– Я знаю, папа, в чем тут все дело, но это не прокатит. Ну никак не прокатит!
– Сходи повидай мать, – ноет он в ответ. – Скажи, что я очень болен. Скажи, что она нужна твоему старому больному отцу.
– Все, что это даст, – настроит ее более решительно выкинуть тебя из своей жизни, – пытаюсь его увещевать. – Ты что, сам этого не понимаешь? Ей надо, чтобы ты был сильным, чтобы перестал выпивать и картежничать. Чтобы перестал считать джемперы с ромбами модным стилем одежды. И главное – ей нужно, чтобы ты наконец поставил ее во главу всех своих дел.
Каким-то непостижимым образом моему «тронутому» папочке удается изобразить еще и скепсис.
– Ничего странного, что ей тебя уже по уши хватило, – раздраженно говорю я. Моя чаша терпения переполнилась уже за пару дней. Схватив сумку, я тороплюсь к дверям, бросая на ходу: – Я к маме.
Отец озаряется улыбкой.
– Но вовсе не для того, чтоб за тебя просить. – Хотя, конечно, на самом деле я готова на коленях умолять ее пустить отца обратно, поскольку в одной квартире с ним не вынесу больше ни мгновения. – Хочу узнать, как у нее дела.
– Скажи ей, что я ее люблю.
– Сам бы лучше ей об этом сказал.
– Она не станет меня слушать.
– Ну да, прикидываясь туреттиком, вряд ли можно поправить ситуацию.
Отец уныло опускает голову.
– Чертовы ублюдки, – говорит он с чувством.
Глава 18
Мама сегодня должна работать у себя в газетной лавке, так что я направляюсь прямиком туда. Хочу прогуляться пешком в надежде, что не только продышусь свежим воздухом да разомну ноги, но и получу небольшой тайм-аут, чтобы успокоиться и как-то дистанцироваться от моего дорогого папочки и его выкрутасов. Я нежно люблю своего отца, но это вовсе не означает, что он мне мил всегда.
Кроме того, мне еще надо решить, что делать дальше с Эваном Дейвидом. Наверное, мне следует позвонить ему и объяснить свой столь поспешный утренний уход. Вот только что ему сказать? Дескать, мой папаша совсем сбрендил, но, если это не считать, все остальное – одна лажа, так что уж простите-извините, ускакала я от вас без особой нужды? Да и в любом случае едва ли мистер Дейвид желает, чтобы я вернулась на работу. Сомневаюсь, что зарекомендовала себя очень толковым личным помощником: отвергла его предложение вместе поужинать, забыла напомнить о встрече с самым главным человеком Британии, да еще и сорвала его занятие вокалом. Скажем, далеко не мощный старт. Плюс к тому, я не вижу никакого смысла звонить ему и унижаться, чтобы потом на завтра же отпрашиваться на «Минуту славы». Ведь тогда мне придется посвятить его в свои певческие притязания – а это трудно, очень трудно объяснить словами. И все это вместе ужасно досадно, потому что, кажется, и впрямь работа у него доставляла бы мне огромное удовольствие. Один вид чего стоит! Причем я разумею не только захватывающий вид из окна. Ну да ладно, что ж теперь!
Магазинчик прессы стоит здесь уже сколько себя помню, и столько же там работает моя мать, миссис Эми Кендал, ставшая в нем, можно сказать, старожилом. Это очень тесная лавка, где буквально каждое освободившееся местечко тут же забивается поздравительными открытками, сластями и журналами. У магазина за годы набралось немало постоянных покупателей, даже несмотря на то, что в последние двадцать лет он заметно захламлен и нуждается в хорошей уборке.
Вывернув из-за угла, я с изумлением вижу, как мужчина в рабочем комбинезоне красит фасад лавки симпатичной голубой краской. Удивляюсь я не столько тому, что это дело не отложено, как все прочее, на потом, а тому, что кто-то по-настоящему за это взялся. Мужчина за работой весело насвистывает, желает мне доброго утра.
Влетев в магазин, вижу маму за стойкой… И что-то в ее поведении заставляет меня отступиться от недавних намерений. Обычно на лице у нее усталость, плечи опавшие, да и насупленный вид у матери куда более привычен, чем улыбка. Сегодня же, напротив, матушка как будто в исключительно бодром и приподнятом настроении. Она при макияже – что, как правило, бывает по особым датам и праздникам, – причем непонятно, зачем ей нынче понадобились голубые тени. Кроме того, она определенно посетила парикмахерскую: свежевыкрашенные волосы свиваются в неестественно тугие кудри. Ярко-красный джемпер, что обычно томится где-то в глубине шкафа «для лучших времен», тоже оказался востребован в день будний. Все это очень, очень странно – не менее странно, нежели то, что мой папочка каждые пять секунд разражается каким-то ругательством.
Когда я подхожу, мама спонтанно поправляет ладонями прическу.
– Привет, детка.
– Мам? – удивленно моргаю я, не в силах сдержаться. – Что это с тобой?
Она с лукавым видом себя оглядывает:
– Не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Ты классно выглядишь… То есть ты всегда выглядишь отлично, – вовремя поняла я свой промах, – но обычно ты не выглядишь так классно, отправлясь на работу.
– Это потому, что теперь у меня появилось гораздо больше времени на себя, поскольку мне не приходится опекать твоего ленивого и никчемного папашу.
Да, явно не лучший момент, чтобы просить матушку разрешить ему вернуться на супружеское ложе.
– Я решила, мне стоит, пожалуй, малость расслабиться, сделать себе какую-нибудь масочку, – продолжает она с несколько вызывающим кивком.
И это говорит моя мать, которая всячески избегает любых кремов для лица, даже обычной «Нивеи», считая это ненужным расточительством.
Я наконец оглядываю магазинчик. Кто-то определенно навел здесь красоту: по углам больше не копится пыль; выстроившиеся на полках журналы выглядят заметно веселее; стародавние поздравительные открытки, прежде уныло болтавшиеся на проволочной карусельке, бесследно исчезли – их место заняли яркие и красочные, в защитной целлофановой обертке. Исчез и давно растрескавшийся линолеум, сменившись новеньким, под дерево, ламинатом.
– У нас новые хозяева, – сообщает мама в ответ на мой изумленно-вопрошающий взгляд. – Они и приводят все в порядок. У мистера Пателя – у Тарика – есть масса свежих идей.
– У Тарика?
– Ну, у моего нового начальника. – На лице у мамы вспыхивает настоящий девичий румянец.
О нет! Только не это! У меня обрывается сердце, от нехорошего предчувствия по телу пробегает холодок. Пусть это будет лишь ужасный сон! Мало того, что мой папочка страдает вымышленной болезнью, – так еще у мамы завелся кавалер!
– Мама, – многозначительно начинаю я, – я пришла к тебе поговорить о папе.
– Мне больше нечего сказать, детка.
– Он сейчас в ужасном состоянии.
– Он сам в этом виноват, – отмахивается она с поражающим отсутствием сострадания.
Мама всегда для всех являлась своего рода ангелом-спасителем – эдакой Флоренс Найтингель[21] с многоэтажки на Фродшем-Корт! Когда только в нее успела вселиться эта новая безжалостная личность?
– У отца явно какое-то психическое расстройство.
Но мама лишь мотает головой, нисколечки не тронутая моими словами.
– Весь этот вздор, что он якобы болен, – всего лишь его очередная дурацкая уловка. За столько лет я предостаточно дала ему шансов, и он их все профукал.
– Я просто хотела бы, чтобы ты с ним повидалась.
– Нет, – отрезает мама не терпящим возражений тоном. – Послушай, детка. Мне очень жаль, что тебе пришлось поселить его под своей крышей, но между мной и твоим отцом все кончено. И что бы он там теперь ни делал, домой он больше не вернется.
В этот момент из заднего помещения выходит азиатского типа мужчина и с видом собственника останавливается рядом с матерью. В нем есть что-то от Омара Шарифа[22] – такие же влажно-карие ясные глаза, кожа цвета латте, густые волнистые волосы, подернутые сединой, – и даже я, на добрый тридцатник моложе его, нахожу этого мужчину привлекательным.
– Это моя дочь, мистер Патель, – с неожиданным придыханием произносит мама.
– А-а, Ферн, – кивает он. – Премного о вас наслышан.
Жаль, не могу сказать того же самого о нем! До сей поры матушка как воды в рот набрала насчет того, что представляет собой ее новый босс. Сегодня я вообще впервые о нем услышала – это при том, что обычно маме не терпится поделиться со мной любыми магазинными сплетнями.
Между тем он берет меня за руку и легко касается ее губами, причем без малейшего заискивания. Хм-м… Само очарование! Мама взволнованно хихикает. Случись моему папочке это видеть, он испустил бы поистине чудовищный поток брани – и прикидываться бы туреттиком не пришлось!
Глава 19
Когда Руперт сморкнулся уже в третий раз, Эван прищурился на него с подозрением:
– Ты, часом, не заболеваешь, Руп?
– Нет, что ты, – энергично замотал головой агент. – Всего лишь насморк. Может, что-то вроде поллиноза.
– В Лондоне? Зимой?
Руперт даже сжался под его взглядом.
Эван натянул повыше ворот черного кашемирового свитера и машинально помассировал пальцами горло. Когда он утром, как заведено, мерил температуру, показания были отличными. Осторожность никогда не помешает. Если вовремя перехватить инфекцию, то при разумном лечении можно быстро задавить ее на корню. В горле у него першить не начинает? Эван для пробы сглотнул и не ощутил ни малейших признаков отека гланд. Так что нет – все вроде бы в полном порядке.
Эти газетчики так и норовят все время оттоптаться по его параноидальной заботе о горле. А кто бы так не пекся о своем голосе, будь это его главное достояние? Лишь благодаря этому дару Эван сумел подняться из низов и не кануть в безвестности и потому никак не мог относиться к нему с пренебрежением. А раз так, то Эван старательно избегал молочных продуктов, задымленного воздуха, а также носителей разных микробов и тех, кто находился в контакте с такими носителями. Еще он не употреблял спиртных напитков – а во всем прочем, собственно, жил вполне нормальной человеческой жизнью. Так ему по крайней мере казалось.