнер возразила:
— Ей ума не хватит работать официанткой, дай ей бог здоровья.
— И каким же умом надо обладать, чтобы работать официанткой?
Норма сказала:
— Официантка должна как минимум уметь писать, чтобы заказы записывать. Она говорит, что это единственная работа в городе, где не требуется знать грамоту. Признаюсь, я читала каждую этикетку на ее банках-склянках, прежде чем она польет мне этим голову.
Тетя Элнер все грустила.
— Бедняжка Тот… у нее и без того были реденькие волосы. Такие же, как у ее матери, прямо насквозь просвечивали.
Норма сказала:
— Я где-то читала, что девяносто девять процентов преступников делают себе татуировки. А ты этого не знал, Мак?
— Нет.
— Так вот знай теперь. Покажи мне татуировку — и я покажу тебе преступника.
— Непременно скажу об этом преподобному Докриллу. У него тоже есть татуировка.
Норма изумилась:
— У пресвитерианского священника?
— Ага.
— Не может быть! И где же?
— На руке.
— И что там написано?
— Не помню.
— Все ты выдумываешь. Нет у него никакой татуировки.
— Есть. А у нас еще есть масло?
Норма поднялась и сходила на кухню.
— Мак Уоррен, все ты врешь. Нарочно выдумываешь, чтобы меня подразнить.
Мак засмеялся и посмотрел на тетю Элнер.
— Нет, не выдумываю. Есть у него татуировка.
— И когда же ты ее видел? — спросила Норма.
— Прошлым летом, когда мы новую пожарку строили. Он снимал рубашку.
— А где на руке?
Мак показал на предплечье:
— Где-то тут.
— Нет, не верю я тебе. В жизни не слыхала, чтобы пресвитерианский священник разгуливал с татуировками. Ты сочиняешь.
— Норма, я не сочиняю. Мне совершенно все равно, хоть бы у него портрет Мэрилин Монро на заднице красовался, но я тебе говорю, татуировка у него есть…
— Ты хочешь сказать, что у преподобного Джона Докрилла на заднице портрет Мэрилин Монро?
— Я сказал, что мне плевать, даже если бы у него был там портрет. Теперь я уже жалею, что вообще упомянул Мэрилин.
Норма глядела на него с подозрением.
— На какой руке?
— Да не помню. Какая разница!
— Хорошо, а большая она или маленькая?
— Его рука?
— Нет, татуировка.
— Не помню.
— Мак, ты жутко ненаблюдательный. Наверное, ты единственный человек в мире, который, заметив татуировку на руке священника, не полюбопытствует, что на ней изображено.
— Может, это была какая-то религиозная татуировка? — вмешалась тетя Элнер. — Крест, например, или Тайная вечеря?
— Тетя Элнер, я правда не помню. Я и внимания-то не обратил.
— А я скажу вам, почему он вспомнить не может, тетя Элнер, потому что ничего он не видел, вот почему! Ты поаккуратнее, Мак, не то скажу Джону Докриллу, что ты распускаешь сплетни, будто у него татуировка.
— И скажи.
— Я знаю Бетси Докрилл и знаю, что она никогда бы не вышла замуж за человека с татуировкой.
— Тебе виднее, Норма.
— Бетси… это та, что сбежала из школы изучения Библии?
— Нет, милая, то была Пэтси.
— Кто?
— Подруга Анны Ли, Пэтси.
— Кто?
— Пэтси Хенри. Они еще устроили детский сад на заднем крыльце Соседки Дороти. Дочка Дороти, Анна Ли!
— А-а, подружка Анны Ли. Дочки Соседки Дороти. Ну да, помню я ее, курносая такая.
— Точно. — Норма снова повернулась к мужу: — Мак, спорим на целый месяц массажа поясницы, что у Джона Докрилла нет татуировки.
— Зря, проиграешь ведь.
— Видите, тетя Элнер, не хочет спорить. Я ж говорила, он все выдумал. Он знает, что я могу позвонить Бетси и спросить.
— Давай, — сказал Мак.
— Ты меня не подзуживай, ты же знаешь, я это сделаю.
— Звони, кто ж тебе не дает. Кто я такой, чтобы отказываться от целого месяца массажа?
Норма посмотрела на тетю Элнер:
— Звонить?
— Ну позвони. Мне теперь тоже любопытно.
— Ладно, звоню. — Норма встала. — Иду к телефону… Я иду… — Она ждала, но Мак косился на нее, продолжая жевать. Она прошла в кухню и крикнула: — Последний шанс, Мак. Беру трубку… Подношу к уху… Набираю.
После недолгого молчания они услышали, как Норма говорит:
— Здравствуй, Бетси. Это Норма. Как ты? Хорошо. Как мама? Хорошо. Да нет, ничего. Мы тут просто сидим, кушаем. Тетя Элнер у нас… Макароны с сыром и ветчиной, печеные яблоки, горошек. Знаешь, глупо, конечно, такие вещи спрашивать, только не думай, что я рехнулась, но я тут читала статью о татуировках… татуировках… да… э-э… у Джона есть татуировка, нет? А-а… ну так я и думала. Да нет, что ты, я так просто, мы подумали, может, он знает кого-нибудь, у кого есть. Ага. Ну ладно, беги, отпускаю. Ты у нас человек занятой. До вторника. Береги себя.