— Я вообще решила прекратить отношения с Николашей, — со вздохом ответила она. — Так и для меня лучше будет, и для него тоже.
Спорить тут, на мой взгляд, было не с чем, но раз уж вдова Гурова этак разоткровенничалась, стоило этим воспользоваться.
— Захар Модестович знал? — прямо спросил я.
Ангелина Павловна молча кивнула. Что ж, в очередной раз я убедился, что избавляться от такого мужа ей никакой необходимости не было. Не скажу, что в моём представлении это сразу делало виновными Фёдора и Ольгу Гуровых, всё-таки им в таком случае придётся делить наследство с Василием Гуровым при завещании по обычаю, но больше-то подозревать и некого…
От Гуровых я двинулся не сразу к Погореловым, а к присяжному поверенному Друбичу, его контора располагалась поближе.
— Скажите, Лев Маркович, — после обмена приветствиями перешёл я к делу, — а как давно приходил к вам Фёдор Захарович Гуров по поводу завещания покойного Захара Модестовича?
— Простите великодушно, Алексей Филиппович, но здесь какое-то недоразумение, — удивлённо возразил Друбич. — Фёдор Захарович ко мне по такому поводу не обращался. Случись такое, я бы тот же час сообщил господину старшему губному приставу.
— И правда, Лев Маркович, видимо, действительно недоразумение. Должно быть, я неверно истолковал слова Фёдора Захаровича, — да, отступление моё смотрелось, как я понимал, неуклюже, но да ничего. — Кстати, Лев Маркович, а вам это странным не кажется? — тут же кинулся я в контратаку.
— Что именно могло бы показаться мне странным, Алексей Филиппович? — взглядом Друбич показал, что всё-то он понимает, но хочет услышать от меня прямой вопрос.
— Что главный наследник никак не проявляет интерес к завещанию, — мне что, мне и прямо спросить нетрудно.
— Не стану спорить, Алексей Филиппович, — признал Друбич, — выглядит такое и правда странным. И никаких разумных объяснений я этому не вижу.
— Ну отчего же, Лев Маркович, — то ли Друбич и вправду ничего не понимает, то ли всё понимает прекрасно, но хочет, чтобы вслух первым высказался я. Но, как я уже говорил, а мне-то что? И выскажусь, от меня не убудет. — Просто Фёдор Захарович знает, что никакого нового завещания его отец не оставил.
— Вам, Алексей Филиппович, хорошо рассуждать, — едва заметным кивком поверенный показал, что всё понимает, и понимает правильно, — но это вы можете так вот прямо утверждать, а мне, представьте, каково? Оспорить ваши слова мне не позволяет здравый смысл, однако и согласиться с ними я не могу по соображениям чисто этическим.
— Но мы же с вами, Лев Маркович, прекрасно всё понимаем? — я постарался, чтобы вопросительный тон в моём голосе прозвучал еле уловимо.
Утвердительно кивнув, присяжный поверенный Друбич даже глаза прикрыл в знак полного согласия. Я ответил ему тем же.
— И такой ещё вопрос, Лев Маркович, — из визита к Друбичу я захотел выжать всё, что только можно. — Василий Гуров, младший сын Захара Модестовича, крайне непочтительно повёл себя по отношению к отцу после его второй женитьбы. Даже на похороны не прибыл, отговорившись занятостью по службе, хотя полковой командир наверняка бы его отпустил. Если Фёдор Захарович подаст в суд иск о лишении младшего брата наследства, насколько успешным могло бы стать такое?
— О полном лишении Василия Захаровича наследства и речи быть не может, — сразу же ответил Друбич. — А вот насколько сильно суд урежет его долю, будет зависеть как от мастерства поверенного, — при этих словах он плотоядно усмехнулся, — так и от представленных суду доказательств сыновней непочтительности.
Покинув сей оплот крючкотворства и казуистики, я с невольным восхищением признал, что в названных занятиях Лев Маркович Друбич показал себя настоящим мастером. Одной фразой и себя, любимого, подал в благоприятном свете (а на чьё же ещё мастерство он намекал, как не на своё?), и в огород Фёдора и Ольги Гуровых хороший такой кирпич закинул. Теперь Борис Григорьевич вцепится в них, так уж вцепится. М-да, не позавидуешь, ох и не позавидуешь…
…Визит к Погореловым заранее представлялся мне бесполезным, и никакого особого толка от него я не ждал. Поначалу всё шло к подтверждению этого моего представления — старший Погорелов так пока и продолжал пребывать в благостном расположении духа из-за снятия подозрений с сына, его супруга и дети не вспомнили ничего нового о своём пребывании у Гуровых, но когда мне удалось-таки отговориться от приглашения к столу, сделав себе заметку, что с этаким гостеприимством Матвей Николаевич выберется из денежных затруднений ох как не скоро, но взамен пришлось поучаствовать в скромном чаепитии, мои предчувствия с ожиданиями оказались изрядно поколеблены. Попалось мне нечто интересное, попалось. Пока мы пили чай и беседовали на отвлечённые темы, я обратил внимание на некоторую натянутость отношений в семье. Присмотревшись к поведению Погореловых, я пришёл к выводу, что и Матвей Николаевич, и Анна Модестовна, и в особенности Николай Матвеевич явно имеют какие-то претензии к Елизавете Матвеевне, да и сама она, судя по всему, чувствует себя в чём-то перед всеми ними виноватой. Нет, в жизни каждой семьи могут случиться некие неблаговидные события, и ничего такого уж страшного в том нет, но… Трое из четверых Погореловых проходят свидетелями по делу об отравлении, а один из них не так давно был и подозреваемым, так что любое нестроение именно в этой семье представляло определённый интерес и для розыска. Вот только вряд ли Погореловы захотят делиться со мной семейными неладами, а если их возьмёт в оборот Шаболдин, Матвей Николаевич наверняка попытается пристава укоротить, обратившись к царевичу Леониду. Да и пускай пытается, найдётся у меня противоядие и на такое, но стоит ли вообще вовлекать сюда Шаболдина с его положением государева человека? Придётся, пожалуй, поговорить с Леонидом самому.
[1] См. роман «Царская служба»
Глава 13. Пути прогресса
Как хорошо известно людям военным, за каждым подвигом должна неукоснительно следовать награда, чтобы и самому герою охоту к совершению новых достославных деяний не отбивать, и у других воинов возбуждать ревность к службе и желание превзойти награждённого героя или хотя бы оному уподобиться. Подумав, я решил признать мои пешие переходы от своего дома к Гуровым, затем оттуда к Друбичу и после от Друбича к Погореловым и от Погореловых домой именно подвигом. А что, без трости же все эти переходы совершил! Нет, трость у меня при себе, конечно, была, но именно что при себе — нёс я её в руке и по назначению применял только поднимаясь по лестницам. И раз всё это я признал-таки подвигом, то и награду себе назначил — зайти домой отобедать и лишь потом отправиться в Елоховскую губную управу поделиться с Шаболдиным итогами своего великого похода.
Вареньку известие о том, что знаменитая Ангелина Красавина скоро будет жить почти что по соседству, прямо-таки воодушевило — супруга-то моя ещё успела увидеть её на сцене, и не один раз. Ясное дело, мне тут же было высказано пожелание устроить одной боярыне знакомство с актрисой, пусть и бывшей. Да, как-то не догадался я поинтересоваться у Ангелины Павловны её планами относительно возвращения на сцену, но, думаю, скоро у Варварушки появится возможность и самой это выведать.
Старшего же губного пристава Шаболдина больше интересовало другое, о чём я ему и рассказал, мысленно при этом гордясь своей предусмотрительностью — чай пить дома я не стал, предполагая, что Борис Григорьевич меня им угостит, и в предположении своём не ошибся.
Рассказ о семейных неладах у Погореловых пристава не вдохновил, тем более, я пообещал ему, что сам попробую в них разобраться. Скорую перемену вдовой места жительства Шаболдин принял к сведению, выразившись в том смысле, что не потравили, мол, друг дружку, и то хорошо. А вот оценка Друбичем перспектив отъёма Фёдором Гуровым части наследства у младшего брата и подтверждение, пусть и косвенное, того, что об отсутствии завещания Фёдор Захарович с Ольгой Кирилловной знали, Бориса Григорьевича явственным образом заинтересовали.
— Гуровы это, говорю вам, Алексей Филиппович, Гуровы! — пристав принялся было азартно потирать руки, однако же почти сразу азарт свой и умерил. — Но хитры, канальи, ни одной прямой улики, да и косвенных две всего лишь! Повозимся мы с ними, Алексей Филиппович, ох и повозимся!..
Повозимся, это да. Я, правда, такой прямо уж полной уверенности в виновности Гуровых пока что не имел, даже несмотря на те самые косвенные улики. Мне представлялось, что сейчас важнее выяснить, кто пользовался шлафроком Ангелины Гуровой и кто знал правду о её отношениях с младшим Погореловым, именно это и должно было, как я думал, привести нас к убийце. Хотя, конечно, никоим образом не удивился бы, если бы как раз к Фёдору и Ольге Гуровым оно и привело.
К Фёдору и Ольге Гуровым, да… А к кому из них? Или к обоим? Отравление, как известно, преимущественно женский способ убийства, но если я, присяжный поверенный Друбич и примкнувший к нам старший губной пристав Шаболдин правы в своих рассуждениях и предположениях относительно того, что целью убийства было не дать Захару Модестовичу Гурову составить новое завещание, это всё-таки показатель особенностей мышления, более свойственных мужчинам. Хотя, разумеется, может быть всякое.
Соображениями своими я, конечно, с Шаболдиным поделился. Спорить со мной Борис Григорьевич не стал, но и полного согласия не выразил. По его мнению, история со шлафроком и раскрытием амурных тайн должна была проясниться сама собой при поиске (точнее, при находке) доказательств вины Фёдора и Ольги Гуровых. Тут уже спорить не стал я сам, хоть и продолжал считать свой подход правильным. Жизнь, конечно, покажет, кто из нас прав, а кто и не так чтобы очень, но пока пристав будет рыть землю в поисках улик против Гуровых, мне никто не помешает додумать до сколько-нибудь логичного вывода и мои собственные соображения.
Собственно, думать я принялся, едва вышел за порог Елоховской губной управы и начал с неизвестной дамы в шлафроке Ангелины Гуровой. Хорошее, кстати, название для непритязательного детективного чтива — «Тайна красного шлафрока», хе-хе. Детективов, впрочем, тут пока что не пишут вообще никаких, так что как появится свободное время, почему бы мне не стать первопроходцем нового жанра? Да уж, как появится… Если появится!