Спустившись лифтом, Эван вышел на улицу. Он готовился вновь соприкоснуться с миром реальных людей и начать собирался с подземки. Прогулявшись по вечерней улице и освежив голову, Эван спустился на ближайшую станцию метро вполне даже бодрым и жизнерадостным. Внизу оказалось достаточно пустынно, и Эван огляделся по сторонам, не зная, что делать дальше. Когда он последний раз прибегал к общественному транспорту? Он не всегда, конечно, разъезжал в длинных лимузинах самых дорогих моделей, но уже больше двадцати лет как не пользовался ни автобусом, ни «трубой». Терминалы по продаже билетов показались ему чересчур мудреными штуками, и он потратил пару минут на то, чтобы отыскать нормальную билетную кассу. Живой человек в ней, по крайней мере, мог ему помочь.
Затем, пронаблюдав, как другой пассажир прикладывает свой билет к турникету, Эван проделал то же самое. Смешно сказать! Взрослый, сорокапятилетний мужик – и не способен без посторонней помощи ездить в общественном транспорте! Эван лишь надеялся, что в своей сумасбродной затее он хотя бы движется в нужном направлении. Одно из немногого, что он запомнил насчет места работы Ферн, – что находится это где-то недалеко от дома ее родителей, а он не сомневался, что это где-то рядом с вокзалом Эустон. Может, он и не пользовался городским транспортом, однако, увидев, сразу узнал этот один из главных вокзалов города.
Никто не оборачивался на Эвана Дейвида ни когда он стоял в ожидании поезда, ни когда вошел в вагон. Никто даже взглядом не задержался! Когда он проходил по вагону, ни один не оторвался от своей книги или газеты. Никто не разинул в удивлении рот, никто не выпрашивал его автограф. Все были полностью поглощены собственными делами, и Эван с облегчением опустился на свободное сиденье. Ему было непривычно и забавно остаться незамеченным, анонимно смешаться с человеческой массой, и даже подумалось: получится ли у него влиться обратно в общество? Теперь стало совершенно ясно, что ему нет нужды как-то маскироваться – все, что ему для этого нужно, так это жуткую простуду и малиновый нос, так чтобы он выглядел ужаснее некуда и сделался вовсе неузнаваемым для публики. Почему-то от этого он чувствовал себя значительно лучше. Трудно понять, что ощущает человек, который всегда у всех на виду, покуда сам не окажешься в его шкуре.
Эван сел поудобнее, откинувшись на спинку сиденья. Многое изменилось с тех пор, как он последний раз ездил подземкой. И на станции, и в вагоне было очень чисто, все вокруг сияло новизной. Судя по всему, со времен его студенческой жизни в Лондоне во все это было вбухано немало средств. Так что теперь в общем и целом ездить в метро стало довольно-таки приятно. Эван закрыл глаза и, прислушиваясь к ритмично пульсирующей головной боли, задумался о том, что же он скажет Ферн при встрече.
Пересев же на Северную ветку в направлении станции «Эустон», Эван понял, что ничего, по большому счету, в Лондонском метрополитене и не изменилось: станции здесь были все такие же старые, грязные и сплошь облупленные, а поезда едва не разваливались на ходу. Здесь было гораздо оживленнее, и Эвана при посадке буквально затолкали в поезд, хотя по-прежнему никто так и не обратил на него особого внимания. На этот раз все места были заняты, и ему пришлось стоять, беспокойно покачиваясь, когда поезд проносился по туннелям. В одном из переездов поезд остановился, и всем с замиранием сердца несколько минут пришлось ждать, пока он тронется дальше. Да и после этого продвинулись не шибко. «Из-за пропадания сигнала», – как объявил машинист по громкой связи. Единственное, что оставалось Эвану, так это шмыгать носом и отчаянно чихать в платок, то и дело сетуя, чего ж это ему не лежалось в постели. Если так пойдет и дальше, то пока он доберется до «Головы короля», паб уже закроют – если его вообще удастся найти.
Когда Эван наконец доехал до станции «Эустон», то решил, что уже по горло сыт этой реальной жизнью, и жалел, что не стал отрывать Фрэнка от телевизора или от чего-то там еще, чтобы прокатиться по городу в лимузине. Он как никогда оценил свою изнеженную и полную всяческих удобств жизнь в привилегированном мире.
Прибыв на упомянутую станцию, Эван спохватился, что так до сих пор и не знает, где может быть эта «Голова короля», а потому спустился на грязную подземную парковку, чтобы взять такси. Не лимузин, конечно, но все ж таки лучше, чем трястись и толкаться в этой огромной и тесной банке сардин, именуемой здесь «трубой».
– Мне нужно срочно найти паб под названием «Голова короля», – сказал он водителю.
– Да их же в Лондоне, поди, с пять сотен наберется, шеф, – развел руками таксист. – Можно как-нибудь поточнее?
– Он где-то здесь. Думаю, совсем недалеко от вокзала. Можем просто прокатиться по округе.
– Вот до чего ж люблю вас, янки! – добродушно хохотнул водитель. – Все вы думаете, что Англия с трехпенсовик размером!
Эвана удивило, что таксист по акценту не распознал в нем британца или валлийца. Может, это потому, что теперь для Эвана привычное, родное окружение находится где-то в районе средней Атлантики?
– А я вас случайно не мог видеть по телику?
– Не думаю.
– А то я на прошлой неделе Джуда Лоу вез у себя на заднем сиденье! Вот звезда так звезда! Попомните мои слова: этот парень еще далеко пойдет. Так какой, говорите, паб вам надо?
– «Голова короля».
– Ну что же, давайте сделаем кружок… – И под нетерпеливые гудки дюжины клаксонов таксист встроился в плотный дорожный поток.
Несмотря на отсутствие каких-то вразумительных ориентиров, в считаные минуты Эван был доставлен к явно не процветающему заведению, типичному представителю лондонских задворок, – к пабу «Голова короля».
Оставив таксисту весьма щедрые чаевые за свою на редкость короткую поездку, Эван мог лишь надеяться, что это та самая «Голова».
Глава 54
Некоторое время Эван стоял на тротуаре перед пабом, еще сомневаясь, здравой ли была идея сюда пойти, однако с ватной от болезни головой был просто не в состоянии о чем-то еще думать. Он заехал в такую даль, претерпел столько мук в общественном транспорте, что теперь пути назад для него просто не было.
Обстоятельно высморкавшись и на всякий случай прокашлявшись, Эван наконец взял себя в руки и толкнул открывающуюся в обе стороны дверь, что вела в «Голову короля». Дым стоял в пабе – хоть ножом режь, и от этого Эван растерялся еще больше. Заведение было набито посетителями, толкающимися за каждое свободное местечко. Эван стал внимательно оглядываться по сторонам, но уже довольно скоро выяснил, что с пабом он все ж таки угадал: впереди, поверх множества голов, на откровенно самодельной сцене, прямо напротив него стояла Ферн.
На ней были потрепанные джинсы и футболка, возможно, видавшая и лучшие дни, волосы беспорядочно рассыпались по плечам – и тем не менее она удивительно держалась на сцене. В ней ощущалась та харизма, которой никто и нигде не научит. Голос ее был чистым и сильным – и совершенно зря растрачивался в подобном месте. Стивен Коулдвелл был прав, подумалось Эвану. Она и впрямь хороша. Даже очень хороша. Это Эван мог определить уже после нескольких спетых ею нот. Ферн, несомненно, выиграла бы состязание в «Минуте славы», и у Эвана от этой мысли вновь защемило душу. Он не узнал той композиции, что Ферн уже заканчивала петь, но слушатели принялись бурно аплодировать, так что, очевидно, эта песня пользовалась здесь большой любовью. Порой он настолько бывал замкнут в собственном мире оперной музыки, что и малейшего представления не имел о главных событиях в современной поп-культуре. Тем не менее Эван с жаром присоединился к овациям публики. Покивав в знак благодарности, Ферн подошла к своему клавишнику, и тот стал объявлять следующую песню.
Должно быть, требовалось немало решимости и отваги, чтобы так вот, из вечера в вечер, давать подобные концерты. Эван засомневался, что сумел бы такое выдержать. Каждый вечер ей приходилось завоевывать внимание аудитории, пробиваясь сквозь смех и болтовню посетителей, сквозь клацанье игровых автоматов, шум у барной стойки. Даже будучи начинающим певцом, Эван тогда уже как бы автоматически пользовался уважением аудитории. Ферн же приходилось тяжело и упорно прокладывать себе каждый дюйм пути.
Когда зазвучала следующая песня, Эван мгновенно ее узнал. Это был битловский шедевр, иронически названный «Любовь не купишь»[53], – одна из любимейших мелодий его сестры Гленис, и при воспоминании об этом в нем всколыхнулось столько эмоций, что в горле застрял ком, а на глазах выступили слезы. Звучала песня в несколько ином, современном ритме, и Ферн искусно, совершенно профессионально, доносила ее до самых дальних закутков паба. Вскоре зал начал танцевать под музыку, а Ферн уверенно и дерзко продолжала петь о том, что не стоит придавать деньгам чересчур уж большое значение. И тут Эван с неожиданной остротой вдруг понял, что, возможно, слишком большую часть своей жизни сосредоточивался как раз на том, что почти ничего в этой жизни и не значит. Он медленно стал пробиваться сквозь людскую толчею, направляясь к передним рядам публики.
И снова Ферн закончила песню под неистовые аплодисменты.
– Хорошо, – улыбнулась она в микрофон, откидывая волосы с лица. Кожа ее сияла испариной, подбородок чуть выступал смелым решительным бугорком. Видно было, что на сцене она отдается пению всем сердцем, без остатка, – и в этот момент Эван понял, что собственного сердца он только что лишился навсегда. – Теперь давайте-ка немного сбавим темп.
Клавишник взял первый аккорд, пронзивший Эвана до глубины души, и Ферн запела начало бессмертной лирической песни битлов «Вчера». И не успев даже сообразить, что же он делает, Эван решительно двинулся на сцену.
Увидев его, Ферн от неожиданности качнулась на каблуках назад, запнувшись на первых, известных всему миру словах. Публика его узнала, по заведению прокатились восторженные возгласы, и Эван в знак признательности поднял ладонь. Вернув самообладание, Ферн широко ему улыбнулась и начала песню снова. И когда Эван присоединился к ней дуэтом, зрители замерли в благоговейном молчании. Парень за клавишами свел аккомпанемент до предельного минимума, и все, что можно было услышать со сцены, – это удивительное слияние их голосов, звучавших в совершенной гармонии. По крайней мере, Эвану показалось, что союз их голосов уж точно заключен на небесах.