– Бог ты мой, Эван, это же певичка из пивнушки. Эстрадная самодеятельность! Такое ни за что не отобьется.
– Смотри, уведет ее у тебя из-под носа Стивен Коулдвелл, – подначил друга Эван. Насколько он знал Руперта, тот ни за что не допустит, чтобы ему перебежал дорогу другой такой же искатель дарований.
Руперт, забеспокоившись, прикусил губу.
– Так и быть, я на нее взгляну.
Эван спрятал свою скупую улыбку.
– И еще, у нее есть племянник, – продолжил он. – Я тебе о нем уже говорил.
– Мне показалось, ты говорил о сыне.
– Еще один прокол Эвана Дейвида.
– Надеюсь, у тебя не войдет в привычку то и дело тупить? – съязвил Руперт. – Прежде ты слыл очень даже славным смышленым парнем. Ну разве что малость несдержанным.
– Сын, племянник – какая разница! Короче, он болен, и мне хотелось бы перевести деньги, чтобы его вылечили. Скажи ей, что, сколько бы это ни стоило, все медицинские расходы будут погашены. Я заплачу за все, что ему ни потребуется. Просто скажи ей. Обязательно ей это передай.
Эвану казалось, это единственное, что способно как-то помирить его с Ферн. В его понимании это был жест, ясно дающий ей понять, что он по-прежнему очень сильно ее любит. К тому же, может быть, он и сам отчасти облегчит свои страдания, если ему удастся спасти хотя бы одного больного ребенка. Понятно, это был не главный мотив его действий – просто своим прямолинейным и деятельным мужским умом он решил сделать попутно и доброе дело.
– Любовь порой подвигает на очень странные поступки.
– Тоже мне, открыл Америку, – пробурчал Эван.
– Все ж таки я впишу в твой ежедневник дату свадьбы, чтоб мне провалиться. – Руперт снова направился было к столу, но почти сразу остановился и оглянулся на друга: – Послушай, ты сам-то ясно понимаешь, что делаешь?
– Руперт, оставь свои нотации и сделай как я сказал, – ворчливо отрезал Эван. – Порой ты забываешь, что это я тебя нанимаю.
– О! Вот и наш сварливый друг, – улыбнулся Руперт и потер ладони. – Ну слава богу! А то я уже испугался, что тебя потерял. Будем надеяться, что и вся прочая твоя жизнь вскоре снова вернется в нормальное русло.
Однако Эван понимал, что его жизнь по-любому уже слишком далеко отклонилась от этого нормального прежнего русла.
Глава 60
По пути в больницу, куда я еду навестить папу, снова звоню Карлу. И опять бодрый голос робота предлагает мне оставить ему голосовое сообщение, что я послушно и делаю.
– Здорово, Карлос! Ты, часом, не смылся из страны? – говорю я в трубку как можно бодрее и радостнее. – А то я уже о тебе беспокоюсь. Забегу сейчас повидать маму, потом еду к отцу в больницу. Уже десять утра. Ты где, ленивый паршивец?
После этого держу путь в сторону Эустон-роуд.
Карл вполне может быть еще в постели. Сейчас совсем не его время дня. Хотя на самом деле даже не знаю, когда бывает это «его время». Какая-то часть его существа всегда не прочь поваляться где-нибудь в уютном гамаке. Карла нередко посещают грандиозные замыслы, но, как правило, он слишком ленив, чтобы спустить ноги на землю и пойти воплощать их в реальность. Первый раз, когда мне довелось увидеть его по-настоящему чем-то одержимым, – это когда Карл заявился ко мне с этой своей идеей насчет «Минуты славы». Это лишний раз показывает, что глубоко внутри в нем таки скрываются честолюбивые амбиции – раз уж он способен порой себя мобилизовать.
Потом я подумала, что он мог с утра пораньше сдернуть куда-нибудь за завтраком – может, уже даже несет мне какие-нибудь свежеиспеченные вкусности. Но Карл и тут меня удивил, не появившись. По крайней мере, надеюсь, что с ним все в порядке.
Когда я заскакиваю к маме в газетную лавку, она вовсю работает за стойкой. Терпеливо дождавшись, пока она полюбезничает с каждым своим покупателем, отсчитает сдачу и поправит разложенные газеты, я подхожу к ней.
– Привет, Ферн. – Наклонившись над стопкой Daily Mails, матушка быстро целует меня в щеку. Мама всех нас безумно любит, просто она не любительница слащавых проявлений чувств. – Каким ветром сюда, детка?
– Да я вот тут подумала, что ты, возможно, захочешь знать новости насчет папы. – Я еще не сообщала ей, что произошло. И, честно говоря, чем меньше подробностей она узнает о моей роли в том, что папа угодил в больницу, тем лучше – не то хорошая взбучка мне гарантирована. Вся информация насчет папиного инфаркта (или, как он выражается, «сердечко шальнуло») идет к матери через брата.
– Джо сказал, он хорошо себя чувствует, – отвечает мама, продолжая ворошить газеты. От типографской краски подушечки пальцев у нее почерневшие – но в целом очень даже ухоженные ручки.
– Да, хорошо. – Я набираю воздуха и говорю: – Мам, он зовет тебя.
Единственная ее реакция на мои слова – это приподнятая с легкой иронией бровь. Не представляю, что мама хочет этим сказать, хотя и подозреваю, что ничего хорошего.
– Ты ведь даже у больницы-то не появилась, – говорю я даже с большим укором, чем следовало бы.
На что, опустив сложенные руки на конторку, мама совершенно спокойно спрашивает:
– А ты уверена, что он не придуривается опять?
– Теперь уж точно взаправду, – качаю головой.
Однако на лице у нее читается недоверие. В этот момент появляется новая волна покупателей, и я отодвигаюсь в сторонку, чтобы мама могла их обслужить. Пока она занята, я вытягиваю шею, пытаясь заглянуть в заднюю каморку – узнать, не там ли мистер Патель.
Когда мы вновь остаемся одни, я еще раз берусь за дело:
– Ты нужна ему. Просто сходи его навести. Всего лишь поздоровайся. Это все, о чем я тебя прошу.
Вздохнув, мама складывает руки на груди.
– Скажи на милость, почему я должна это сделать?
– Потому что он все еще твой муж, – осторожно напоминаю я. – Неужто у тебя не осталось к нему вообще никаких чувств?
Мамина непреклонная осанка немного проседает. Похоже, я все же нащупала тоненькую брешь в ее броне.
– Джо сказал, отец уже вне опасности.
– Ему уже лучше, – соглашаюсь, – но он все равно еще не совсем, скажем, готов бежать Лондонский марафон.
– Это не тема для сарказма, юная леди, – строго предупреждает мать. Теперь она явно перешла в оборону, и это, пожалуй, добрый знак.
– Сходи с ним повидаться. Ну пожалуйста! Прошу тебя! – прибегаю я к мольбам. – Пожалуйста! Врачи говорят, что ему нельзя расстраиваться, а это его как раз очень сильно огорчает. – На самом деле врачи мне этого не говорили – но, разумеется, сказали бы, будь они в курсе нашей ситуации. – Просто загляни к нему с цветами.
– С цветами? – аж фыркает мама. – Для этого старого кобеля? Он не заслуживает цветов.
Она настолько разгорячилась – того и гляди, заведет сейчас тираду – мол, «ненавижу твоего отца», что мне вообще невыносимо слышать. Мой папа, конечно, не ангел, но все же и не такой уж плохой человек.
Я успокаивающе поднимаю ладони:
– Ладно, ладно, я все поняла. Если ты не желаешь его видеть – это твое право. Я сделала все, что могла.
Мамины губы с неумолимостью поджались. Не представляю, как можно быть настолько бессердечной! Лично для меня это верное доказательство, что ее нежные чувства сейчас направлены куда-то к другому объекту.
– Но если с ним что-то случится, мам, знай: я пыталась тебя уговорить. Запомни: я сделала все, что в моих силах.
Глава 61
Добравшись наконец до больницы, я вижу, что папа восседает на постели, и его кормит с ложки какой-то похожей на овсянку субстанцией все та же маленькая симпатичная тайская сестричка, что дежурила в тот вечер, когда поступил отец. Такое впечатление, что она постоянно здесь торчит. Мне даже любопытно, а этот персонал вообще по домам отпускают?
Единственный плюс того, что папу положили в отделение кардиореанимации, – это что здесь отсутствует строгий распорядок посещения больных. Разве что где-то около трех часов дня, когда предполагается, что пациенты укладываются на тихий час, медсестры выключают повсюду свет – а так можно спокойно приходить и уходить когда угодно.
Я решила заскочить к отцу пораньше, поскольку следующим пунктом у меня значится «Голова короля», где я не на шутку готова лебезить перед Господином Кеном, извиняясь за то, что так ужасно поступила накануне, бросив его в трудный час наплыва посетителей. Но больше такого уже не повторится, я стану у него образцовой работницей. Возможно, даже сподвигну его ввести систему поощрений для особо отличившихся – типа как в «Макдоналдсе». Я даже готова в самые что ни на есть кратчайшие сроки подняться от низшего уровня до Почетного работника месяца с полной нагрузкой. Таков будет мой обет. И все это я выскажу Кену, выразительно прижав ладонь к груди. Возможно, он и предпочел бы, чтобы я приложила ладонь к какому-нибудь другому месту, но уж обойдется и этим.
На подходе к папиной койке вижу, что он говорит сестричке на ухо что-то смешное, а та, в свою очередь, от души хихикает. Это откровенное заигрывание меня просто ошеломляет. Подумать только, мой папочка, только что оправившийся после сильнейшего сердечного приступа, уже флиртует с медичками!
Господи Иисусе, Мария и Иосиф! Вот же наградил бог предками! Разве не должны как раз родители примерно себя вести, переживая за своих буйных неугомонных деток? Здесь же мы как будто поменялись ролями.
Когда я подхожу к самой постели, оба виновато поднимают на меня глаза. Я, может, и не опытный медик, но, на мой взгляд, папе уже совсем не так и плохо. И, кстати, кардиомонитор у него пикает, как мне кажется, куда живее, чем вчера.
– Привет, пап.
– Привет, милая, – сконфуженно отзывается отец.
– Выглядишь гораздо лучше. – Сама даже замечаю, насколько резче становится мой тон.
– Я просто здорово себя чувствую!
– Я рада. – Правда, по моему голосу этого не скажешь!
– Это Ким, – беспокойно облизнув губы, кивает он на свою сиделку.
Та тихонько, по-девчоночьи прыскает смехом.