Фуллер прошел мимо пустых стульев рядом со стойкой для газировки и будто бы ненароком крутанул каждый. Наконец он нашел тот самый, скрипучий, и взгромоздился на него – воплощение добродетели. Никто с ним не заговорил.
Сирена на пожарной машине коротко взвизгнула, возвестив о наступлении полудня. И тогда к дому подъехал грузовичок из транспортной конторы, похожий на катафалк. Вышедшие из него грузчики стали подниматься по лестнице. Голодный кот Сюзанны запрыгнул на балконные перила и выгнул спину, когда они скрылись в комнате. Очень скоро грузчики появились на пороге с ее сундуком, и тогда кот яростно зашипел.
Фуллер был потрясен. Он посмотрел на Бирса Хинкли и увидел, что тревожный взгляд старика сменился взглядом человека, больного двусторонней пневмонией, – ошеломленным, отчаянным, загнанным.
– Довольны, капрал? – спросил Хинкли.
– Я не говорил ей уезжать.
– Но выбора не оставили.
– Какое ей вообще дело до моего мнения? Я не знал, что она у вас такой нежный цветочек.
Старик легко дотронулся до плеча Фуллера.
– Мы все такие, капрал, все до единого, – сказал он. – Я думал, армия может научить молодого парня кое-чему хорошему. Например, он уяснит, что он не единственный нежный цветочек на свете. А ты, видать, не уяснил.
– Я никогда и не считал себя нежным цветочком, – буркнул Фуллер. – Плохо, что так вышло, но она сама напросилась. – Он сидел опустив голову. Уши у него горели огнем.
– А здорово она тебя напугала, а? – спросил Хинкли.
На лицах тех немногих любопытных зевак, что сбрелись на разговор, расцвели улыбки. Фуллер увидел их и понял, что в его арсенале осталось одно-единственное оружие – гражданская ответственность при полном отсутствии чувства юмора.
– Кто тут напуган? – проворчал он. – Я не напуган. Рано или поздно кто-то должен был вынести этот вопрос на обсуждение.
– Думаю, это единственный вопрос, о котором языки будут чесать всегда, – сказал Хинкли.
Беспокойный (с недавних пор) взгляд Фуллера метнулся к журнальной стойке. Там красовалось несколько рядов Сюзанн, тысяча квадратных футов влажных улыбок, черных глаз, сливочно-белых лиц. Фуллер порылся в своей памяти, пытаясь найти там звучную фразу, которая придала бы вес его словам.
– А как же детская преступность? – вопросил он и показал на журналы. – Неудивительно, что наши дети сходят с ума!
– Ну да, я сходил, помнится, – тихо произнес старик. – Тоже боялся – совсем как ты.
– Говорю же, я ее не боюсь! – упорствовал Фуллер.
– Вот и славно! – нашелся Хинкли. – Тогда, раз ты такой храбрый, сходи и отнеси ей газеты. За них заплачено.
Фуллер открыл было рот, но возразить ему было нечем. Горло сдавило, и он понял, что сказать ничего не сможет – только опозорится еще больше.
– Если вы в самом деле не боитесь, капрал, – сказал аптекарь, – это было бы очень любезно с вашей стороны. По-христиански.
Пока Фуллер поднимался в комнатушку над пожарной частью, все его тело едва ли не судорогой сводило от напускного безразличия.
Дверь оказалась не заперта. Фуллер постучал, и она сама собой отворилась. В воображении Фуллера гнездо разврата было темным и безмолвным, пропахшим благовониями – эдакий лабиринт из тяжелых штор, зеркал и низких диванчиков, – и где-то непременно должна была прятаться огромная кровать в форме лебедя.
Теперь ему довелось увидеть комнату Сюзанны воочию. Правда оказалась куда прозаичней: перед Фуллером было дешевое съемное жилье с голыми дощатыми стенами, тремя крючками для пальто и линолеумом на полу. Две газовые конфорки, железная койка, холодильник. Крошечная раковина с голыми трубами, пластмассовый стаканчик, две тарелки, мутное зеркало. Жестянка с мыльным порошком, сковородка и кастрюля.
Единственным «непотребным» штрихом в обстановке был белесый круг от талька перед мутным зеркалом – в центре этого круга остались следы двух босых ног. Пальчики были размером не больше жемчужины.
Фуллер поднял голову от жемчужин к настоящей Сюзанне. Она стояла к нему спиной и упаковывала в чемодан последние вещи. На ней было дорожное платье – закрытое и длинное, как у жены миссионера.
– Газеты, – просипел Фуллер. – От мистера Хинкли.
– О, как мило со стороны мистера Хинкли! – сказала Сюзанна. И лишь тогда повернулась. – Передайте ему… – Она тут же осеклась, признав в Фуллере своего обидчика, и поджала губы. Ее крошечный нос покраснел.
– Газеты, – выдавил Фуллер. – От мистера Хинкли.
– Я вас слышала, – сказала она, – можете больше не повторять. Это все?
Руки Фуллера безвольно повисли по бокам.
– Я… я не хотел, чтобы вы уезжали. Я не это имел в виду.
– Предлагаете мне остаться? – чуть не плача, спросила Сюзанна. – После того как вы выставили меня перед людьми распутницей? Проституткой? Потаскухой?
– Силы небесные, да я и не думал называть вас такими словами! – воскликнул Фуллер.
– Вы хоть раз пробовали встать на мое место? – Она ударила себя в грудь. – Здесь, между прочим, не пусто!
– Я знаю… – выдавил Фуллер, хотя до этой минуты не знал.
– У меня тоже есть сердце! И душа!
– Конечно, – проговорил Фуллер. Он задрожал: комната вдруг наполнилась томным жаром. Золотая Сюзанна, героиня тысяч мучительных фантазий, говорила с ним о душе, говорила страстно и пылко – с одиночкой Фуллером, с бесцветным и неотесанным капралом Фуллером.
– Я по вашей милости всю ночь не спала!
– По моей?.. – Ему отчаянно захотелось, чтобы она снова исчезла из его жизни, превратившись в черно-белую картинку из толстого журнала, захотелось перевернуть эту страницу и почитать новости спорта или политики.
– А вы как думали? Я всю ночь с вами спорила. И знаете, что я говорила?
– Нет, – ответил Фуллер, пятясь. Она шагнула за ним. Казалось, она источает жар, точно большой радиатор. Сюзанна была дьявольски настоящая.
– Я вам не Йеллоустонский парк! – кричала она. – Я не принадлежу налогоплательщикам – и вообще никому не принадлежу! Вы не имеете никакого права меня попрекать!
– Упаси Господи! – сказал Фуллер.
– Как же я устала от неотесанных болванов вроде вас! – не унималась Сюзанна. Она топнула ножкой и вдруг показалась Фуллеру загнанной и несчастной. – Я не виновата, если вам хочется меня поцеловать! Разве это моя вина?
Собственная мысль, которую Фуллер так хотел всем доказать, теперь едва поблескивала во мраке – так водолазы видят солнце с океанского дна.
– Я только хотел сказать, что вы могли бы одеваться поприличней…
Сюзанна раскинула руки в стороны:
– Так – достаточно прилично? Теперь вы довольны?!
От ее красоты у Фуллера заныли кости. В груди, точно забытый аккорд, томился вздох.
– Да, – пробормотал он и добавил: – Не обращайте на меня внимания. Забудьте.
Сюзанна вскинула голову.
– А вы попробуйте забыть, что вас переехал грузовик! Почему вы такой злой?
– Я только сказал, что у меня было на сердце, – ответил Фуллер.
– Значит, у вас на сердце ужасно много зла! – выпалила Сюзанна. Вдруг ее глаза широко распахнулись. – Все время, пока я училась в школе, ребята вроде вас глазели на меня так, словно желали мне смерти! Они никогда не приглашали меня танцевать, не разговаривали со мной, не улыбались в ответ! – Она вздрогнула. – Они просто обходили меня стороной и косились подозрительно, точно полицейские из глухого городка. Они смотрели на меня так же, как вы, – словно я сделала что-то ужасное!
От понимания справедливости ее упреков Фуллер весь зачесался.
– Но думали они про другое. Наверно, – сказал он.
– Это вряд ли! Уж вы так точно о другом не думали! Взяли и развопились на меня ни с того ни с сего – а ведь я никогда вас даже не видела! – Сюзанна расплакалась. – Да что с вами такое?!
Фуллер уставился в пол.
– Просто к таким девушкам, как вы, не подойти… вот и все. Обидно это.
Сюзанна с удивлением посмотрела на него.
– Но вы же не знаете наверняка!
– Я знаю, кого вам подавай: парня на кабриолете, в костюме с иголочки и двадцатью долларами в кармане, – сказал Фуллер.
Сюзанна отвернулась и закрыла чемодан.
– Хорошо же вы знаете девушек! Попробовали бы хоть раз улыбнуться, пошутить, сказать доброе слово! – Она обернулась и снова раскинула руки. – Я девушка! У девушек бывают такие фигуры, ничего не поделаешь. Если парни со мной добры и милы, я иногда их целую! Разве это плохо?
– Нет, – потупившись, ответил Фуллер. Сюзанна утерла ему нос самым простым и милым законом Вселенной. Он пожал плечами. – Ну, мне пора. До свидания.
– Стойте! – воскликнула она. – Вы не можете так просто уйти! Я теперь чувствую себя ужасно плохо, вы не имеете права меня так бросать! Я этого не заслужила.
– Но что же мне делать? – беспомощно спросил Фуллер.
– Давайте вместе пройдем по Мейн-стрит, как будто вы гордитесь мною, хвалитесь! – сказала Сюзанна. – Вы восстановите мое доброе имя в глазах человечества. – Она кивнула. – Уж это вы мне должны.
Капрал Фуллер, вернувшийся позавчера с безрадостной полуторагодовалой службы в Корее, молча стоял на крыльце Сюзанны и ждал – на глазах у всей деревни.
Сюзанна велела ему выйти, чтобы переодеться и в должном виде предстать перед человечеством. Еще она позвонила в транспортную контору и распорядилась, чтобы отогнали грузовик.
Фуллер коротал время, гладя ее черного кота.
– Киса-киса-киса-киса, – приговаривал он. Это заклинание – «киса-киса-киса-киса» – действовало на него как сильное успокоительное и притупляло все чувства.
Фуллер твердил его, когда Сюзанна наконец вышла из своего гнездышка. Он не мог остановиться, все повторял и повторял одно слово, и ей пришлось вырвать кота из его рук, чтобы он поднял глаза и предложил ей руку.
– Пока, киса-киса-киса-киса, – сказал Фуллер.
Сюзанна вышла босая, в ушах серьги-обручи, на щиколотках бубенцы. Легко держа Фуллера за руку, она повела его вниз по лестнице и начала свое неспешное, будоражащее, звонкое шествие по деревне – мимо винной лавки, мимо страхового бюро, агентства недвижимости, закусочной, мимо поста Американского легиона и церкви – к всегда людной аптеке.