Последним пунктом нашей программы этого насыщенного Дня Победы была некая новая достопримечательность, расположенная в сельской местности в окрестностях Пхеньяна. Это место открылось недавно, и никто из нас, включая Мин и Ро, никогда не бывал там. Мы ничего не знали о нем, за исключением того, что его статус был обозначен как «революционная достопримечательность», такой статус можно автоматически присвоить любому клочку земли, на котором один из вождей делал что-то великое, имеющее общенациональное значение. Подобные места играют решающую роль в развитии национальной мифологии. Хорошим примером служит дом, в котором родился Ким Ир Сен в Мангёндэ, недалеко от Дворца пионеров и школьников. Другим – фальшивое место рождения Ким Чен Ира у горы Пэктусан.
Наш микроавтобус едет по длинной, узкой дороге, обе стороны которой украшены элементами декоративной ландшафтной архитектуры и безукоризненно ухоженными газонами; каждый камень отполирован, каждая пышная цветочная клумба имеет строгую геометрическую форму. «Блин, что это? Волшебный изумрудный город?» – шепчу я Алеку. Он качает головой. У Александра тоже нет никакого представления, что это за место.
Мы выходим из микроавтобуса. Повсюду солдаты, большинство из которых наверняка служат в каком-нибудь стройбате, где не требуется особой квалификации, а тут они наводят марафет, хотя и без того всё просто блестит. Вдалеке раздается какая-то команда, звенящая эхом в ушах. Военное подразделение марширует мимо нас, запевая «Вперед, на Пэктусан!».
«Тут где-то недалеко военная часть?» – спрашиваю я с невинным видом.
«Это не тот… вопрос, который мне хотелось бы задавать, – отвечает Мин с неуклюжей улыбкой. – Я не знаю и не хочу знать!»
Ну и ладно.
Молодая женщина в военной форме и мужчина-офицер явно более солидного возраста подходят к нашей машине. Девушка – наш гид, а мужчина должен следить за тем, что она будет делать и говорить всё время, пока мы не покинем это место. Оно… хммм… такое… особенное…
«Товарищ Мин!» – восклицает девушка-гид удивленно. «Товарищ Ли Кёнсим», – отзывается Мин, издавая короткий смешок.
Оказывается, что они учились в одной группе в Университете иностранных языков, хотя тогда едва знали друг друга. Но тем не менее что-то заставляет их обеих хихикнуть при этой совершенно случайной встрече.
«Ну я так понимаю, что тебе не нужно, чтобы я тут переводила, – говорит Мин бывшей одногруппнице. – Ты можешь провести экскурсию на английском сама. Наверное, говоришь по-английски даже лучше, чем я!»
Товарищ Ли резко качает головой, не соглашаясь с Мин: коротким косым взглядом она указывает на присутствие старшего по званию, стоящего рядом с ней. Она начинает экскурсию, не оставляя Мин другого выбора, кроме как переводить всё это для нас.
Нас приветствуют на территории памятного революционного места Кончжири[53], откуда с конца 1950 по 1953 год Ким Ир Сен руководил своей армией во время Корейской войны. Или они просто хотят, чтобы мы в это поверили. Я поднимаю свою камеру, чтобы запечатлеть вход в искусственную пещеру на склоне холма, покрытого травой. Но Мин поднимает руку, закрывая ладонью объектив, почти так же быстро. «Трэвис, вы можете оставить свою камеру в машине, – улыбается она. – Здесь запрещено фотографировать».
Внутри пещеры организован открытый музей. Нас проводят мимо нескольких сооружений к комнате, которую на современный лад можно назвать «офисом» Ким Ир Сена, где – как нам говорят – он провел более двухсот совещаний. На темно-синем потолке, который должен символизировать ночное небо, мерцают искусственные звезды. «Офис» похож на театральные декорации: расставленные здесь письменные столы и стулья выглядят как отреставрированная дорогая антикварная мебель, сияющая новым лаком.
«Это подлинная обстановка, – спрашиваю я, – или реконструкция?»
«Все экспонаты подлинны». Товарищ Ли и старший офицер изучают мое лицо с таким видом, как будто пытаются оценить, купился я или нет.
«Вау!» – отвечаю я им и киваю, широко раскрыв глаза от удивления.
Гид указывает на пулевое отверстие в стене, являющееся доказательством того, что однажды «враг пытался убить нашего Полководца». Ну, оно выглядит настолько же подлинным, как и вся обстановка помещения.
Далее нас ведут по нескольким военным туннелям к небольшой классной комнате. «Здесь Любимый Руководитель Ким Чен Ир учился, пока его отец работал в своем кабинете». Краем глаза я подглядываю за Ро, который плетется позади нас, храня, как обычно, молчание, но, очевидно, еле сдерживая или даже, можно сказать, подавляя распирающий его хохот.
«Вот тут находилась спальня Любимого Руководителя Ким Чен Ира с 25 июня 1952 года по 16 августа 1952 года». Просто обставленная комната с небольшой детской кроватью, застеленной покрывалом в розово-белую полоску, с ярко-красным ковровым покрытием, с маленьким столом, накрытым скатертью красноватого цвета. Как и в кабинет, вход в эту священную комнату закрыт веревочным ограждением, чтобы посетители не натоптали в таком святом месте.
Возвращаясь к микроавтобусу, мы встречаем группу посетителей, которая состоит только из солдат. Кажется, им интереснее разглядывать нас, чем слушать вступительное слово гида.
Мы ненадолго останавливаемся около четырех стульев, поставленных кругом перед входом в пещеру. «Здесь Ким Ир Сен встретился с тремя первыми отважными солдатами Отечественной освободительной войны». Я смотрю на эти стулья со странным ощущением дежавю. И тут меня осенило. У меня дома в Берлине стоят точно такие же стулья! Кто бы мог подумать – оказывается, ИКЕА экспортировала мебель в Корею уже в 1950 году!!!
День заканчивается очередным неожиданным появлением товарища Кима, страстно желающего понять, что происходит с его последним проектом, который он воспринимает как любимую игрушку. «Хочу показать вам свой любимый бар в Пхеньяне», – говорит он нам уже в микроавтобусе.
Абсолютно новое заведение, куда он нас привел, скрыто в глубине аллеи за Монументом идей чучхе на восточном берегу реки Тэдонган. На первом этаже располагается небольшой магазин, в котором продается всякая всячина и аптека с набором импортных лекарств – от тайленола до антибиотиков, выставленных за стеклянными витринами. Выше располагается бар, отделанный дубовыми панелями, внутри которого стоят лакированные деревянные столы. Всё сияет чистотой, и, если бы не девицы из группы «Моранбон» на большом экране, можно было бы легко представить, что мы в каком-то престижном спортивном баре Чикаго или Бостона. За столами сидят многочисленные тончжу и китайские бизнесмены. Они изумленно таращатся на нас, так как не привыкли видеть здесь европейцев.
Товарищ Ким заказывает пиво и кимчхичжон – оладушки с добавлением острой капусты кимчхи. «Итак, – начинает он, – я слышал, что вы сегодня были в Кончжири. Теперь вы знаете всю ПРАВДУ о Корейской войне!»
Улыбаясь, он лукаво подмигивает мне.
Как мы узнали, товарищ Ким – сын одного высокопоставленного чиновника. Внезапно меня осеняет: он-то знает правду. Они все ее знают. Члены известных семей – потомки тех, кто участвовал в этой войне, кто был в гуще событий и видел всё своими глазами, кто должен был рассказать об увиденном, чтобы эти истории передавались из поколения в поколение. Пхеньян был почти полностью уничтожен бомбардировками. Ким Ир Сен и его ближайшее окружение – всё Политбюро было эвакуировано к границе с Китаем, где они оставались до конца войны, после чего смогли вернуться в Пхеньян, когда это стало безопасно. Кончжири, как и место рождения Ким Чен Ира в окрестностях горы Пэктусан, – стопроцентная фальшивка.
«Давай поболтаем», – говорит Александр, когда мы идем по коридору к нашим номерам. Эти вечерние и ночные разговоры для нас обоих – способ сохранить душевное здоровье, пока мы находимся тут.
Александр начинает выпускать пар немедленно, правда, шепотом. К этому мы уже привыкли как к необходимой мере предосторожности, несмотря на то что говорим с глазу на глаз. «Они правда думают, что кто-то поверит в это дерьмо? Они все больные. Другого объяснения нет».
С балкона моего гостиничного номера мы смотрим на огни города, пока они еще не погасли на ночь. В последнее время меня посещают тяжелые мысли, но я не хотел бы с кем-либо ими делиться. Это продолжается в течение нескольких дней, из-за чего я плохо сплю. К счастью, я знал, что такое возможно, и заранее подготовился, тайком захватив с собой запас снотворного.
«Это долбаное безумие, – продолжает Александр, – вся эта гребаная система. Система лизания задниц – вот что это такое. Всё началось с Ким Ир Сена – с его извращенного стремления стать новым Сталиным. Следующий Ким просто всё это усилил, для того чтобы снискать благосклонность своего отца. А нынешний – у него нет иного выбора, кроме как продолжать это дерьмо, и не хватает ума начать делать хоть что-то иначе».
«Ну а что нам говорил Саймон», – напоминаю я Александру.
«Какой Саймон?»
«Ну, бизнесмен Саймон. Китайский чел. Он намекал, что… Номер Третий хотел бы изменить систему. Но всё это старье вокруг него: его советники, старая гвардия – они не хотят ничего менять».
«Я в это не верю».
«Что же тогда… у него голове? Он что – вырос в своем швейцарском шале настолько оторванным от действительности, что уже не может понять, что реально, а что нет?»
«Он может не знать всего, – рассуждает Александр, – а что-то его просто не волнует. Они все боятся своего Маршала, и поэтому что-то да скрывают от него. Но та реальность, которую ему демонстрируют, может быть, не более правдоподобна. Елей, которые они льют ему в уши. Постоянные напоминания о том, что́ он есть – а он материальное воплощение своего деда и отца сегодня.
У меня есть предположение… Его больше всего трогают слезы. Слезы – мощнейшая сила. Люди рыдают от восторженного исступления каждый раз, когда видят его, куда бы он ни отправился. Я думаю, что он смотрит на это и думает про себя: “Ого, это НАСТОЯЩИЕ слезы. Такое нельзя подделать, сымитировать. Безусловно, я делаю много плохих вещей. Но когда народ видит меня, он рыдает, потому что любит. Они В САМОМ ДЕЛЕ любят меня”».