Глава 23
Сидя в машине, стоявшей у ее дома, который в тот момент ни о чем не думал, Диана достала телефон и бумагу, на которой писал Эван.
Диана не очень хорошо запомнила свою встречу с Эваном в закусочной. Однако она точно помнила, что он писал ей сообщения. Кроме того, она его сфотографировала. Да к тому же попросила написать свое имя.
Она помнила, как Джеки гналась за Троем. Вспоминая это, Диана почесала следы от ожогов на левом предплечье. Зачем Джеки искала Троя? Под хлипким мостиком ее взаимоотношений с Джошем зияла пропасть неизвестности, и всякий раз, когда она туда заглядывала, пропасть становилась все глубже. Она расстроилась из-за Джеки, но пришла в ярость из-за Троя. Еще одна молодая жертва угодила в водоворот неприятностей, которыми он сопровождал свое беспечное и беззаботное шествие по жизни.
Она взглянула на листок бумаги. На нем было написано «КИНГ-СИТИ», а на обороте стояло имя Эвана. Однако его звали не Эван. Она посмотрела на написанное на листке имя и произнесла его вслух. Повторила его и опустила листок.
– Эван Макинтайр, – сказала она вслух и пожала плечами. – Значит, вот оно как.
Диана открыла фотографии и посмотрела на один из снимков Эвана, сделанных ею в закусочной. На нем был светло-коричневый пиджак. Она уставилась на фото, потом закрыла глаза, надеясь запечатлеть его в мозгу или на задней стенке сетчатки, или в загадочном облаке коллективного бессознательного – где-нибудь, где хранятся образы. Она не знает, она не ученый.
Диана пробормотала его имя с закрытыми глазами, стараясь запомнить его образ. Его глаза, нос, рот, волосы. Ничего. Она снова взглянула на фото, изучила его губы и перечислила множество прилагательных, которыми их можно описать. Потом посмотрела на его нос и назвала прилагательные для него.
Уставившись на нос, она забыла прилагательные, описывающие губы. Перевела взгляд на губы и забыла о носе. До ушей она так и не дошла.
Диана пробежалась по архиву сообщений и попыталась ответить Эвану. Еще один способ кого-то запомнить – создать о человеке побольше воспоминаний. Чем больше нужно забывать, тем дольше длится забывание.
Она написала: «Неплохо поболтали вечерком. Давай повторим».
Текст звучал как приглашение на свидание. Она стерла его, не отсылая.
Сидевший на правом заднем подголовнике слепень перелетел на левый задний подголовник. Диана это заметила.
Она написала другое сообщение: «Эван, не могу вспомнить, о чем мы говорили. Ты можешь вернуться?» – и нажала «отправить».
Большой палец пронзила острая боль. Она не вскрикнула, просто дернулась. Ее сообщение осталось неотправленным. Еще попытка. Снова острая боль, почти до кости. Посреди подушечки большого пальца правой руки выступила капелька крови.
Это очень характерно для смартфонов. Если кто-то недоступен для текстовых сообщений или тайные правительственные агентства, контролирующие телефонные компании, не хотят, чтобы кто-то был доступен, телефону позволяется причинять легкую физическую боль. Она сунула палец в рот и пососала его.
Днем раньше телефон загорелся, когда она попыталась позвонить Эвану. Почти все утро ее преследовал запах горелых волос. Ей пришлось остановиться у аптеки, чтобы купить цинковую мазь и помазать ухо, а потом – у питомника, чтобы на пятнадцать минут приложиться правой частью головы к аэрированной почве, как прописал доктор. Она не знала, зачем доктор ей это прописал, но ведь никто не знает, зачем доктора делают то, что делают. Доктора – существа загадочные.
Диана посмотрела в зеркало заднего вида на сидевшего на левом заднем подголовнике слепня. Она пристально разглядывала его и чувствовала, что он внимательно разглядывает ее. Слепень пошевелил полудюжиной лапок, сдвинулся чуть левее, потом чуть правее. Он стоял, крошечный и одинокий, посреди того, что представлялось ему огромным тканевым полем. Спрятаться было негде.
– Я тебя вижу.
– Это не то, что ты думаешь, – ответил слепень.
– А что я думаю?
– Ты думаешь, что я шпионю.
– Да, именно так. А что же ты еще делаешь, Джош?
Он пролетел вперед и уселся на приборную панель.
– Я хотел с тобой прокатиться.
– Я собираюсь на работу.
– Тогда я просто полечу.
– Вот этого ты не сделаешь. Ты пойдешь или поедешь. Тебе нельзя вылетать одному до восемнадцати лет. Это опасно. – Слепень сник. – Джош, ты не можешь прятаться у меня в машине. Как я должна тебе верить, если не уверена в неприкосновенности своего личного пространства?
– Я думал, ты меня не заметишь.
– Я говорю о доверии.
– Извини.
Несмотря на то что слепни неспособны опустить голову в знак раскаяния и покаяния, а если бы даже и могли, то это было бы незаметно человеческому глазу, она услышала это действие в голосе Джоша. Ей не надо было видеть сына в человеческом облике, чтобы понять его язык жестов. Даже когда Джош принимал форму разумного клочка тумана (он проделывал это очень редко, всего пару раз, когда после просмотра страшного кино решил, что вне осязаемой формы чудовища или привидения его не достанут), она все же могла определить, что он закатывает глаза, сникает, ухмыляется или не обращает на нее внимания.
– Я всегда тебя вижу, Джош. Я твоя мать. Ты можешь стать чем угодно, но я всегда узнаю, что это ты.
Джош ничего не сказал. Он яростно тер лапки одна о другую, потому что видел, как это делают мухи, но не знал, зачем они это делают.
– Зачем ты хотел поехать со мной в город?
– Просто оттянуться. Может, зайти в видеосалон или еще куда-нибудь.
– Во-первых, нельзя прогуливать школу. Понятно тебе?
– Да.
– Во-вторых, нельзя от меня прятаться. Это вероломство, Джош.
– Ладно, ладно.
– И в–третьих. – Она задумалась. – Ты ведь собирался что-то накопать на отца, так? – Джош не ответил. – Я не хочу, чтобы ты это делал. Да, он твой отец, но я ему не верю.
– В свое время верила.
– Я растила тебя пятнадцать лет. Кормила и одевала. Любила и до сих пор люблю. Люблю потому, что ты пятнадцать лет был со мной. Я твоя мать, потому что все твое детство мы были вместе. Я заслужила право иметь сына. Трой не может быть твоим отцом просто потому, что участвовал в твоем появлении на свет. Трой не может заслужить твою сыновнюю любовь, потому что ты биологически принадлежишь ему. Я выполнила эту работу. Я прилагала усилия. Я любила тебя. Трой не может стать в твоей жизни равным мне, потому что он этого не заслужил. Я должна защитить себя. И мне нужно защитить тебя. Поэтому обещай мне, что оставишь это дело. А я тебе обещаю, что разузнаю о нем побольше и, когда придет время, все тебе расскажу.
– Ладно, – ответил слепень, но в его голосе слышалось, что все совсем не ладно.
– Поторапливайся и не опоздай на автобус. И хватит этих штучек, хорошо?
Диана пальцем нажала на кнопку открывания окна у переднего пассажирского сиденья. Стекло опустилось с механическим жужжанием. Слепень вылетел, описав неровную спираль.
– Я люблю тебя, – сказала она вслед ему. – И никаких полетов.
– Ладно, – тихо прожужжало человеческое тело с головой слепня.
Позже она снова и снова будет прокручивать в голове этот разговор, один из последних перед тем, как Джош исчез.
Глава 24
Джеки ударила по рулю своей машины, что не причинило автомобилю никакой боли. Иногда легко забыть, что в мире чувствует боль, а что нет.
Что же Диана знала? Что ее с этим связывало? Неужели она имеет какое-то отношение к светловолосому мужчине, мужчине в светло-коричневом пиджаке с чемоданом из оленьей кожи и даже к странному поведению матери Джеки?
Джон Питерс явно намекал на то, что Диана в этом замешана. А почему бы и нет? Разве Найт-Вэйл не был городом, полным скрытого зла и тайной враждебности? Ведь именно об этом заявляли на первой же странице новые брошюры совета по туризму («Город, полный скрытого зла и тайной враждебности») с фотографией пестрой толпы горожан, улыбавшихся, глядя в объектив в тюрьме без окон, где они останутся до тех пор, пока достаточное количество туристов не посетит город и не купит их пресс-релиз.
Если допустить, что Диана стоит за чем-то из этого, тогда Джеки нужно поговорить с кем-то, кто ее знает. Конечно, она казалась прекрасным человеком, но многие люди и прочие вещи кажутся прекрасными, хотя по сути своей ужасны: например, ядовитые ягоды, бешеные белки или улыбающийся бог. (А он улыбается?)
Вот так Джеки оказалась в многоцелевом зале начальной школы Найт-Вэйла, который, помимо своих прочих функций, служил штаб-квартирой Ассоциации родителей Найт-Вэйла. Диана была там казначеем с тех пор, как ее сын учился в младших классах, и продолжала занимать эту должность, когда он перешел в среднюю школу и вступил в период полового созревания (а также в сопутствующие ему бесчисленные физические облики). Джош был всего на несколько лет младше Джеки и даже он ей нравился. Какие-то из его обликов выглядели немного пугающе, особенно облики снов, но, в общем, он был неплохим парнем. Джеки всегда надеялась, что у него все будет хорошо, с той смутной надеждой, с которой желаешь добра малознакомым людям. Пусть его жизнь сложится лучше, чем у нее.
Многоцелевой зал представлял собой загроможденное помещение, соответствующее его многозадачности. Здесь помещалась небольшая сцена, на которой можно было ставить школьные спектакли. Стояли ряды складных стульев для собраний Ассоциации родителей и разных групп поддержки (алкоголя, наркотиков, бессмертия), пользовавшихся залом после занятий. Здесь же находился полный круг из кровавой яшмы для демонстрации камней и обрядов поклонения и детский круг, чтобы школьники могли разрабатывать свои собственные ритуалы. Рядом красовался автомат для попкорна, но никому не разрешалось к нему прикасаться. Никто до конца не понимал, почему трогать его было нельзя, однако в Найт-Вэйле к подобным запретам относились серьезно, так что его на десятки лет оставили стоять в покое в чрезвычайно неудобном месте посреди зала.