– Вот те на, приехали! – роняет он. – К твоим ногам сейчас брошен весь шоу-мир, а я только что получил от какой-то пьяни десятку чаевых за поеденную пиццу. Что ж, думаю, мы квиты!
Он опускает взгляд на зажатую в руке, изрядно помятую десятифунтовую бумажку и дарит мне мужественную улыбку, от которой вновь сжимается сердце и хочется плакать.
Глава 27
Очень скоро Карл подбрасывает меня к дому. Отец, слава богу, уже ушел – вероятно, на поиски новой пивнушки, где пока не откажутся его обслужить. Но, по крайней мере, это означает, что в моем полном распоряжении остается ванная и даже струйка горячей воды из душа. Немедленно этим воспользовавшись, я блаженствую где-то три минуты, пока вода не становится вновь ледяной. Али все время грозится что-нибудь сделать с этим коварным бойлером, но, как и у большинства мужчин, его благим обещаниям не хватает конкретной практической составляющей.
Пискун сидит на полу прямо посреди кухни, обрадованный отсутствием присутствия моего папочки. Отец не только извергает на бедного мыша потоки ругательств, но и при каждом его появлении швыряется разными неодушевленными предметами, несмотря на мои яростные протесты. Причем папа, конечно же, списывает все это на свой якобы туреттизм. В свою очередь, дабы подтвердить особый статус Пискуна как моего домашнего питомца, я отламываю от хранящейся на черный день плитки молочного «Кэдберри» маленький квадратик и даю ему. Забудьте все, что вы видели в детских мультиках! Мышам – ну, по крайней мере, моему Пискуну – совершенно фиолетово до треугольного дырчатого ломтя от головки чеддера. Зато ради кусочка «Марса» тот же Пискун готов хоть расшибиться. Возможно, мой питомец на самом деле барышня, а никакой не парень, и у нее, может статься, как раз критические дни. Но какого бы пола ни был Пискун, сейчас он сидит передо мной, цепко зажав крохотными лапками кусочек шоколадки, и объедает его с отчаянной быстротой, тревожно выпучив свои влажные темные глазки.
Я все время беспокоюсь за Пискуна. Он совсем не похож на этих тупых и каких-то ненастоящих полевых мышек с розовыми лапками и миленькой, постоянно подергивающейся мордочкой. Нет, он у меня тощий и поджарый, покрытый шрамами, суровый городской зверек, который, судя по его шкурке, далеко не единожды побывал в зубах у кота. На каждом шагу его подстерегает опасность. Покой – совершенно чуждое для Пискуна понятие, как, собственно, и для меня. И наверное, именно потому я чувствую с ним какое-то, если можно так выразиться, родство душ. Мы с ним оба – вселенски уставшие городские обитатели, усердно выцарапывающие себе у жизни кусок хлеба. Единственное время, когда я способна на миг остановиться и задуматься, – это когда я наблюдаю за своей крохотной мышкой и ее борьбой за выживание в безжалостной враждебной среде. Мне интересно, где он спит. Уж точно не в маленькой удобной постельке с теплым одеяльцем мышиных размеров, как старательно внушали нам в детстве «Том и Джерри». И я очень тревожусь, куда Пискун уходит по ночам. Карл говорит, я чересчур мягкосердная, но тем не менее он меня понимает.
Покончив с шоколадкой, Пискун исчезает, а я принимаюсь за свои обычные дела. На сотовом нахожу послание, где говорится, что Джо с Нейтаном сейчас у мамы. Так что, если я подсуечусь и выскочу пораньше, у меня будет немного времени с ними повидаться до встречи с Эваном. Дрожащими пальцами я набираю номер Аланы с «Минуты славы» и сообщаю ей, что готова выйти в следующий тур одна. Судя по голосу, она очень довольна услышанным. Еще бы, так мастерски мною манипулировать – ей есть за что себя похвалить! Сообщает, что следующее прослушивание намечено на будущую субботу. То есть еще один день придется мне как-то выкручиваться. Знаю, что Карл захочет музицировать со мной еженощно, что будет еще больше укорачивать мое и без того стремительно иссякающее свободное время. Выпадет это, вероятно, на ту пору, когда я возвращаюсь домой из паба, поскольку это единственные часы, что я способна посвятить себе. Теперь я даже представить не могу, что провалюсь, когда он так в меня поверил. Надо бы еще выкроить время помолиться своенравным и капризным богам поп-звезд, чтобы позволили мне пристроиться в ряды их подопечных.
Побегав второпях по квартире, я быстро «наштукатуриваюсь», а потом надеваю тот классный топ, что купил мне Карл, вместе с самыми красивыми моими брючками. Очень надеюсь, это вполне приемлемый наряд для выхода на «Большой Королевский концерт». Если нет, то увы и ах – это единственное, что у меня есть. Напоследок оглядываю себя в зеркале. Когда-то я считала, что выгляжу намного моложе своих лет – собственно, так обо мне многие отзывались. Впрочем, теперь этого уже не говорят. Мой возраст давно уж сравнялся с моей наружностью. Слишком много ночных бдений и ранних вставаний сделали свое дело. Понятно, если ты в год зарабатываешь сто пятьдесят с лишним тысяч фунтов, это может добавить года три к твоей продолжительности жизни. А если меньше пятнадцати тысяч – то сразу очевидно, что твой срок в сем бренном мире убавляется где-то на пару лет. Боюсь, я однозначно попадаю во вторую категорию. К тому же, когда ради даже такой ничтожной суммы пашешь на трех работах – уверена, результат будет еще более плачевным.
Я надеваю свое обычное пальто – жалея, что не имею чего-то более шикарного, – беру сумку и быстрым шагом отправляюсь к Фродшем-Корт.
Мама открывает дверь – и меня тут же окутывает уютным теплом.
– Привет, детка, – обнимает мама.
Мы всегда были довольно тесной семьей, и сейчас у меня сердце разрывается при мысли, что наш папа занимается бог знает чем и непонятно где – вне нашего узкого домашнего круга. Я успеваю лишь открыть рот…
– Если хочешь что-нибудь сказать о своем отце, то лучше не надо, – предупреждает мама. – В своих бедах ему некого винить, кроме себя самого.
– Я и не собиралась заговаривать о папе, – пожимаю плечами, одновременно скидывая пальто. Конечно же, я хотела замолвить о нем словечко, но никак не ожидала, что мать так ловко прочитает мои мысли. – Но раз уж ты его упомянула, то, пожалуй, кое-что скажу. Ему трудно без тебя, мам. Правда, трудно.
– Вот и хорошо. Чашечку чая?
Я сразу сдаюсь, понимая, что победить тут явно не сумею.
– Ага, только по-быстрому. У меня совсем немного времени.
В гостиной Джо с Нейтаном уже лакомятся шоколадным печеньем.
– Всем привет, – прохожу я к столу, целую обоих, после чего опускаюсь на порядком обтрепанный диван, усаживаясь рядом с Нейтаном. Вид у него бледный и измученный. Вместо того чтобы уписывать угощение за обе щеки, как и полагается мальчикам его возраста, он лишь апатично покусывает печенье. Вообще, из-за астмы Нейтан очень плохо ест. Уж не знаю, лекарства тому виной или что-то другое, но я никогда не наблюдала, чтобы он набросился на еду с нормальным волчьим аппетитом, как любой его сверстник.
Ладонью убираю ему челку со лба. Под глазами у Нейтана круги. Когда его мучает грудь, спит он очень беспокойно. Джо, кстати сказать, тоже выглядит изможденным.
– Ну, и как мой любимый мальчишка?
– В порядке, – с заметным усилием произносит племяш.
Я взглядываю на брата – тот смиренно пожимает плечами. «Все то же, и все так же», – вздыхаю я про себя.
– Усталы, раздражительны, но до конца не сломлены, – поясняет старший брат.
По какой-то неведомой причине врачи больницы, где наблюдается Нейтан, до сих пор безуспешно пытаются взять под контроль течение его астмы. И тут уж дело не в каких-то недостатках государственного здравоохранения – сотрудники его астматической клиники замечательно относятся к Нету и уже перепробовали для его лечения все, что только имеется в их распоряжении. Просто, похоже, мой любимый племяш обречен сам, своими силами выкарабкиваться к жизни независимо от того, сколько лекарств в него закачивают.
– Хочу попросить тебя об одном одолжении, сестренка…
Джо прекрасно знает, что я никогда и ни в чем ему не откажу, и потому без особой надобности ко мне с просьбами не обращается.
– Выкладывай.
– У меня появилась возможность на следующей неделе малость подработать, – сообщает он. – Отличное дельце, и платят наличными.
– Ну так классно.
– Вот только мне надо, чтобы кто-то забрал Нейтана из школы и приглядел за ним, пока я не вернусь.
– Ты же знаешь, я сейчас днем на работе, – напоминаю я. – А мама забрать не может?
Мама вплывает в гостиную, неся в руках поднос с заварочным чайником:
– Меня не будет.
– Не будет?
– Я на несколько дней уезжаю в Брайтон.
– В Брайтон… – повторяю я, малость опешив. – Зачем тебе в Брайтон? Что тебе там делать?
– Ну там много чем можно заняться! – говорит мама, разливая по чашкам чай. – Там довольно бурная ночная жизнь.
Мы с Джо недоуменно переглядываемся. Ночная жизнь?! С каких это пор она вдруг этим заинтересовалась?
– И с кем ты туда собираешься? Надолго?
– Ну-ну, спокойно, мисс Любопытность! – осаживает меня мама. Обычно ей самой не терпится нас известить о своем планируемом побеге, поскольку она не видит в раскрытии деталей ни малейшего посягательства на свои свободы. – Еду я сама по себе. И планирую трехдневный выходной.
Прежде моя матушка ни разу никуда не снималась аж на три дня.
– Ой, забыла молоко, – спохватывается она.
Мама ненадолго отлучается в кухню, и я тут же поворачиваюсь к брату.
– Ты не находишь, она как-то странно себя ведет? – приглушаю я голос.
– В смысле, сперва выпереть из дома мужа после сорока лет совместной жизни, а потом сорваться в одиночку в мини-отпуск? – уточняет Джо и поджимает губы. – Да нет, я вообще не вижу в ее действиях ничего странного!
То, что мой папочка реально пропадает, уже достаточно скверно, и я не перенесу, если с мамой произойдет то же. Да что ж такое стряслось с главной опорой, с незыблемым стержнем нашей семьи? С той, что прежде поддерживала нас в любых невзгодах? Как же я жалею теперь, что мы вообще оказались на этой зыбкой, уходящей из-под ног почве!